Неугасимый огонь - Биверли Бирн

О делах заговорили лишь на следующее утро.

– Я могу предложить тебе одно простое решение, – начал Роберт. – Я напишу Лиаму и узнаю от него, в состоянии ли он прислать в Кадис корабли. Но даже при самом благоприятном стечении обстоятельств, на это потребуется несколько месяцев. Ты сможешь выдержать столько времени и продолжать дело?

– Да, идальго. Это будет непросто, – у меня очень мало денег, а людям надо платить. Слава Богу, мы закончили работать с урожаем этого года, и теперь нам не потребуется много работников. Но бочкарей ведь не выгонишь. Мы используем зимние месяцы для того, чтобы изготовить побольше бочек, иначе на следующий год нам придется выливать вино на землю.

– Попытайся как-то выйти из положения, – выслушав Фредерико, сказал Роберт. – Это все, что я могу тебе предложить, но если тебе выжить удастся, есть надежда, что положение значительно улучшится.

Роберт колебался.

– Может быть… я смогу предложить тебе гораздо выгоднее дело.

На столе в той комнате, где они беседовали, стояла стеклянная бутыль, в которой обычно приносили вино из бодеги.

– У меня возникла одна идея. Твое новое вино – «молоко», я предлагаю отправлять в бутылках, а не в бочках, как раньше. И на каждой бутылке должен стоять сорт вина.

– Зачем на каждой бутылке, идальго? – молодой человек еще не совсем понимал, о чем шла речь. – Что мы этим добьемся?

– Имени. Представь себе, что во всей Англии люди станут пить вино не из каких-то безымянных бурдюков, какое-то там амонтильядо или олоросо, или вино без названия? Что, если они будут точно знать, из какого города это вино, где был выращен этот виноград, из какой бодеги? А главное, кто его производит? Сделай милость, дай мне листок бумаги, перо и чернил.

Федерико принес то, что просил Роберт и уселся за стол у окна. Он обмакнул перо в чернила и нарисовал контуры дерева, напоминавшего дуб, а на нем – силуэт птицы.

– Эта птица-коноплянка, – пояснил Роберт. – Здесь в этой местности, они водятся. Но надо найти художника, который ее нарисует как следует, чтобы она была похожа на коноплянку. А теперь под нашей картиной поместим следующее – он написал слово «Мендоза» большими буквами. Затем, помедлив, поставил дефис и подписал еще одну фамилию – «Руэс». Под этим двойным именем он написал уже другими буквами – «молочный херес».

– Последние слова должны быть написаны по-английски, – продолжал разъяснять Роберт. – Ну, парень, что ты обо всем этом думаешь?

Федерико уставился на листок в полном изумлении.

– «Мендоза-Руэс». Мое имя рядом с вашим.

– А ты знаешь историю, как две семьи объединились для организации общего дела? – спросил его Роберт.

Федерико отрицательно покачал головой.

– Раз нет, так я тебе ее как-нибудь расскажу ее. Так что ты думаешь о том, чтобы назвать твое новое вино – «молочный херес»?

Лицо Федерико расплылось в широкой улыбке.

– Мне это название очень нравится, идальго.

– Мне тоже. Теперь осталось подумать над тем, как доставить вино из Кадиса в доки Тилбери.

Карета мягко катилась по дороге на северо-восток qt Хереса. Роберт не смотрел в окно, а сосредоточенно думал о результатах поездки. Когда он, наконец, очнулся от своих размышлений, то повернулся к Тито.

– Где мы?

– Возвращаемся в Кордову из Хереса, идальго. Как вы помните мы ездили в Херес осматривать бодеги и виноградники.

– Я это помню, дружище. Что я, по-твоему, уже совсем свихнулся, что ли? Со мной теперь все в порядке, Тито. Когда ты, в конце концов, в это поверишь?

– Я знаю, идальго, что у вас с мозгами все в порядке, я только подумал…

– Да, да. Хватит волноваться по пустякам, Тито. Лучше скажи, где мы находимся?

Слуга выглядел обеспокоенно.

– Мне эти места не знакомы, дон Роберт. Я никогда здесь раньше не был.

Роберт не стал ничего говорить, но поморщился от досады. За окном кареты проплывали не говорящие ему ничего места. В лучах клонившегося к закату солнца, виднелись округлые зеленые холмы, оливковые деревья, все как один пригнутые в одну и ту же сторону из-за преобладавших здесь ветров, несколько запоздалых маргариток на обочине, боровшихся за то, чтобы их не раздавили копыта лошадей или колеса проезжавших экипажей – в общем так мог выглядеть любой уголок Андалузии.

– Послушай, – обратился Роберт к Тито. – Ты не заметил на вершине холма большой монастырь?

– Монастырь? Я не знаю никакого монастыря, дон Роберт.

– Не знаешь, так узнаешь, потому, что монастырь здесь есть. – Роберт высунулся из кареты и крикнул вознице.

– Энрике, вон там поверни налево. Мне хочется заехать в ту крепость, что на холме.

Энрике натянул поводья и карета послушно свернула налево. Роберт откинулся на спинку сиденья и постукивал пальцами по коленям. Его наморщенный лоб говорил о том, что он снова находится во власти своих раздумий.

– Прошу меня простить, но брата Илии уже давно нет с нами, – сказал монах встретивший их на въезде в монастырь.

Значит, Илия умер. А жаль, не то Роберт обязательно спросил бы его о Наполеоне, о том, как он теперь к нему относится после тех рек крови, которые по его милости были пролиты в Испании лишь для того, чтобы подчинить эту страну его упрощенным представлениям о ней. Но приехал он сюда не только из-за брата Илии.

– Скажи мне, брат, – снова обратился Роберт к монаху, – здесь ли брат Гарри Хоукинс? Карлик?

Молодой монах улыбнулся.

– О да, сеньор, я понимаю. Многие люди приходят и приезжают сюда посмотреть на нашего святого. Его имя у нас – брат Франциске. Но не знаю, сможет ли он увидеться с вами сегодня. Он плохо себя чувствует, он болен сеньор. И уже поздний час. Может, вы заедете в другое время?

– Нет, я не могу. Скажите ему, что я здесь. Мое имя Роберт Мендоза. Я думаю, что он будет благодарен вам за эту новость.

Может все дело было в прозвучавшей фамилии, но монах тут же бросился выполнять поручение. Вернулся он очень быстро.

– Брат Франциско хочет встретиться с вами, сеньор. Он в саду.

Роберт пошел вслед за монахом через тот самый сад, где ему уже пришлось один раз побывать лет девять назад. Гарри сидел на солнце под фруктовыми деревьями на каком-то странном сооружении, напоминавшем кресло на колесиках. Они обменялись рукопожатиями, но не расцеловались, как испанцы – оба оставались англичанами. Монах, который проводил Роберта, принялся поправлять подушки под огромной головой карлика, но делал это так медленно – его брало любопытство, что Гарри вынужден был отправить его нетерпеливым жестом руки.

– Все в порядке, мне удобно, благодарю тебя. Оставь нас, брат, мне нужно побеседовать с идальго.

– Вот так, Гарри, – сказал Роберт, когда они остались одни.