Дама с рубинами. Совиный дом (сборник) - Евгения Марлитт

Клодина нахмурила брови и закусила губы. Какое ему было дело до того, что ей неприятно? Он, наверное, не заметил бы этого, если бы она не носила имени Герольдов. Вечно эта безумная родовая гордость! Ведь она сама знает, в каких границах должны держаться относительно ее, и умеет защищаться без помощи кого бы то ни было, тем более его.

Клодина со своим юным спутником дошли до края парка, где еще во времена ее детства деревья и кусты росли совершенно свободно. Здесь пахло мхом и сыростью, среди разросшегося папоротника протекал прозрачный ручей. Вода под маленьким мостиком из грушевых стволов шумела так же, как тогда, когда она была маленькой девочкой и бегала здесь. По-прежнему стояла полуразвалившаяся хижина, которая служила им то темницей, то рыцарским замком. Как часто Клодина сидела в ней пленницей! Печаль овладела ею, когда она рассказывала об этом молодому принцу. Здесь же была могила любимой собаки Иоахима, маленького желтого датского дога, который был так умен, что никогда не выдавал своего хозяина во время игры в прятки и, лежа с Иоахимом в кустах, задерживал дыхание, когда тот, кто искал, подходил близко. Какое было счастливое время!

– Куда они выходят? – спросил принц, указывая на узкие низкие ворота в стене.

– В деревню, ваше высочество, – отвечала Клодина. – Их используют для крестного хода.

Любознательный мальчик все дальше и дальше вел девушку вдоль стены и засыпал ее вопросами. Вдруг он увидел сойку и, забыв о своих рыцарских обязанностях, стал подкрадываться к ней.

Клодина, погрузившись в грустные воспоминания, ничего не замечала и очнулась только тогда, когда мальчик уже скрылся за кустами. Она вздохнула и вытерла платочком глаза. Чего же она хотела, ведь нельзя вернуть то, что прошло. Повесив голову и плача, не найдешь потерянного, слезами и вздохами не добьешься того, в чем отказано самим Господом… «Настанет время, когда не будет больно, – утешала она себя. – Это время должно прийти, потому что невозможно жить с такой жгучей раной в сердце».

Клодина стояла с глазами, полными слез. Теперь, когда она осталась одна, боль, которую она чувствовала в присутствии Лотаря, готова была прорваться, и девушка подумала, что будет не в силах видеть его рядом с той легкомысленной и капризной женщиной в качестве ее собственности.

– Извините, кузина, – внезапно услышала она его голос. Вздрогнув, Клодина испуганно оглянулась, и блестящая капля упала из ее глаз на руку, но она быстро стерла ее, приняв свой обычный гордый вид.

– Я никогда не решился бы помешать вам, – сказал Лотарь, приближаясь, – но ее высочество поручила мне сказать, что очень сожалеет, что вас оскорбили.

– Ее высочество, как всегда, добра ко мне, – холодно произнесла Клодина. – Я не оскорблена: привыкаешь не обращать внимания на такие выходки и относишься к ним по их достоинству.

– Кажется, вы многому научились в последнее время, кузина, – с горечью заметил он и пошел с ней рядом. – Я помню время, когда вы боязливо бежали от любого взгляда, и это было не так давно, в залах резиденции.

– Конечно! – согласилась она. – Слабое сердце быстро крепнет, как только чувствует, что должно одно стоять за себя. Впрочем, кузен, мне двадцать три года, и я была резко вырвана из беззаботной девичьей жизни.

– Есть что-то великое в женской душе, – иронично ответил Лотарь. – Только жаль, что ее гордость при первом столкновении с жизнью быстро сникает. Меня всегда трогает, – продолжал он тем же тоном, – когда я вижу, как женщина, не знающая законов света, с необычайным мужеством, как героиня, принимает невозможную там гордую позу. Хотелось бы закрыть глаза, чтобы не видеть, как она сломается. Но иногда не в силах сделать это. Хочешь увести ее от головокружительной пропасти, но получаешь только холодную отталкивающую насмешку.

– Возможно, многие имеют, кроме мужества, и необходимую опору, – сказала Клодина, дрожа от внутреннего возбуждения, и ускорила шаг.

– Возможно. – Он пожал плечами. – Но есть натуры, которые считают себя исключением: «Смотрите, я могу безнаказанно решиться на это». И потом вдруг падают в бездну.

– Вы думаете? – спокойно спросила она. – Но есть также натуры, которые думают достаточно возвышенно для того, чтобы идти дорогой, которую им указывают долг и совесть, не оглядываясь по сторонам и не обращая внимания на непрошеных путеводителей.

– Непрошеных?

– Да! – воскликнула она, и ее прекрасные глаза заблестели от страстного волнения. – Почему вы позволяете себе, барон Герольд, всегда преследовать меня своими загадочными намеками, темными насмешками? Разве мы когда-нибудь с вами состояли в таких отношениях, которые давали бы вам право на подобную опеку?

– Никогда, – тихо ответил он.

– И никогда не будем… – В ее словах чувствовалась горечь. – Я могу только успокоить вас в том, что репутация дома Герольдов не пострадает из-за меня, а это, вероятно, основная ваша забота. Я знаю свой долг.

Лотарь побледнел.

Клодина поспешно прошла вперед, он немного отстал и догнал ее у оранжереи, в которой жила дочь Гейнемана со своей семьей.

Клодина остановилась около открытого окна оранжереи и увидела в нем плачущую внучку Гейнемана, молоденькую девушку. Ее мать, аккуратная приветливая женщина, подошла к своей бывшей госпоже и рассказала о причине огорчения девушки, которой жених сегодня прислал отказ.

Рыдания за занавеской усилились.

– Почему? – сочувственно спросила Клодина, сдерживая собственное волнение.

– Дочь сама виновата, – печально продолжала женщина, кланяясь подошедшему барону Лотарю. – В имении, где она служила, молодой хозяин ухаживал за ней, и Вильгельм подумал, что она ему изменяет.

– Это нехорошо со стороны Вильгельма, – коротко сказала Клодина.

– Нет, госпожа, – сказала женщина, – нельзя упрекать его за это, он еще так молод. Я знаю, что моя дочь честная девушка, но если бы она меня послушалась и сразу оставила место, как я ей советовала, этого бы не случилось.

– Видите ли, господин барон, – продолжала она, вновь обернувшись к тому с неловким поклоном, – ни один человек не верит, что она ничего дурного не сделала, – уж таков свет, и хоть вырви она все волосы, доказывая свою невиновность, люди все равно будут считать ее виноватой. Я сколько раз вспоминала изречение, которое покойная госпожа написала в молитвеннике, подаренном мне ко дню конфирмации. Посмотрите здесь, за словами пастора. – Она взяла с подоконника молитвенник в черном переплете с золотым обрезом и подала его Клодине.

«Блаженны чистые сердцем», – прочитала Клодина изречение, написанное тонким мужским почерком, а внизу было дописано крупно и энергично – рукой бабушки: «Будь не только чиста, но избегай и внешней тени».