Так было - Константин Лагунов

С Рыбаковым они встретились у околицы Иринкино. Василий Иванович верхом ехал на поле. Съехались, остановили лошадей. Приподняв рукой кепку, Богдан Данилович степенно поздоровался.

— Выздоровел? — спросил Рыбаков вместо приветствия.

— Оклемался немного. Сейчас не до болезней. Решил объехать колхозы МТС. Помочь пропагандистам и агитаторам подтолкнуть культурно-массовую работу. Ну и сам, конечно, буду выступать с докладами о текущем моменте. Думаю, вы не будете возражать?

— Давай.

— Начну с дальнего угла, с «Новой жизни».

— Хорошо.

Шамов уже хотел попрощаться, но Рыбаков вдруг спросил:

— Как же ты, районный пропагандист, мог додуматься до такого? Сдал колхозу дохлую коровенку, а в обмен взял лучшую корову хозяйства!

— Во-первых, я полагаю, здесь не место для подобного разговора. А во-вторых, я имею официальное разрешение райзо. Да и вас неверно информировали о существе обмена. Видите…

— Вижу, — грубо оборвал Рыбаков. — Со всех трибун выступаешь ты вроде бы как коммунист, а поступаешь… Смотреть стыдно. Кончим сев, будет о тебе особый разговор.

— Вы просто не в курсе дела, — подавляя злость, как можно спокойнее заговорил Шамов. — Я же не самочинно решил. Я советовался с Тепляковым, и с председателем…

— Надо бы с совестью своей посоветоваться. С партийной совестью, если она у тебя осталась. — Рыбаков крутнул коня, кинул через плечо. — Вернешься, сразу же отведи корову в колхоз. — И ускакал, обдав Шамова комьями грязи.

Богдан Данилович вынул носовой платок, стер грязь с лица. Длиннопалые тонкие руки его дрожали. «Сволочь, — выругался он про себя. — Сам-то…» Со злости так стегнул лошадь, что она от неожиданности присела на задние ноги и, сделав прыжок, понесла вскачь.

Поостыв немного, Шамов принялся убеждать себя, что ему наплевать на этот разговор и на самого Рыбакова. Скоро у этого праведника земля уйдет из-под ног. Недавно Шамов слышал о нем такое… Может, это и сплетня, да дыму без огня не бывает. Посмотрим тогда, кто будет смеяться последним. Шамов заставил себя улыбнуться, но от этого ему легче не стало.

Поэтому Богдан Данилович и подвернул к стоящему у дороги трактору, поэтому и с ходу накричал на молодого тракториста и погонял сейчас коня, чтобы поскорее встретиться с уполномоченным и, распушив его, сорвать клокотавшую внутри злобу.

Уполномоченного в правлении не оказалось.

— Уехал с Новожиловой в шестую бригаду, — ответила сторожиха.

За три года работы в райкоме Богдан Данилович объездил далеко не все колхозы района. Но там, где он хоть раз побывал, у него появлялось постоянное место ночлега. В «Новой жизни» таким местом был дом кузнеца Клопова.

— Я поеду на квартиру, отдохну с дороги. Придет кто-нибудь из начальства — прибежишь за мной, — усталым голосом сказал он сторожихе.

Клопов встретил гостя у ворот своего дома, радушно заулыбался.

— Проходите в избу. Располагайтесь. Я распрягу коня, сенца ему подкину. Скоро Ульяна придет, баньку расстарается. С дорожки-то оно хорошо с веничком поиграться.

— Балуете вы меня, Артем Климентьевич.

На крыльце Богдан Данилович остановился. Побледнел, болезненно сморщился. Вот такой же ивовый коврик сплел однажды Вадим. Прошло полтора года, как ушел он из дому, и за все это время — ни одной весточки. Стороной доходили до Богдана Даниловича слухи о сыне. Будто окончил он артиллерийское училище и за полгода дослужился до командира артдивизиона. Не дотянет он до победы. Таких не милует смерть. А если и жив останется — не вернется. Луизин характер, Луизин… На миг увидел васильковые глаза. Кроткие, но неумолимые. «А-а, черт!» — Шамов решительно наступил грязным сапогом на новенький ивовый коврик.

Шамов скинул плащ и стеганку, снял сапоги у порога. Прошел в горницу. Внимательно огляделся. «Полгода не был я здесь, а сколько новых вещей появилось с тех пор. Вот эта швейная машина и этот ковер, даже гобелен! Хороша штуковина. Заграничная. Умеет наживать мужик».

Привольно развалившись на диване, Богдан Данилович закурил. Медленно, с наслаждением посасывал длинный янтарный мундштук. Захотелось полистать какую-нибудь книгу. Пошарил взглядом по горнице — книг нигде не видно. Этажерка забита какими-то свертками, мешочками, баночками. Богдан Данилович смежил желтоватые веки и так пролежал до прихода хозяина.

Тот вошел сторожкой, неслышной походкой. Заметив лежащего гостя, на цыпочках попятился было, но Богдан Данилович открыл глаза и ободряюще проговорил:

— Заходите. Я не сплю. Просто устал.

Артем Климентьевич присел на краешек дивана и принялся набивать трубочку.

— Я тоже замаялся. Первый день сегодня дома. Весь месяц из кузни не вылезал. Думал, и не выйду оттуда. Года не те, чтоб от темна дотемна молотком махать. Опять же подумаю: ежели мы, старики, из упряжки вылезем, кто же воз повезет? Бабы да ребятишки? Они и так замучились. Как ни тяжело, а иди в упряжке. — Прикурил. Пыхнул крепким дымком, — Вы к нам уполномоченным?

— Нет. У вас же есть уполномоченный? Федотов. Бывший комбат.

— То-то и оно, что бывший, а командует как настоящий. И чтоб ему не перечили. Чуть что — горло перегрызет. О господи, когда это кончится? Всяк на тебя шумит, всяк тобой помыкает…

— Уж так всякий вами и помыкает?

— Да ведь ежели говорить откровенно, культурных да обходительных я, окромя вас, никого не видел. А у меня немало разных начальников погостевало.

— Умеете вы жить, Артемий Климентьевич, — с легким восхищением заговорил Шамов. — Дом — полная чаша. А упрекнуть вас не в чем. Все своим трудом добываете.

— Кабы все это понимали. А то ведь…

Вошла Ульяна. Сразу захлопотала над самоваром, забегала по кухне, загремела посудой.

За обедом старик и гость выпили по стопке крепчайшей домашней настойки. Шамов с удовольствием похлебал щей, таких жирных, что оброненная на стол капля мгновенно застывала, как воск; съел целую сковородку жаренных в сметане карасей, напился чаю с топленым молоком.

Не вставая из-за стола, мужчины закурили. Богдан Данилович ощупывал взглядом статную фигуру Ульяны, которая крутилась волчком, прибирая со стола. Ему все время хотелось погладить женщину или ущипнуть ее. Но рядом был Клопов.

— Что-то меня в сон кинуло, — извиняющимся голосом проговорил Богдан Данилович, поглаживая ладонью выпуклый, словно отполированный, череп. — С дороги, видимо. С вашего разрешения пойду прилягу на диван.

— Усталость всегда сон нагоняет. Ложитесь.

Шамов прилег да сразу и заснул. Проспал до тех пор, пока за ним не пришли из правления.