Так было - Константин Лагунов

Федотов и Плесовских громко поздоровались, присели в круг.

— А где Коля Долин? — поинтересовался парторг.

— Моется. Только пришел. Полторы нормы выдал. Молодец парень, — ответил бригадир тракторной бригады.

Скоро подошел и Колька. С ходу повалился на землю и стал сворачивать папиросу.

— Полторы? — Федотов хлопнул парнишку по плечу.

— Полторы. — В черных Колькиных глазах сверкнуло самодовольство.

— А колесо не потерял? — По лицу парторга поплыла улыбка.

— Какое колесо?

— С которого контргайка отскочила? Потеха! — Федотов, смеясь, рассказал собравшимся всю историю.

Мальчишки от хохота покатились по земле. Когда все вдоволь насмеялись, заговорил бригадир:

— С этими уполномоченными завсегда что-нибудь приключится. Есть среди них, конечно, толковый народ. Ну а есть и такие, которые быка от коровы не отличат, а туда же, указывать берутся. Вот в прошлом году — я тогда в «Жданове» работал — приехала к нам уполномоченная из Тюмени. Женщина навроде бы ничего, только волос у нее редкий, да какой-то кустистый, все вверх топорщится. И фасону больно много. — Он выгреб палочкой раскаленный уголек, схватил его, покатал на ладони, прикурил и продолжал: — Дело было ранней зимой. Поехала уполномоченная по полям. Глядит, кругом зароды соломы торчат. Вот она и спрашивает: «Что это у вас под снегом?» — «Солома», — отвечает председатель. «А почему ее под крышу не свезли?» — Председатель поскреб бороду, навроде трудным вопрос показался, и смущенно так говорит: «Разве ее свезешь. Тут всем нашим транспортом за месяц не перевозишь». — Та даже подпрыгнула: «Зачем же вы тогда ее так много сеете?» — «На шляпки», — не моргнув глазом, отвечает председатель. «На шляпки!» — уполномоченная даже рот разинула. А все же любопытно ей до конца все разведать и опять пристает: «На какие шляпки?» — «Да рази вы, в городе живя, не видали шляпок соломенных? И дети их носят, и женщины, и у мужиков шляпы из соломы. Вот их и делают из нашей соломы. Мы сеем ее и продаем. Выгодно». — «Сколько же вам платят?» — спрашивает уполномоченная, а сама блокнот вынула и карандаш навострила. «А мы натурой берем. За центнер соломы пятьдесят шляпок. У нас до войны даже старухи в шляпах форсили. Почитай, весь район в наших шляпах разгуливал. Покойников и то в шляпы обряжали».

— Ишь ты.

— Отмочил.

— Ему палец в рот не суй.

— Потеха!

— Ну вот… Значит, уполномоченная-то эта покрутила носом. «Странно, говорит. Я бывала здесь летом и ни одной шляпы не видела». — «А мы их коровам скормили. Зимой туго было с кормами. Мы порубили шляпки, запарили и скормили». — «И как коровы? — «Ничего. Слопали за милую душу. Только шляпки-то были разноцветные, и коровы всю зиму доились какая зеленым, какая голубым молоком».

— Ох-хо-хо!

— Ха-ха ха!

— А шляпкозапарники он ей не показывал?

Посмеялись. Кто-то начал новый рассказ:

— А помните, как Яшка Лузгин заставил колеса у трактора держать…

И пошли, сменяя одна другую, разные присказки, в которых не различить, где быль, где небылица, веселая выдумка, неистощимая народная шутка.

Но вот прозвучала команда поварихи:

— Давайте посуду! — И сразу все умолкли, потянулись к котлу с блюдами, кастрюльками, глиняными чашками.

Парторг, Федотов и бригадир ели из одной чашки. Если бы любого из них спросили вдруг — а что вы едите? — они едва ли нашлись бы с ответом. Кашица из муки, похожая на клейстер. В ней попадается и картофель, и горох, и морковка, и даже изредка мясцо.

— К такому бы вареву да кусочек хлебца — умирать не надо, — сказал бригадир.

— А я уже поотвык от настоящего-то хлеба. — Плесовских защипнул пальцами рыжую бороду, кинул ложку и долго сидел молча, глядя перед собой грустными глазами.

Андрей хлебал горячую мешанину и пристально всматривался в лица окружающих его подростков. Все они были загорелы и худы. Впалые щеки, острые скулы и подбородки. Ребята ели жадно. Обжигаясь, глотали густую похлебку, норовя погуще зачерпнуть из общего блюда.

После ужина, разомлевшие и усталые, мальчишки полегли спать. Кто в вагончике, кто в телеге, а кто и прямо на земле, кинув под себя кошму. И не успел догореть костер, а вымотавшиеся за долгий весенний день подростки уже спали.

Мужчины еще посидели у затухающего костра, покурили, поговорили о войне, о хлебе, о запасных частях и горючем и пошли в вагончик спать.

На рассвете Федотов проснулся. Посмотрел на циферблат часов — четыре. Встал.

— Поднялся? — окликнул его Плесовских.

— Пора. Надо будить ребят. Не успели лечь и уже вставать.

Они вышли из вагончика. Умылись и принялись за побудку. Вот, свернувшись калачиком, тесно прижавшись друг к другу, спят в телеге четверо мальчишек. В этом живом клубке тел трудно разобрать, кому, например, принадлежит эта рука. Тоненькая, обтянутая сухой кожей, на которой трогательно топорщатся короткие светлые волосики. В трещинки на коже набилась земля или машинное масло. Под ногтями — черно, вокруг — заусеницы. Это все от грязи. Вряд ли хоть раз в месяц эти руки мылись с мылом. Парнишке едва ли больше пятнадцати, а как четко и выпукло вздулись на руке вены.

Андрей не слышал, как к нему подошел парторг.

— Чего хмуришься?

— Да вот смотрю на этих мальчишек. Какую тяжесть взвалила на них война! Вспомнят ли о них в День Победы?

И умолк. Иные мысли забродили в его голове. И эти мысли не выскажешь вслух ни другу, ни брату, ни отцу. Федотов думал о сыне. О своем сыне. Маленьком, хрупком человечке. Он, играючи, пронес бы его по детству, защитил, обласкал, вынянчил своими сильными, не знающими устали руками… Сын. Наследник. Продолжатель начатого отцом. Чего не отдал бы Андрей за возможность обрести сына. Сбудется ли это?..

— Давай будить… — послышался голос парторга.

Несколько мгновений Федотов непонимающе смотрел на него. Наконец понял.

— Давай, уже светает, — согласился он и пощекотал чью-то грязную, растрескавшуюся пятку. Безрезультатно. Андрей стал трясти мальчишек за плечи, щекотать под мышками. Никто не просыпался. Тогда он подхватил одного парнишку на руки, вынул из телеги и попытался поставить на ноги. Тот, словно ватный, повалился на землю, подтянул ноги к животу, пробормотал что-то бессвязное и затих.

— Как же их будить? — обратился Андрей к парторгу.

— Побрызгай водичкой. Иначе не поднять. Испытанный метод. Я уже тех, кто в вагончике, окропил. Умываются.

Андрей зачерпнул из кадушки кружку воды, набрал ее в рот и, склонившись над спящим, легонько прыснул ему в лицо. Мальчишка вздрогнул. Разомкнул припухшие веки. Бессмысленным взглядом скользнул по лицу Андрея и сел.