Дочь Востока. Автобиография - Беназир Бхутто
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зия постоянно использовал исламскую риторику для оправдания репрессий, без конца расширяя их и ужесточая. В 1979 году, через две недели после возвращения в Иран Хомейни, шариатский суд Зии ввел худуд, согласно которому такие преступления, как воровство, прелюбодеяние и изнасилование карались в строгом соответствии с шариатом, законом, оставленным Священным Кораном и хадитами, высказываниями пророка, мир и благословение Аллаха да пребудут с ним. Для того чтобы доказать факт изнасилования, теперь требовались четыре взрослых мусульманина мужского пола в качестве свидетелей. Если же женщина, жалующаяся на изнасилование, не наберет такого количества свидетелей, ее надлежит обвинить в прелюбодеянии и соответственно покарать. Можете себе представить, чтобы насильник озаботился обеспечить жертве столько свидетелей? Случай Сафии-биби, слепой девушки-служанки, изнасилованной нанимателем и его сыном, стал типичным, показательным для тупоумной системы судебной несправедливости фундаменталистов. Поскольку насильники сознаться не пожелали, а Сафия-биби не смогла представить суду четырех свидетелей-мужчин, преступников освободили, а жертве вынесли приговор — три года тюрьмы и публичная порка за прелюбодеяние.
Сафию-биби спасло заступничество сочувствующих ей женщин; дело вызвало нежелательный международный резонанс. Власти поспешили оправдать молодую женщину. Меньше повезло тринадцатилетней девочке, изнасилованной собственным дядей и забеременевшей. Где уж ей было убедить «праведный» суд, что ее изнасиловали! Ее тоже приговорили к трем годам тюрьмы и десяти ударам палкой. Суд «великодушно» отсрочил исполнение приговора до исполнения ребенку девочки двух лет.
В выпестованной моим отцом конституции 1973 года особо оговаривается недопустимость дискриминации женщин. Статья 25, пункт 2, оговаривает недопустимость дискриминации по половому признаку. Исламизация Зии не только разрешила дискриминацию, но всячески ей способствовала. В университете Карачи, мечеть которого превратилась в склад оружия для студенческого крыла «Джамаат-и-ислами», студенты-фундаменталисты начали кампанию за то, чтобы селить студентов мужчин и женщин отдельно. «Женщины подвергаются опасности рядом с мужчинами», — утверждали они. Они преследовали студенток, не носивших бурка, нескольких облили кислотой, причинившей обширные ожоги. Энтузиасты «нравственности» остались безнаказанными.
Дискриминация женщин проводилась на всех уровнях общества. Даже женщины, занимавшие высокие посты, отделялись от коллег-мужчин. На телевидении женщинам-модераторам категорически предложили прикрыть волосы дупаттой. Не пожелавших подчиниться удаляли. Спортсменкам женских хоккейных команд было велено перед выходом на поле закрывать ноги. Их практически отстранили от участия в международных состязаниях. Рвение ислами-заторов доходило до абсурда. «Тут на фото голые женские ноги», — строго указывал цензор редактору на фото с Кубка мира по теннису. «Эту „женщину" зовут Бьерн Борг», — сардонически усмехнулся редактор.
Женщины Пакистана протестовали против ущемления их достоинства. Когда в феврале 1983 года шариатский суд объявил, что свидетельские показания женщины весят вдвое легче мужских, женщины вышли на улицы Лахора. Полиция напала на демонстрацию университетских преподавателей, женщин-предпринимателей, женщин-юристов, осыпая их ударами палок-латхи и забрасывая шашками со слезоточивым газом. От шестидесяти до семидесяти участниц демонстрации задержали. Их хватали за волосы, затаскивали в полицейские фургоны; муллы тут же объявили браки этих женщин недействительными, ибо «агрессивность женщины не укладывается в ислам». На благоглупости мулл женщины еще могли не обращать внимания, но режим давил на них все сильнее. Парламент Зии проштамповал закон о свидетельских показаниях в 1984 году.
Затем последовали законы о женщинах как свидетелях в делах об убийствах, о срезании вдвое компенсации семье убитой. Исходя из того, что женщина «стоит» вполовину меньше мужчины, семья жертвы женского пола, естественно, должна и возмещение получить лишь половинное.
Не прекращая болтовни об отмене военного положения, Зия продолжал политику репрессий и разделения общества. Деморализация бедных. Деморализация женщин. Этнические группы населения Пакистана, раньше мирно обсуждавшие и улаживавшие спорные вопросы, теперь прибегали к террору, похищениям, хватались за оружие. Особенно заметным стал разгул насилия в провинциях меньшинств, в Синдхе, Белуджистане и Приграничье, где проводимая Зией политика «разделяй и властвуй» привела к этнической поляризации и усилению сепаратистских устремлений.
С самого начала Зия запретил общенациональные политические партии, но всячески поощрял лидеров-сепаратистов. Сецессионистам никто не преграждал доступ к средствам массовой информации. Зия использовал их в качестве подсобного средства для раздувания вражды между провинциями меньшинств и Пенджабом, для оправдания и увековечения мифа о том, что для поддержания единства страны необходима армия — и только армия. Непартийные выборы лишь усугубляли раздробленность страны. Запретив агитацию на базе партийных платформ, Зия поставил кандидатов в положение, когда они волей-неволей должны были подыскивать для избирателей этнические и региональные приманки. «Голосуй за меня. Я шиит, как и ты!» Или: «Отдай свой голос мне. Я — пенджаби!»
Страна платила за эти вывихи правителя. В 1985 году в Карачи вспыхнули этнические бои между патанами и мухаджирами, эмигрантами из Индии. Поводом послужил дорожный инцидент: автобус, управляемый водителем-патаном, случайно сбил девочку-мухаджирку. И вот уже разъяренные толпы жгут автомобили, мотоциклы, автобусы. Сразу после начала конфликта погибло пятьдесят человек, ранены сотни. Бои распространялись с ураганной скоростью, власти ввели войска, установили комендантский час, не отменявшийся в течение месяца. Но эти меры лишь загнали противоречия внутрь, не угасив их. Конфликт не утихал в течение трех последующих лет, гибли люди, уничтожались материальные ценности. Новые политические партии возникали на этнической основе, лишь разжигая межнациональную рознь. Единство страны разрушалось на глазах.
* * *
— Кажется, пора домой, — заявила я активистам партии, собравшимся в барбиканской квартире в январе 1986 года, вернувшись из Франции. Они смотрели на меня, ожидая продолжения, разъяснений, не вполне уяснив, что я имею в виду. — Может быть, сначала в Лахор или в Пешавар, — продолжила я.
Их глаза загорелись. «Домой» не означало на Клифтон, 70. «Домой» означало всю страну, от океана до Гималаев, от края до края. Пришла пора бросить вызов диктатору от лица нашей партии.
— Я с вами! — в один голос воскликнули Нахид и Саф-дар Аббаси.
— И я, — тут же присоединился Башир Рияз.
— Не торопитесь, — урезонила я их.
Против Нахида и Башира в Пакистане возбудили судебное преследование, дела их остались не закрытыми. Но они стояли на своем. Решено было возвращаться вместе.
Момент, казалось, вызрел. Мы можем проверить, чего стоит фанфаронство диктатора, его разглагольствования о возврате к гражданскому правлению. Мое появление окажется явной провокацией для Зии. Если он меня арестует, то разоблачит себя перед всем миром. Если не арестует, я впервые за девять лет смогу от лица партии воззвать к народу Пакистана. Психологически момент удачен еще и в том отношении, что недавно рухнули две диктатуры: Фердинанда Маркоса на Филиппинах и «Папы
