Сулла - Антон Короленков

Чтобы дойти до Кампании, его легионы должны были вступить в пределы Самния и, видимо, сделали это. Казалось бы, самниты, имевшие к Сулле претензий больше других италийцев, должны были бы попытаться отомстить ему. Но нет, они выжидали,[1130] получив от марианского режима, повидимому, меньше, чем желали.[1131] Однако и на соглашение с его врагом не пошли. Между тем вмешательство самнитов в ход событий могло многое изменить. Впрочем, они могли надеяться на истощение Рима в гражданской войне, после чего можно будет нанести по нему решающий удар. Через полтора года они попытаются сделать это, но… Впрочем, обо всем по порядку.

Наконец в Кампании Сулле преградила путь армия одного из консулов, Гая Норбана. Его легионы стояли на пересечении Аппиевой и Латинской дорог, одновременно прикрывая переправу через реку Вольтурн.[1132] Почему Норбан и его коллега не попытались разгромить врага совместным ударом, а действовали поодиночке, можно только догадываться. Возможно, армия Сципиона просто не успела еще подойти, в том числе и из-за умелого маневрирования Суллы, который действовал по внутренним линиям и потому имел больше возможностей для разъединения сил врага.[1133]

Сулла, однако, не спешил дать бой. Для начала он отправил к врагу послов. О чем они говорили с Норбаном, неизвестно. Ливии уверяет, будто послы «претерпели насилие» от консула (Периоха 85). Однако он опирается на явно просулланский источник, который мог исказить события как угодно. Словесная перепалка или угрожающие жесты вполне могли превратиться под пером недоброжелателей в избиение вестников мира. К тому же мы не знаем, как вели себя сами вестники.

Случившееся было, разумеется, на руку Сулле. Он лишний раз продемонстрировал, что пытался решить дело миром, но с ним не захотели иметь дело и даже оскорбили его послов. Но какие условия предлагал он? Существовали ли гарантии, что проконсул соблюдет договоренность? Ведь в 88 году он обещал сенату, что отсрочит поход на Рим, – и тотчас начал его штурм. Очевидно, Сулла прекрасно знал, что идти на соглашение с ним марианцы не захотят, а потому мог предлагать мир сколько угодно раз – собственно, соглашение ему было и не нужно, ибо не давало возможности расправиться с врагом. Впоследствии Цезарь взял на вооружение его тактику, хотя вообще-то не любил диктатора и противопоставлял себя ему – он не раз предлагал Помпею мир на условиях обоюдного роспуска войск, но встречал неизменный отказ, чего, надо думать, и добивался.

Первая битва этой войны произошла у Тифатской горы[1134] и принесла победу армии вторжения – Норбану пришлось отступить в Капую, столицу Кампании. Античные авторы пишут о шести и даже семи тысячах погибших и шести тысячах плененных марианцев, тогда как Сулла потерял будто бы лишь 124 или даже 70 человек (Аппиан. ТВ. I. 84. 382; Плутарх. Сулла. 27.10; Ливии. Периоха 85; Беллей Патеркул. II. 25. 4; Флор. III. 21. 20; Евтропий. V. 7. 4; Орозий. V. 20. 2). Совершенно очевидно, что подобное соотношение потерь – плод творчества Суллы и сочувствовавших ему писателей.[1135]

К тому же армия Норбана не была разгромлена полностью – ей удалось отступить в Капую и удержать город.

Но это не имело принципиального значения. Сулла выиграл первый бой, а все остальное – детали. Позднее он писал, что именно благодаря победе при Тифатской горе его воины исполнились уверенности и не стали расходиться по домам (Плутарх. Сулла. 27.11). Разумеется, высадившись в Италии, они прекрасно понимали, что предстоит борьба не на жизнь, а на смерть, и разбредаться в любом случае не собирались. Но сам Сулла, очевидно, до сих пор сомневался в их верности и только теперь вздохнул с облегчением. Впоследствии он рассказывал, будто накануне сражения у Тифатской горы дрались два огромных козла, воспроизводя движения сражающихся воинов. Затем они воспарили над землей и видение исчезло. Существовала и другая легенда – еще до войны в тех краях слышали шум битвы, а потом обнаружили следы людей и коней и измятую траву, что сочли предзнаменованием будущей распри (Обсеквент. 57). Диктатор уверял, будто не стал строить войско, а бросил его в бой, полагаясь на всеобщее воодушевление (Плутарх. Сулла. 27. 8-11). Вновь мы сталкиваемся с любимой легендой Суллы о самом себе – у него-де лучше получалось то, что он делал не после тщательного обдумывания, а по внезапному побуждению. Странно, конечно, слышать такое от столь опытного военачальника,[1136] но ведь он говорил так, когда закончились все бои и походы. Их счастливый исход показывал, что «внезапное побуждение» – это нечто вроде божественного наития, знак свыше. Разумеется, Суллу могли уличить в том, что на деле все было иначе, что он поступал вполне обдуманно и лишь теперь описывает дело так, будто ввязывался в бой «по вдохновению» и т. д. Но какое ему дело до таких разговоров? В конце концов, он – победитель, чье имя будут помнить многие века, а любители копаться в «мелочах» – лишь скучные болтуны, которых забудут раньше, чем истлеют их кости.

Желая возблагодарить богов за победу, Сулла передал местному храму Дианы Тифатской целебные источники и оставил две соответствующие надписи, внутри святилища и снаружи (Беллей Патеркул. П. 25. 4; CIL. X. 3828).[1137] Шаг был довольно смелый: с одной стороны, Сулла проявлял благочестие, а с другой – праздновал победу над согражданами. Однако его это не слишком беспокоило. Главное – показать, что он пользуется благосклонностью богов и умеет это ценить, не приписывая все лишь собственным заслугам. И действительно, боги явно держали его сторону: Брундизий не охранялся марианцами, его жители беспрепятственно впустили воинов Суллы и дали им возможность начать завоевание Италии, самниты проявляли странное бездействие, Норбан и Сципион действовали поодиночке. Как тут не поверить в милость бессмертных!

Продвинувшись на северо-запад, победоносный проконсул столкнулся между Калами и Теаном с армией Сципиона. Однако и здесь он не стал торопиться с битвой. Его новым «внезапным побуждением» была отправка нового посольства. Трудно решить, почему Сулла поступил именно так. С одной стороны, конечно, перед ним стояли легионы второго консула, а в Капуе оставалось не разгромленное до конца войско Норбана.[1138] С другой, можно было рискнуть – уничтожить армию Сципиона одним ударом, и Норбан не успеет помочь коллеге. Казалось бы, Сулла с его авантюрной жилкой под влиянием недавней победы так и должен был поступить. Но это мы знаем исход борьбы, а ему оставалось лишь строить прогнозы. Элементарная логика подсказывала: Норбан в военном деле далеко не первая величина, но полного разгрома все-таки избежал. Сципион же имел опыт масштабных операций и потому мог если и не выиграть, то свести дело к ничьей, которая в победных реляциях превратится в шумный успех. А истиной, как известно, часто становится та ложь, которой все поверили {Курций Руф. VIII. 8. 15). Иными словами, мнимое поражение не менее опасно, чем подлинное, ибо повлияет на настроения в Италии. Тогда могут вступить в дело самниты, чьи земли совсем недалеко. Воспрянет духом армия Норбана. Так зачем рисковать? В ходе переговоров можно приглядеться к противнику да и вообще продемонстрировать свое миролюбие – хотя бы на словах. Если переговоры кончатся ничем, все можно списать на неуступчивых сулланцев.