Сулла - Антон Короленков

Вскоре Сулла отправил сенату еще одно послание. В нем будущий диктатор перечислял все свои заслуги, начиная с Югуртинской и кончая Митридатовой войной. «Перечисление всех кампаний, в которых он участвовал, имело целью показать не только то, как велики его заслуги перед Римом – много больше, чем, например, у Цинны, – но и заставить людей задуматься: почему они считают власть командующего, которой он обладает, менее законной, чем та, что была у него прежде, тем более что теперь он достиг куда более впечатляющих успехов».[1064]

Однако полководец хвалился не только одержанными победами, но и тем, что дал приют у себя тем, кто бежал из Рима от марианцев.[1065] В награду же, высокомерно продолжал Сулла, недруги объявили его врагом отечества, разрушили его дом, убили друзей, а жена и дети еле спаслись бегством.[1066] Теперь он явится на помощь Риму и отомстит негодяям за все содеянное. Но к прочим гражданам, в том числе и недавно ставшим таковыми италийцам, добавлял будущий диктатор, он никаких претензий не имеет (Аппиан. ТВ. I. 77. 350–352; Ливии. Периоха 83).[1067]

Письмо Суллы произвело в Риме шок. Город обуял страх (Аппиан. ТВ. I. 77. 353). Если до сих пор еще оставалась какая-то тень надежды на мирный исход, теперь и она исчезала – опальный проконсул объявлял циннанцам войну. И его уверения в том, что он не держит зла на большинство сограждан, мало кого убеждали. В 1565 году Иван Грозный тоже будет уверять посадских людей, что у него «гневу на них и опалы никоторыя нет».[1068]

Сенат, разумеется, не желал войны. Если занять сейчас сторону Суллы, то не жди добра от Цинны. Если наоборот – то можно лишиться головы или, по крайней мере, карьеры в случае победы проконсула-бунтовщика. Patres решили попробовать усидеть на двух стульях. Озвучивая их мнение, принцепс сената Луций Валерий Флакк выступил с речью о необходимости направить к Сулле послов.[1069] Если ему нужна личная безопасность, то пусть он сообщит об этом сенату – видимо, предполагалось, что он должен прибыть в Рим на переговоры. Цинне же было пока приказано приостановить военные приготовления. Тот обещал, но по отъезде послов продолжил подготовку к боевым действиям (Аппиан. ГВ. I. 77. 353–354; Ливии. Периоха 83).

Суллу такой вариант вполне устраивал. И дело не в том, будто он хотел договориться с противниками мирным путем.[1070] Отнюдь. Он собирался вести войну на уничтожение, но в этом случае необходимо было ослабить врага. В данном случае – вбить клин между циннанцами и сенатом, что ему и удалось. Правда, ответ patres показывал, что многого от них не добьешься – опальному проконсулу, в сущности, предлагали просто положиться на милость сената, как то было еще с Гаем Гракхом.[1071] Но ведь предложение можно и отвергнуть – диктовать условия сенат не мог.

Между тем Цинна и Карбон обеспечили свое переизбрание в консулы на следующий 84 год и вскоре приступили к более активным действиям: не дожидаясь установления навигации, они начали переправу через Адриатическое море из Анконы в Либурнию (Аппиан. ГВ. I. 77. 354). По-видимому, Цинна собирался возобновить операции против иллирийских племен, чтобы закалить новобранцев и вселить в них уверенность в себе,[1072] а затем выступить против Суллы в Греции и разгромить его совместно с армией Луция Сципиона, также действовавшей тогда в Иллирии.[1073]

Однако этим планам не суждено было осуществиться. Хотя Цинна и не был неопытным в военном деле человеком,[1074] он допустил серьезный просчет. Мало того что против Суллы бросили новобранцев, не видевших необходимости в войне и боявшихся грозных сулланских ветеранов, их отправили через бурное море. Правда, первому отряду удалось доплыть до балканского берега, но второй попал в шторм, и те, кто спасся, разбежались по домам, заявив, что сражаться с согражданами не будут. Возмущенный Цинна прибыл в Анкону, чтобы вразумить воинов – в конце концов, в большинстве своем это были италийцы, чьи права он отстаивал, а Сулла признавать не хотел. Однако солдаты явно не хотели сражаться. Когда консул шел через толпу, один из его ликторов ударил воина, загораживавшего ему дорогу. Тот в долгу не остался. Цинна велел схватить смутьяна. Поднялся крик, в командующего полетели камни, а те, кто стоял рядом, обнажили мечи и прикончили его {Аппиан. ГВ. I. 78. 355–357; см. также: Ливии. Периоха 83; Беллей Патеркул. П. 24. 5; О знаменитых мужах. 69.4; Эксуперанций. 4.29Z; Орозий. V. 19. 24).

Плутарх иначе описывает происшедшее. По его словам, поначалу в армии Цинны среди прочих находился молодой Помпеи, будущий противник Цезаря. Однако, испугавшись каких-то обвинений, выдвинутых против него, он тайком покинул лагерь. По лагерю пронесся слух, «будто Цинна велел убить юношу. Тогда старые враги и ненавистники Цинны подняли против него восстание. Цинна бежал, но был схвачен каким-то центурионом, преследовавшим его с обнаженным мечом. Припав к ногам врага, Цинна протянул ему свой драгоценный перстень с печаткой, а тот с жестокой издевкой ответил: „Я пришел сюда не скреплять печатью договор, а убить нечестивого и беззаконного тирана“. С этими словами он убил Цинну» (Помпеи. 5).

Этот рассказ чрезвычайно интересен, хотя и порождает много вопросов. Почему, например, войско забеспокоилось о судьбе Помпея? Откуда у юноши взялась такая популярность?[1075] Такое, однако, вполне возможно: Анкона, где произошел бунт, находилась на севере Пицена – области, где отец Помпея имел владения и пользовался огромным влиянием, многие местные жители были его клиентами. Оттуда могли быть набраны многие солдаты и офицеры армии Цинны, которой предстояло воевать против Суллы. Они, разумеется, переносили уважение к Помпею Страбону на его сына (Плутарх. Помпеи. 6.1).[1076]

И все же сомнительно, что молодой Помпеи распространял слухи о своей смерти, чтобы подлить масла в огонь.[1077] А вот подговаривать солдат не сражаться за Цинну и разойтись по домам Помпеи вполне мог и сам подал пример, дезертировав из лагеря. Такое поведение вполне объяснимо: в 87 году он вместе с отцом сражался под Римом против Цинны, который подсылал к ним убийц. К тому же недавно молодого человека привлекали к суду еще за грехи отца, обвинявшегося в хищении государственных денег.[1078] И хотя Помпеи смог оправдаться, получив поддержку от таких влиятельных людей, как Гней Папирий Карбон и Луций Марций Филипп, чувствовал себя при циннанском режиме он явно неуютно.[1079]

Так или иначе, Цинна погиб. Его убийство было импульсивным, но не бессмысленным актом, как иногда считается.[1080] Глава режима стал жертвой собственной опрометчивости. Как писал о нем Беллей Патеркул, «о нем можно сказать, что он дерзнул на то, на что не осмелился бы ни один благонамеренный, а также совершил то, чего не смог бы сделать иначе как храбрейший. Он был опрометчив в решениях, но в деле – истинный муж» (П. 24. 5). Враги Суллы лишились еще одного вождя – пусть и не столь авторитетного и талантливого, как Марий, но все же достаточно влиятельного и признанного политическими силами Рима и Италии. Его коллега по консулату Карбон оказался в щекотливом положении. Плебейские трибуны звали его в Вечный город для проведения выборов консула-суффекта[1081] взамен погибшего Цинны, но он, естественно, предпочитал оставаться на вершине власти один. Осмелевшие трибуны стали угрожать лишить его власти. Карбон, не желая ссориться с сенатом, приехал, наконец, в Рим, но отложил выборы под предлогом неблагоприятных знамений. Затем молния ударила в храмы Луны и Цереры, и авгуры перенесли выборы на день летнего солнцестояния. По-видимому, в дальнейшем вопрос о назначении консула-суффекта не поднимался, и Карбон до конца года оставался единственным консулом (Аппиан. ГВ. I. 78. 358–359; Ливии. Периоха 83; Беллей Патеркул. П. 24. 5).