Риск. Молодинская битва - Геннадий Ананьев

Впрочем, все по порядку. Косьма Двужил прибыл к Федору Шереметеву первым, и они втроем (Шереметев, тысяцкий и Косьма) начали обсуждать детали предстоящего налета.

— Тысячи две охраняют обоз. Мурзы разбили шатры. Отдельно каждый для себя. У шатров по два-три нукера, не больше. Охранная татарва в основном засадит дорогу со стороны Москвы. Но спустя рукава засадят. Даже костры жгут, кучась подле них. Почитай, на каждую десятку — костер, — докладывал сотник, вой которого лазутили. — От Пахры почти никого. Лошади обозные, кони строевые и заводные совсем близко — сразу за перелеском. Стреножены. Охраняет их всего десяток коноводов.

— Беспечно. Уверовали, должно, что вся наша рать загуляями, а хан одолеет крепость.

— Что же не верить, коль и вы перестали их тревожить. Думают, собрались все в один кулак, вот и рады-радешеньки.

Князь Федор Шереметев осадил пустомельство:

— Не о ротозействе их речь, о наших действиях давайте глаголить.

— Ударим со стороны Пахры, где пусто. Повяжем мурз, охрану же ихнюю, когда она кинется спасать своих вельмож, — и в мечи.

— Не слишком разумно, — оценил предложенное тысяцким князь Шереметев. — Все одно что столярничать тупым топором.

— Дозволь, князь, мне слово сказать? — склонив почтительно голову, попросил Косьма. Он не посмел без согласия воеводы советовать, ибо был самым младшим из всех.

— Отчего же не дозволить? Говори.

— Сотню, а то и полторы пустить надобно по Серпуховке со стороны Москвы. Подступят поближе тихо и — пошел палить да болтами сечь. У костров-то светло. Любо-дорого выцеливать. Думаю, крымцы в лес не сунутся, лишь сплотятся, изготовясь к рукопашке, а тогда еще ловчее станет прореживать их. Единственное, как мне думается, крымцы станут огрызаться стрелами. И пусть их. Считаю, все остальные сбегутся на тот край, опасаясь знатного удара. Вот в это время и ударить от Пахры. Раскорячатся татары, а нам того и нужно.

— Мудро. Хоть и молод ты, боярин, однако с умом мужа башковитого. Поступим по твоему совету.

— Тряпицы бы белые поверх кольчуг на руки повязать.

— Это само собой. И на левую, и на правую.

— К коноводам бы пару десятков отрядить. Побив коноводов, разогнали бы коней.

— Коноводов не тронем. Пусть скачут к Девлетке с вестью о мурзах, арканами повязанных. Кони же и нам сгодятся. Еще как.

Вскоре одна сотня, обойдя стороной костры татарских стражей, ужами подползла к тем кострам почти вплотную. Остальные ратники из тысячи полка Правой руки затаились на опушке у поляны, где стояли шатры мурз, решив не подбираться к ним поближе даже по прибрежному кустарнику. Зачем рисковать? Успеется-. Сотня огнем рушниц и болтами надолго прикует к себе внимание стражников.

Все произошло именно так, как наметили военачальники тысячи на своем совете: крымцы устремились туда, откуда невидимые им гяуры стреляли из самопалов и самострелов. В темноту полетели ответные стрелы, но они приносили мало вреда укрывшейся в темноте сотне.

Крымцы наверняка понимали это, но не решились броситься в атаку на скрытых ночным мраком врагов, лишь готовились дать отпор, если те выскочат из леса.

Под шум этого необычного боя основная часть тысячи в совершенном безмолвии налетела на шатровый лагерь. Тех, кто сопротивлялся, секли безжалостно, кто падал на землю — вязали я стаскивали как кули в одно место, чтобы их легче было охранять. Когда до стражников, готовых принять бой с неведомой силой, дошло, что охраняемые ими мурзы захвачены, они пали духом, побросали на траву луки и сабли. Русские вой, не выказывая всех сил, выходили из темени лишь малыми группами, связывали потерявших волю к сопротивлению крымцев, приказывая им лежать бездвижно: иначе — смерть.

Коноводы тем временем, как и предполагалось, почти все улепетнули за Пахру и поскакали в ставку хана, вполне осознавая, что за столь неприятное известие, какое они ему преподнесут, хан непременно повелит переломить им хребты. И только десятник, определив себе в помощники двух нукеров, укрылся в ернике. Одному из нукеров он велел отвести верховых и заводных коней для себя глубже в лес и там охранять их, а сам, взяв с собой второго, принялся изучать, сколько русских ратников напало на стан вельмож. Десятник твердо решил скакать к хану ДевлетТирею только тогда, когда все основательно разведает.

Взошла луна, осветив роскошные шатры, разномастные дорогие возки мурз, собравшихся властвовать в русских городах; чуть поодаль от этих возков — ряды повозок со скарбом вельмож, и совсем в стороне — еще десяток телег, укрытых толстой кошмой: видимо, огнезапас.

— Дай мне, воевода, десяток ратников осмотреть еще разок шатры и обоз, не укрылся ли кто из мурз. Еще поищу, не остался ли княжеский боярин Селезень в живых. Но перво-наперво гляну, не зелье ли под пологом?

В защищенных от дождя и солнца повозках действительно оказались порох и ядра. Чугунные. Немного огненного запаса (основной обоз с порохом был сожжен при ночном налете сводных сил двух полков), но все же вполне достаточно, чтобы сделать по десятку выстрелов из всех пушек, стоявших неприкаянно на поляне близ Пахры. На меткость, само собой, рассчитывать не приходилось, ибо пушкарей среди мечебитцев не было, основательно же попугать крымцев огнем и даже одним видом этих изготовившихся к стрельбе пушек, вполне можно.

Вот такая мысль родилась у Косьмы Двужила, и он, велев десятке продолжать осмотр обоза, пошагал к воеводе Федору Шереметеву.

— А что, если пушки на берег к переправе перетащить? Пустит Девлетка на нас нукеров своих, мы их — пушками!

— Мудрый совет юного воеводы. Пушки турские и впрямь исправны. Сам этим займусь, пока ты не закончишь искать боярина Селезня, после чего тебе поручу пушки.

— Хорошо.

Косьма пошел к обозу, а ему навстречу уже трусил десятник.

— Кажется, нашли. В повозке. Кошмой накрытый. Без памяти. Истерзанный весь, но живой.

Косьма прибавил шагу.

Действительно, в повозке под жесткой пыльной кошмой лежал связанный по рукам и ногам боярин Селезень. Без кольчуги. В одной исподней льняной сильно изорванной рубахе. Даже в лунном свете на оголенных частях тела хорошо были видны ожоги и порезы.

Косьма приложил ладонь к окровавленному лбу соратника, ставшего за последние месяцы даже другом, и попросил Селезня, словно он мог услышать его и понять:

— Потерпи чуток. Сейчас сбегаю за зельем и полосами. Они у меня в переметной суме.

— Дозволь и мне в своей переметке поискать нужное, — попросил Косьму десятник. — Травная мазь у меня, знахаркой сготовленная, и полосы льняные, женой сотканные.

— Беги, — разрешил Косьма, затем повелел стоявшему рядом мечебитцу: — Пока мы ходим, освободи от пут.

Осторожно, чтоб без боли. Остальным всем продолжить осмотр обоза.

Когда раны Селезня начали обмывать травяным настоем и смазывать мазью, по возможности бинтуя их, он застонал, а потом и открыл глаза.

— Косьма?

— Да, друже. Да.

— Я исполнил просьбу нашего князя.

— Низкий тебе поклон от него. Побьем татар, лучшие лекари поставят тебя на ноги. Пока же потерпи. Перенесем тебя в шатер, оставим при тебе для пригляду воя, больше ничего сделать не смогу. К утренней рати нужно готовиться.

— С Богом.

А в то самое время, когда истерзанного Селезня осторожно, на кошме, как на носилках, переносили в ближайший шатер, в ставку к Девлет-Гирею прискакали коноводы и пали к его ногам.

— Великий хан, гяуры напали на ваших мурз и пленили их.

Гневом налилось скуластое лицо крымского хана, в глазах запылала ярость.

— Переломить им хребты и бросить рядом с дорогой, по которой пойдут наши тумены на русскую крепость. Пусть все видят, как мы расправляемся с трусами!

Слуги тут же поволокли несчастных из шатра, а Девлет-Гирей продолжал кипеть гневом. Находился бы сейчас рядом с ним Дивей-мурза, и его не обошла бы страшная кара. Но сколько ни полыхай гневом, принимать какое-то решение нужно. Самому. Нет Дивей-мурзы, нет Теребердей-мурзы. Они виноваты в том, что ошиблись в оценке сил гяуров, не разведали их как следует, но сейчас только они могли дать толковый совет.

Себе хан Девлет-Гирей мог в этом признаться. Он уже был недоволен и собой, тем, что не расспросил прискакавших от Пахры, велика ли сила гяуров. Хан пытался здраво осмыслить, что же произошло в стане мурз, которых охраняли кроме множества нукеров, еще и телохранители самих сановников, но у Девлет-Гирея ничего вразумительного так и не получалось. Отвык он думать сам, соглашаясь лишь с подсказками советников или отрицая их. То ему казалось, что на стан мурз напали полки, которые, как утверждали перебежчики, ведет сам князь московский Иван, то хан предполагал, что это очередной дерзкий налет тех гяуров, которые прячутся по лесам и не дают покоя его войску, но чем дольше он думал, тем все более и более склонялся к выводу о подходе передовой части русских полков, которые спешат на помощь гуляй-городу.