Урок немецкого - Зигфрид Ленц

Куртхен расстегивает брюки, нашаривает что-то на внутренней стороне левой ляжки, отвязывает и достает ножик в кожаном футляре.

Я: Брось дурака валять.

Куртхен (с ненавистью): Если уж не прокурор, так пусть любой из них! Все они друг друга стоят — понятно? Все они нас ненавидят. Завидуют, что мы молоды.

Я (умиротворяюще): Убери ножик. Кто знает, для чего он еще здесь тебе понадобится.

Куртхен (словно в оправдание своей ненависти): Они трусят и не хотят нас понять.

Доктор Гимпель (в соседней комнате): В более легких случаях мы обходимся и двумя неделями. Как уже сказано, продолжительность срока зависит от психической восприимчивости субъекта. При переходе воспитуемых на тюремный режим мы почти не наблюдаем эксцессов. Мы и вообще избегаем эксцессов, а если они бывают, то преимущественно здесь, на «завлекательном пункте».

Куртхен (продолжая оправдываться): Ни одна собака даже не пытается понять нашего брата. А у меня такой уж нрав: если кто не заглядывается на мою девчонку и не дает рукам воли, нечего тому бояться. Но если кто на нее вылупится, а тем более к ней пристанет, тут у меня словно что-то обрывается внутри. Этого я не выношу, понятно? Я подхожу к такому субчику и вежливенько ему объясняю, что, ежели ему не охота получить по харе, пусть не подъезжает к моей девчонке. Некоторые берут это во внимание, а другие так и лезут на рожон. И то, что я вступаюсь за свои права, называется насилием у этих гадов.

Директор Гимпель: А теперь я предложу вам перейти в шестую, там я представлю вам своего рода раритет: юного похитителя художественных ценностей, который к тому же разбирается в живописи.

Йозвиг (беззвучно): Это в седьмой, господин директор!

Директор Гимпель: Ладно, значит, через комнату. А кто у нас в шестой?

Йозвиг: Организатор покушения и Россбах.

Я (не торопясь подхожу к Куртхену): Убери нож!

Куртхен (с угрозой): Ни шагу дальше!

Я (останавливаюсь): Если ты это сделаешь, крышка! Тебе отсюда не выбраться.

Куртхен (смеется): А ты сперва спроси, хочу ли я выбраться, понятно? Лишь бы показать этой сволочи, а что из этого получится, мне без интереса.

Я: А если нападешь на непричастного?

Куртхен: Нет среди них непричастных… Все они на один образец… Чем оставить нас в покое и по-честному посадить за решетку, они этот остров превращают в манеж, а из нас делают ученых лошадей. Они и тебя, малыш, превратили в цирковую лошадку. (С внезапным подозрением.) Сколько, говоришь, тебе припаяли?

Я (подходя к нему ближе): Три года по кодексу о юных правонарушителях.

Куртхен: Угон машин?

Я: С чего это ты взял?

Куртхен (с пренебрежительным жестом): Не твоя ли рожа попалась мне в газете?

Я: Не машины, а картины — я прятал картины в надежное место.

Куртхен (недоумевая): Картины?

Директор Гимпель (выходя в коридор вместе с делегацией): Разумеется, у нас и для заключенных введена ступенчатая система. Скажем, ступень первая в заключении мало чем отличается от режима на приемном пункте, том самом, который мы сейчас осматриваем.

Один из психологов: Если я вас правильно понял, вся ваша воспитательная система носит характер шлюза?

Директор Гимпель (в восторге от того, что он так хорошо понят): Совершенно верно: мы всё здесь рассматриваем как переходное состояние, промежуточный этап.

Юный нарушитель с первых же шагов приучается смотреть на все как на переходную стадию.

Куртхен (на цыпочках идет мимо меня к двери, наклоняется и прислушивается, следя за мной уголком глаза; свет падает на его волосы, свет играет на коротком лезвии его ножа, черные брюки тесно обтягивают ляжки, на высоких каблуках поблескивают бутафорские гвоздики, пальцы свободной руки делают быстрые хватательные движения): В шестую вошли.

Я: Убери нож!

Куртхен: А ты не суйся, куда не просят, понятно? Не нравится — прогуляйся-ка в уборную. Пользуйся моментом!

Я: Они тебя порешат, они раз навсегда тебя прикончат, если ты себе это позволишь. Не валяй дурака!

Куртхен (с ненавистью): Эти свиньи меня уже прикончили — разлучили с моей девчонкой. Она и руки не подала мне после моего осуждения.

Директор Гимпель с делегацией исчезает в шестой комнате, теперь голосов их не слышно.

Я (включая радио): Давай встретим их с музыкой.

Куртхен (запальчиво): Сейчас же выключи эту мерзость!

Я (выключая радио): Ты все себе изгадишь!

Куртхен: А ты не заметил, малыш, что они уже и без того нам все изгадили? Послушал бы прокурорам он, видишь ли, решил защитить от меня общество. Общество, мол, вправе уберечь себя от опасности, какую представляю я. Для блага тетки Луизы и дядюшки Вильгельма он и спровадил меня сюда.

Поигрывая ножиком, подбрасывает его в воздух и уверенно ловит, а потом пропеллером запускает под потолок и, отступив на шаг, смотрит, как клинок вонзается в половицу.

Я: Подумай, что скажет твоя старушка?

Куртхен: Если ты насчет моей мамаши, так она в дальнем плавании, она была в войну второй женщиной-радистом на борту немецкого корабля.

Я: А твой отец?

Куртхен: Я ведь не лезу тебе в душу, так и ты отвались с такими разговорчиками. Понятно? (Подходит к окну, где в ящике цветет герань, и короткими, меткими ударами ножа отсекает у нескольких стеблей листья и соцветия.) Что за картины такие? Из музеев или фотокарточки девочек?

Я: Попадались даже такие, которых хватило бы тебе на год жизни. А я только убирал их и прятал в сохранное место.

Куртхен (бросается к двери и пригибается): Идут!

Я: Смотри же, без глупостей!

Директор Гимпель (из коридора): Приемному пункту обязаны мы и тем, что у нас наблюдается все меньше попыток к бегству — каких-нибудь восемь попыток в год. И совершают, их все те же лица.

К двери приближаются размеренные шаги. Куртхен отходит назад и опускает руку с ножом, он весь сосредоточен и бросает на меня предостерегающий взгляд.

Я (стоя у открытого окна): Не делай этого, сумасшедший!

Куртхен (в бешенстве): Заткнешься ты наконец?

Дверь нерешительно отворяется, Куртхен, готовясь к прыжку, медленно отступает назад. Входит Йозвиг. Просительно подносит к губам палец, словно хочет нас убедить, остеречь, подготовить, взгляд его падает на меня, но я взглядом же, молниеносно отсылаю его туда, где стоит Куртхен, быть может, что-то кричу — не знаю, — во всяком случае, мой слабый, неслышный в коридоре возглас заставляет Йозвига насторожиться, он как бы становится йеныпе, еще больше сжимается, но, пригнувшись и обороняясь, выбрасывает вперед свои непомерно длинные руки, словно в кэтче; Куртхен, замахнувшись ножом, кидается на Йозвига, я настигаю его в два прыжка, впрочем, нет, я продолжаю стоять у окна, готовясь оказать помощь Йозвигу, если она ему понадобится: достаточно двух прыжков, и я буду рядом.

Ни крика, ни стона. Куртхен молча нападает, а Йозвиг молча защищается… Напряженная в прыжке фигура Куртхена… Рассчитанная готовность Йозвига… А теперь моментальный снимок: Йозвиг ребром ладони бьет снизу по руке Куртхена, сейчас она взметнется вверх, пальцы разожмутся, и нож взлетит к потолку. Итак, Йозвиг бьет, рука Куртхена взлетает в воздух, сам он откидывается назад, и нож падает на пол, к ногам Йозвига. Куртхен, набычившись, с ненавистью смотрит на Йозвига, хочет нагнуться за ножиком, но Йозвиг наступает на него ногой.

Йозвиг (огорченно): Тебе все еще мало? Или ты окончательно одурел?

Куртхен (прижимая к груди зашибленную руку, сдавленным голосом): Ладно, в следующий раз. Отложим до другого раза.

Йозвиг (убирая ногу): Вот он, твой нож, бери. Попробуй еще разок! (Пригласительно отступает назад, Куртхен, попавшись на эту хитрость, тянется за ножом, но Йозвиг вовремя наступает ему на руку. Куртхен подскакивает от боли, Йозвиг поднимает нож и прячет его в карман. Куртхен, шатаясь, плетется к своей кровати, валится на постель и принимается нянчить руку, дует на нее и массирует.)

Йозвиг: А теперь, видать, с тебя хватит.

Куртхен (со злобой): Скотина, ты у меня сейчас дождешься!

В комнату входят семь психологов из пяти стран, за ними в спортивной куртке и брюках гольф следует директор Гимпель, излучая бодрость и жизнерадостность неунывающего воспитателя. Вошедшие озираются по сторонам и разглядывают нас, точно мебель.

Йозвиг (Куртхену, добродушно): Что же ты не встанешь?

Куртхен: А катись ты к…

Йозвиг: Здесь господин директор.

Куртхен: Пусть он дважды катится…

Директор Гимпель и психологи переглядываются с легкой ажитацией ученых заговорщиков. На их лицах вместо неприязненного удивления читается вспыхнувший интерес.

Гимпель (Йозвигу): Здесь что-то случилось? Что-нибудь экстраординарное?

Йозвиг: Я ничего такого не заметил. (Кивая на Куртхена.) Не поставить ли его на ноги? Только прикажите, и я научу его вежливости.

Гимпель (качая головой): Спасибо, милейший Йозвиг. В этом нет нужды. Мы и сами справимся. (Подходит к кровати Куртхена. Психологи обступают его полукругом.) Мы вас вполне понимаем, господин Никель, у каждого бывает плохое настроение, но мы как-никак нуждаемся друг в друге. Я бы даже сказал, мы обязаны идти друг другу навстречу.