Тайна Древнего Лика - Алексей Корепанов

Чувствуя, как сердце бухает уже не в груди, а где-то в горле, Свен сбросил с плеч накидку. Рывком стянул с себя плавки и в один длинный шаг тоже очутился на постаменте…

…Сошедший с небес брат солнечного бога соединился со смертной, тем самым поставив ее неизмеримо выше других людей. Ее, и будущий плод чрева ее…

«Благословен плод чрева твоего…»

Ноги девушки подогнулись, и она выскользнула из рук пребывавшего в сладком, восхитительном угаре Торнссона. Опустилась на колени, продолжая держаться руками за рабочий орган солнечного божества. Все тело ее содрогалось, шумное дыхание, сливаясь с дыханием пилота, разносилось, казалось, по всему залу. Пилот тоже присел на холодный постамент, обнял ее сзади за плечи, прижал к себе.

— Спасибо, Лола…

«Это тебе спасибо, Свен…»

Да нет, конечно… не могла она так сказать. Просто бывает, что в мгновения близости люди могут слышать мысли друг друга…

Они сидели в тишине храма, рядом с солнечным божеством, — девушка Лолалиатцакоаце из древнего индейского племени и американский астронавт Свен Торнссон, — познавшие друг друга. Свершившие то, что ежедневно, хвала мудрому змею-искусителю, свершается на земле и благодаря чему не переводится в мире род людской. И золотой фаллос сиял в полумраке как символ неиссякаемости жизни. Торнссон вдыхал запах разгоряченного девичьего тела, и ему снова захотелось ее. Лолалиатцакоаце мгновенно отреагировала на его непроизвольное движение — только это была совсем не та реакция, какой хотелось бы пилоту. Отстранившись от него, девушка сняла с шеи обсидиановый нож. Повернулась к Свену лицом и начала новый монолог на языке жестов. И Торнссон теперь еще лучше понимал ее — потому, наверное, что действительно мог сейчас читать ее мысли.

«Я знаю, что ты бог, — сказала она ему. — И наши старейшины-жрецы тоже это знают. Но место богов — на небе, а ты спустился вниз, на землю. Там, в небесах, ты неуязвим, а здесь подобен нам, людям. Тебя можно ударить. Тебя можно убить… Здесь, внизу, твое тело стало смертным. Но все равно ты остаешься богом, твое сердце наполнено божественным могуществом. Поэтому у тебя, живого, вырежут сердце, живое сердце, — девушка прикоснулась лезвием ножа к груди пилота, — и верховный жрец съест его. И уподобится богу… Я не хочу этого, потому что он не допустит появления на свет моего сына, и плод вытравят из меня… Вот тебе нож. Иди к дверям, они не заперты, — и уходи отсюда, уходи далеко-далеко…»

Торнссон повесил нож себе на шею, провел рукой по волосам Лолалиатцакоаце, чувствуя, как защемило в груди.

Девушка едва заметно улыбнулась: «Иди, Свен…»

Он встал, спустился с постамента и поднял с пола свои вывернутые наизнанку плавки. Девушка вдруг насторожилась, словно прислушиваясь к чему-то, и резко махнула рукой в сторону проема, за которым золотился барельеф солнечного бога. Торнссон тоже прислушался, но ничего не услышал. А девушка вновь отчаянно замахала рукой, глядя уже не на него, а в сторону невидимой лестницы, по которой они пришли сюда: «Уходи, быстрее уходи!»

Свен поспешно надел плавки, подхватил накидку и бросился прочь из зала. Если тот меднорожий охранник все-таки поднял тревогу, и сюда спешат воины — у него мало шансов с одним ножом устоять против дротиков и дубин.

Прежде чем покинуть помещение, пилот оглянулся. Девушка, забрав свою одежду, закрывала за собой створку ширмы, собираясь спрятаться на рабочем месте солнечного божества. А от лестницы уже явственно доносилось приближавшееся позвякивание и перестук.

Любая заминка могла оказаться роковой — и Торнссон, миновав нишу с барельефом, размашистым шагом направился через зал с чашей к дверям храма. К счастью, кое-где на колоннах и стенах еще трепетал отживающий огонь факелов, и можно было идти быстро, не опасаясь разбить лоб о колонну.

Он уже дошагал до чаши, слегка запыхавшись, — земная гравитация, от которой он отвык, была не на его стороне, — когда за спиной вновь возник стук и перезвон. Оглянувшись, он увидел, как один за другим появляются из проема фигуры воинов с факелами и дротиками в руках. Отбросив накидку и сорвав с шеи нож, Свен побежал к дверям — и услышал позади крики.

«Мои белые плавки, — подумал он, стискивая пальцами рукоятку ножа. — Мои очень хорошо заметные белые плавки…»

Леопольд Каталински как-то раз то ли в шутку, то ли всерьез говорил, что если настанут у него тяжелые дни, он продаст свое нижнее белье, побывавшее на Марсе. Выставит на аукцион. Если, конечно, к тому времени будет обнародована вся правда о программе «Арго». Белье у астронавтов было не простое, а сплошь прошитое серебряными нитями — серебро замедляет рост бактерий, в таком белье не потеешь…

Свен бежал, задыхаясь, и уже знал, что вот-вот окончательно отбегает свое.

Кому-то было суждено умереть из-за неосторожной прихоти прокатиться по Далласу в открытом лимузине… Кому-то — из-за дефекта в твердотопливном ускорителе… А ему, Свену Торнссону, — из-за того, что кто-то решил: у астронавтов, летящих на Марс, должны быть белые плавки…

Он успел добежать до дверей, и двери нехотя уступили его напору.

Выскочив на площадку перед храмом, Торнссон метнулся к ведущим вниз ступеням. Ночное небо смотрело на него мириадами звездных глаз, и сияла луна, и где-то среди этих звезд затерялся кровавый Марс — словно рана на теле Вселенной.

Ступени были совсем близко.

Он почти добежал до них — и получил болезненный удар в спину. Дротик вонзился под левую лопатку…

Прежде чем упасть и покатиться по ступеням, Свен Торнссон успел подумать, что его разорванное сердце вряд ли устроит верховного жреца, ведь тому нужно было живое сердце…

И если и приносилась сейчас жертва, — то не земным, а марсианским богам.

Распахнулся черный зев тоннеля — и вдали забрезжил свет иного…

14

Некоторое время Каталински лежал, приходя в себя после сумасшедшего забега, который все-таки завершился тачдауном. Потом приподнялся и сел, тяжело дыша и потирая ушибленное плечо. Никаких стен в поле своего зрения он не обнаружил. Он сидел посреди обрамленной деревьями площадки, светило солнце и все так же кружила в небе птица. В отдалении, сбившись в кучу, застыла, как ни в чем не бывало, дюжина серых капель. От их пострадавшего сородича не осталось даже мокрого пятна — он словно испарился под нежарким солнцем.

Охранниками эти куски желе оказались никудышными, и Леопольд примерно знал, почему. Дело было не в охранниках, а в нем самом. Он был в этом мире иным, не принадлежавшим этому миру, — а охранники не умели вовремя распознавать иных. Потому сюда и направили именно его. Только он мог стать проходной пешкой тех, кто находился в недрах Сфинкса. Теперь ему предстояло переместиться на следующую клетку, еще ближе к последней горизонтали шахматной доски. И постараться и впредь не попадать под удар неприятельских фигур.