Принцип подобия - Ахэнне

Ливень выхлестнулся из неба. Бил тяжелыми летними каплями, заставляя волосы Целеста потемнеть до каштановых. Он дышал свежестью, раздувая ноздри — единственную ноздрю.

Вербена жалась к креслу. Похожа на кошку, которую пинком прогнали, — Целест почувствовал себя последним мерзавцем. Амбивалент — не оправдание. Она девчонка… и *его* Вербена.

— Я ничего не помнила, Целест. Честно. Ничегошеньки. Я не прикидывалась, и не играла с вами… то есть, теперь понимаю, для чего отец привел меня в Виндикар. Но у него ничего не получилось. Потому что я была слишком сильная, без памяти и силу контролировать не могла. Вот так я и убила его. А потом… я жила, как обычный человек, и была обычным человеком. Меня даже тесты ведь не "выявляли"…

Вербена сорвалась на рыдания как-то внезапно и тихо. Целеста словно хлестнули — мокрой тряпкой, по шраму и дыре в глазнице.

— Прости, — оторвался от улицы и дождя. Вернулся. Обнял, конечно, любая ссора заканчивается примирением, даже если уничтожен целый город.

— Я вспомнила в тот день, когда…

Не договорила. Но — куда понятнее, урод в зеркале скалился безумной пустотой, а внутри что-то дергалось и кровоточило, будто тысячу скрепок прямо под сердце вогнали. Целест сполз на колени.

— Прости. Прости меня.

— Я пыталась! Пыталась сдерживать! Я наказала только тех, кто… и то — не всех, толстяка и бой-бабу, и тех, кто лыбился, пока тебя уродовали… А потом спряталась здесь… Но я не могла больше удерживать силу. Я уже была — Амбивалентом.

Теперь она сидела на полу рядом, держа друг друга за руки. Дурацкая, мелодраматичная сцена. Хорошо, никто не видит.

— Магниты, — сказал Целест. — Ты сказала, мы можем…

"Остановить? Спасти остатки мира? Да к дьяволу!"

— …вылечить тебя.

Он замолк. Внутренности скрутило комком, а комок болтался то ли в горле, то ли в солнечном сплетении, то ли возле пяток. Да-нет. Последний патрон — раньше это называлось русской рулеткой. Почему русской? Неважно.

Швырялся горстями влаги дождь. Дверь в Элоизину комнату приоткрылась и захлопнулась вновь. На пороге осталось несколько комьев земли и камней. Целест отмечал автоматично, не делая никаких выводов, единственный глаз вращался в орбите. Он закусил и грыз здоровую губу, точно пытаясь содрать кожу со второй половины лица.

Что угодно — ради Вербены.

Спасти. Уничтожить. Спасти.

Вылечить.

— Не вылечить, Целест, — Вербена побледнела до оттенка расплавленных свечей, стеклистой слюдяной пленки. — Подобное подобным. Это средство — призыв. Двойной призыв — воина и мистика. Это уничтожит и меня, и Магнита, который призовет первым. Зато второй, забравший мою силу через первого, будет настоящим Амбивалентом. Тем, кто навсегда остановит эпидемию. Тем, кто сделает людей "воинами" и "мистиками" — всех людей, Целест. Тем, кто сможет пробуждать.

Целесту мерещился запах духов, крови, пота и нейтросети. Он застрял в том дне, когда лишился лица, а Вербена перестала быть собой. Приговор — Печать. Печать — приговор.

Вербена свой зачитала самостоятельно. А он растерялся, и перебирал темные пряди, бормотал что-то о лечении, ведь должен же быть способ, всегда какой-то выход. Поклялся убить? Неважно. Забудь об этом, я спасу тебя. Герои всегда спасают тех, кто им дорог — тоже из старых легенд.

Поверь мне, Вербена.

— Спасу. Придумаю, — голос звучал издалека. Невнятные, полупроглоченные слова. Как Вербена разбирала то, что он говорит?

Она верила. Она подхватила его, заставив неловко подняться на ноги. В полумраке зубы поблескивали слепящее-бело, как раковины у морского берега.

— Вербена…

Танцевала. И увлекала его в танец, совсем несложно, шаг за шагом, удерживай за руку и отмеряй всплески бликов от гаснущей свечи. Дождь, дыхание — отличная музыка. Вербена вплела себя и Целеста, просто пара нитей — рыжая и серебристо-черная, нитям не бывает больно, даже когда они сгорают или рвутся.

Он сбивался с ритма, но затем подчинился. Вербена молчала, а Целест знал, что оно означает.

"Все будет хорошо".

Теперь вел Целест. Вперед-назад, раз-два-три. Небольшая комната расступалась, стол с недопитым вином, недоеденным хлебом и догорающей свечой отдалился куда-то в Пределы, зато хлестал прохладный дождь, и Целест думал о причащении и венчании. Вода — это символ… чего-то там. Неважно.

Целест подхватил Вербену за талию. В очередном па они шагнули с подоконника, зависнув между небом и землей, в холоде ливня и под гроздьями лиловых молний. Кто кого удерживал? Тоже неважно.

Мы не упадем, обещал Целест. Доверяй, мы не упадем.

Он прижался остатками губ к смуглым губам Вербены.

А затем она подтолкнула его обратно к окну, где захлебывалась собственной бесцветной кровью последняя свеча.

— Спасибо, Целест. Но мое время почти закончилось, — она высвободилась из объятий, словно меж пальцев скользнула лунно-светлая речная вода. Целест тупо воззрился на пальцы и на Вербену:

— Постой. Ты про… Магнитов? Черт. Что-нибудь придумаем. Их мало осталось, — он осекся, потому что звучало обвинением, — но… нет. Я не хочу, чтобы тебя призывали. Придумаем другое. Вылечим.

Вербена приложила палец к его рту — там, где спазматично подергивался за вскрытой челюстью язык:

— Время. Закончилось, — секунду ее лицо было сплошным страхом, карнавальной маской ужаса. — Я…

Он успел подхватить ее, кукольно улыбающуюся и мертвую.

*

Последняя свеча погасла.

Целест стоял посреди комнаты, держа на руках Вербену — светлые глаза заволокло расширенным зрачком. Целест хватал оскаленной челюстью воздух.

— Я не призывал, — простонал он, встряхнув труп, словно кукла из костей и мяса способна ответить. — Я не убивал тебя.

Нарушил клятву, отступил, предал — но не убивал. За спиной скрипнула дверь, но Целест не обернулся; он положил Вербену на пол, пытаясь делать искусственное дыхание и массаж сердца. С тем же успехом мог пытаться оживить стол.

— Не ты. Я сделал это.

Целест тупо и заторможено обернулся. В темноте фигура оставалась узнаваемой, все равно, что самого себя в зеркале увидеть.

Все равно, что болтать с собственной тенью.

— Рони.

Перед тем, как раствориться в защитном поле, Рони смахивал на привидение. Целест точно помнил. И рассеялся тоже на манер блуждающего огонька, какие по болотам в его родных Пределах мечутся. Зачем-то он явился из царства мертвых, такой же, как был при жизни — бледный, растрепанный и… живой.

— Ты жив.

Из комнаты Элоизы ссыпалась земля и камни.

— Телепорт, — пояснил он. Не то, чтобы Целеста интересовали подробности. Он уставился на Вербену, в чьих пустых зрачках отражался потолок и дождь. Рони жив, а Вербена мертва. Но со смертью первого Целест ведь уже смирился… это нечестно!