Тени заезжего балагана - Дарья Кочерова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лицо покойного было серым, лоб прорезывали глубокие морщины. Только теперь Уми заметила, насколько сильно постарел дядюшка за эти годы. Она помнила его стройным и молодым, полным сил: как он катал её на плечах, как приносил закуски в игорный дом, где работала Уми, – всякий раз за градоправителем тянулась вереница слуг с подносами, уставленными горшочками, мисочками и чайничками…
Первая горячая слеза быстро скатилась по щеке и оставила мокрый округлый след на вороте рубахи. Вторую слезу Уми успела утереть рукавом. Мир подёрнулся зыбкой пеленой. В горле начало печь, и Уми с трудом сглотнула подступивший комок.
Как справиться с этой болью утраты, как вынести её?..
Ямада тем временем отошёл к каминной полке, на которой стоял небольшой домашний алтарь с благовониями. Среди всего заморского великолепия, которым окружал себя дядюшка, традиционные тейсэнские вещицы смотрелись как осколки другого мира. Монах зажёг палочку, и по комнате поплыл тяжёлый и сладкий запах ладана. Затем он обошёл ложе покойного с другой стороны и принялся водить над его телом посохом.
Печально звенели кольца, вплетаясь в тихую молитву, которую начал читать Ямада. Голос у него был звучный и красивый – должно быть, он и пел хорошо, – но ничего теперь не могло успокоить сердце Уми.
Почувствовав в ногах отвратительную слабость, она тяжело опустилась на краешек кровати. Только сейчас Уми ощутила исходивший от покойного холод: она поднесла к руке дядюшки дрожащие пальцы и тут же одёрнула их. Ещё вчера он говорил с ней, в глазах его читалось беспокойство, за которым таилась лёгкая тень страха. А сегодня душа оставила его тело, чтобы уйти к предкам. Оставила слишком рано, слишком быстро…
«Какие тайны ты скрывал, дядюшка?» – мысленно вопрошала покойного Уми. Слёзы продолжали орошать ворот рубахи, но она уже не утирала их. Отчего-то при Ямаде Уми не чувствовала неловкости: может, всё дело в том, что он был служителем Дракона и читал молитву над телом близкого человека. Разве пристало стыдиться своей скорби при том, кто видел горе и страдания других людей чаще остальных?..
Когда слёзы иссякли, а благовония почти догорели, Уми обратила внимание на тусклый блеск, исходивший из-под подушки, на которой покоилась голова дядюшки. С осторожностью она приподняла уголок подушки и достала то, что было под нею спрятано.
Это оказалась небольшая, овальной формы рамка, обрамлявшая семейный портрет, похоже, вышедший из-под кисти великого мастера – люди на нём выглядели как живые миниатюры. Посередине в громоздком кресле с высокой спинкой восседал сам дядюшка Окумура, только тут он был значительно моложе. Таким помнила его Уми: с весёлыми морщинками вокруг глаз, с коротко остриженными волосами, уложенными набок. Он был в коричневом костюме – кажется, такие назывались тройкой, Уми плохо разбиралась в заморской одежде. Стоявшие рядом с дядюшкой молодая женщина и мальчик также были одеты по глэндрийской моде. На женщине было лёгкое, казавшееся невесомым платье нежного жемчужного цвета. Мальчик тоже в костюме, только чёрном, и опирался на небольшую трость с резным навершием в виде какого-то хищного зверя с лохматой гривой.
Уми так засмотрелась на детали одежды, выписанные с заслуживающей уважения тщательностью, что не сразу обратила внимание на лицо мальчика. Но стоило ей вглядеться в его черты, как руки задрожали.
Эти брови вразлёт и точёный прямой нос – лицо мальчика отличалось редкостной красотой, которую Уми не спутала бы ни с чем другим.
На семейном портрете дядюшки стоял Дзёя – тот самый давно забытый друг детства, что снился Уми этим утром.
Глава 19. Горо
До этого дня ему не раз доводилось видеть покойников и читать над ними молитвы. Но только теперь, когда Горо сидел рядом с телом градоправителя Ганрю и видел, как слёзы катятся по бледному лицу Уми Хаяси, он вспомнил, как умирала его бабушка.
Горо хотелось бы навсегда позабыть ту злополучную ночь, когда этот мир покинул последний любивший его человек. Но он не мог заставить себя проститься с этим воспоминанием – последним, что оставалось от бабушки Рэ́йко, заменившей ему родителей…
Горо родился и вырос в деревне Сёба́ра, маленьком селении, притаившемся в долине горы Кибата́цу. Родителей своих Горо никогда не знал: отец пропал в горах ещё до его рождения, а мать скончалась вскоре после родов. Никого из родни у несчастного сироты больше не оказалось, и потому младенца взяла на воспитание бабушка Рэйко, местная травница и целительница.
Многое знала она о разных растениях и кореньях. Стоило бабушке увидеть иной раз какую-нибудь ягоду, растущую у дороги, она сразу толкала внука в бок и говорила: «Глянь-ка, Горо, вот эта хорошо боль снимает. А вон ту чёрную, с шипастыми листьями, лучше даже и пальцем не трогать, если не хочешь до самой смерти кровью кашлять…» Много добра бабушка Рэйко сделала за свою жизнь, все в округе её знали и любили.
В Сёбара люди жили небогато, но им всегда удавалось досыта кормить и себя, и гостей, что, бывало, захаживали в те края. Но чуть больше десяти лет назад случился в деревне особенно неурожайный год. Рис почти весь сгнил на корню, редис и сладкий картофель выросли такими мелкими, что даже наесться ими нельзя было. До ближайших селений путь лежал неблизкий, да и не на что жителям Сёбара было выменять еду. К тому же едва ли жизнь тамошних крестьян была намного легче.
Те, кто мог, вскоре покинули деревню: у кого-то жили родственники в других местах, а кто-то подался на заработки в города, да так и не вернулся. Быстро опустела Сёбара: остались только совсем древние и одинокие старики, которым не под силу далёкий путь в новое место, и Горо с бабушкой Рэйко.
Пока лето да осень, жители Сёбара перебивались, как могли. Горо, самый молодой и сильный из всех оставшихся селян, охотился или рыбачил днями напролёт, а бабушка Рэйко и остальные старики в подлеске собирали ягоды, орехи и коренья. Но с холодами рыба вся залегла на дно, да и зверья в округе становилось всё меньше. Ягоды с орехами постепенно отошли, а кореньев не достать уже было из мёрзлой земли…
Настали голодные дни. Бабушка Рэйко и остальные старики ослабели настолько, что почти перестали вставать. Горо выхаживал их, как мог, но много ли на пустой живот наработаешься? Вот и помирали они один за другим, пока Горо с бабушкой на всю деревню не остались совсем одни.
От голода и тревоги
