Свадьбы - Владислав Бахревский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На стены поднялись женщины. С ними оставили Наума Васильева. Еще оставались в городе люди Худоложки, хозяева подземелий.
Казаки собрались у развалин Иоанна Предтечи. Часть кровли и купола рухнули, и Саваоф — неистовый старец, занесший руки над миром, благословляя мир, глядел с треснувших небес с укором.
Глаза бога устремлены были на стан врага. И казаки увидали это.
— О господи! — взмолился отец Варлаам, простирая руки к Саваофу. — Остави, ослаби, прости, боже, прегрешения наша, вольная и невольная, яже в слове и в деле, яже в ведении и в неведении, яже во дни и нощи, яже в уме и в помутнении: вся нам прости, яко благ и человеколюбец.
Здесь поп оборвал молитву, которая должна быть глаголема наедине, ныне пе стало тайн у казаков друг от друга.
Бросились они друг к другу, обнимались и просили прощения, потому что на смерть шли, тремя тысячами па триста тысяч. Простившись, стали казаки в полки, без команд и без всякого слова вышли через подкоп в ров и поползли к земляной горе.
И когда дрогнула земля, качнулось небо и поднялся прах, закрывая зарю, устремились казаки на неисчислимую турецкую силу.
Глава шестая
Иван со Смиркой сидели в подкопе и ждали турок. Смирка был слухач. Он навел свой подкоп на турецкий, и теперь оставалось ждать. У казаков с собой были длинные прямые кинжалы. Стрелять нельзя, не дай бог в пороховую бочку угодишь. Турки небось спешат, порох за собой в подкоп тянут.
Смирка сжал Ивану плечо. Иван погасил лампадку. Турки возились совсем рядом, как за перегородкой.
«Все, — подумал Иван. — Вот где дни пришлось закончить. Ни свету, ни воздуху, и ноги протянуть негде будет». Турки возились торопливо, и тогда Смирка опять сжал Ивану плечо. Иван взмахнул ломиком и ударил, вкладывая всю силу и всю тяжесть своего большого тела.
Земляная перегородка пыхнула, как волчий табак. Иван, держась за ломик, протаранил головой перемычку, его потянуло вниз: он перевалился через голову и, больно ударившись ребрами о бочонок, упал в турецкий, просторный для большого заряда, подкоп.
В подкопе работали немцы, наемники Василия Лупу. Иван, падая, сшиб светильник. Он упал возле пороховой бочки. Немец, командовавший в подкопе, еще не понял до конца, что произошло, но крикнул страшно, прыгнул к огню и накрыл его своим телом. Они лежали рядом: Иван и немец! Была кромешная тьма, и подручные немца — немцы, и турки, и молдаване — кричали. И кричали казаки, вваливаясь в турецкий подкоп. А Иван слышал, как дышит возле него немец, спасший всем жизнь. И, может быть, всему Азову. Иван знал, что ему надо убить этого врага-спасителя, но он не мог.
— Свои! — кричали казаки, нанося удары в темноту.
— Алла! — кричали турки, отвечая ударами.
— Майн готт! — вопили немцы.
— Господи! — кричали молдаване.
Страшно орали проткнутые, нанося в смертельном страхе удары куда попало и попадая в своих.
Иван на мгновение забыл о немце, поднялся и тотчас заорал, как орали умиравшие и спятившие с ума от безнадежности разноязыкие люди. Немец ударил его ногой в живот. Не в силах поймать орущим ртом воздух, Иван, теряя память, вонзил ломик во врага и упал на бьющееся в агонии тело.
Стало светать. «Как же так? — подумал Иван. — Откуда под землей взяться свету?»
И похолодел: «Неужто это и есть — тот свет?»
Он увидал, что к нему идут. Парами. И как бы со всех сторон. «Господи! Да это же свадьба! Все идущие — женихи и невесты. И все невесты скрывают лица под фатой».
К нему подходили и кланялись. «С чего бы это?» — удивился Иван. И тут он увидал, что тоже в паре. Его невеста тоже под фатой.
«А как же Маша?» — подумал Иван. Но его подхватили под руки, понесли. И потом был стол. Свадебный стол для всего мира и для всех народов. Иван увидал, что возле него тот самый немец, который остался в подкопе, проткнутый ломиком. Иван увидал его и обрадовался. «Значит, я промахнулся? — спросил он, улучив минуту, своего соседа. — Ты жив?»
Немец приложил к губам палец и кивнул на невесту. А народ все прибывал и прибывал. Пиршественному столу не было конца. Как ни глядел Иван — не увидал он конца. И обрадовался: «Как же хорошо, когда все люди со всех земель на своей свадьбе и в то же время все друг у друга».
Только что-то было не так за этим столом. Иван потер лоб, чтобы сообразить, но ему крикнули: «Горько!»
Невеста взяла его за руку и стала поднимать.
— Господи! — ужаснулся Иван. — Какая же это свадьба, коли мы все лежим на этом бесконечном столе. Лежим!
— Горько! — орали невесты, прячась под фатами, и невеста Ивана тянулась к нему. И тогда он сорвал с нее фату. Иван не ошибся — это была смерть.
— Горько! — орали невесты, сжимая в объятиях своих несчастных женихов и срывая ненужные теперь фаты.
«Слово нужно сказать! — затосковал Иван. — Спасительное слово!»
— Маша! — заорал он, не стыдясь страха.
И невеста шарахнулась от него, рассыпаясь на куски.
— Ванька! Ожил, чертушка!
Иван открыл глаза. В тумане, как по воде, колеблясь, плавало широченное лицо Худоложки.
Никто в турецкой армии, даже евнух Ибрагим, и помыслить не мог, чтобы казаки бросили город, всей своей силенкой напали бы на турецкого колосса.
Турки спали, набирались в тишине бодрости. И вдруг земля словно бы прогнулась под тяжестью войска. Прах земной пал на головы с неба, и тотчас тысячи смертей нашли своих женихов. То казаки уничтожающим валом перекатились через земляную гору.
Передовые отборные полки янычар перестали быть полками в единую минуту. Полусонные, оглушенные, люди бежали, наводя панику на все войско. Бежали до самого шатра Дели Гуссейн-паши. А вдогонку — грохот и черные столбы до утренних невинных облаков: казаки захватили порох и тем порохом разметывали земляную гору. Две недели трудов всего турецкого войска погибли. Погибла надежда на скорую победу. Шестнадцать знамен попали казакам в плен.
Личные отряды главнокомандующего встречали бегущих плетьми, приводили в память, строили.
— Взорвать подкопы! — приказал Дели Гуссейн-паша. — Отрезать казаков от города! На их плечах ворваться в крепость, завязать бой и держаться до подхода основных войск.
Это были разумные приказы, но главнокомандующему тотчас ответили:
— Подкопы, достигшие стен Азова, взорваны неприятелем. Казаки разметали большую часть земляного вала и как будто ушли в крепость, но почему-то идет сильный бой в расположении войск Канааи-паши.
— Послать Канаан-паше три полка на помощь. Узнать, с кем же он воюет?
Турецкий паша воевал с четырьмя тысячами казаков, которых по казачьим городкам собрал Михаил Татаринов и теперь прорывался к Азову.
Осип Петров от пловцов знал об отряде, он и вылазку-то сделал, надеясь на двойной удар, но казаки Михаила Татаринова не успелп ко времени и место прорыва избрали самое неподходящее.
Канаан-паша полководец был строгий. Казаки опрокинули обозы, но янычар не напугали. Казацкая конница запнулась на турецких траншеях, спешилась, завязла в бою. А тут пришла туркам помощь.
Осип Петров пустил было отряд запорожцев, но один из приказов Дели Гуссейн-паши хоть запоздало, а исполнен был. Конница хана Бегадыра, спешившая отрезать казаков Осипа Петрова от города, противника не нашла, но загнала отряд Гуни обратно в Азов. Понял Татаринов — не пробиться, а в тыл уже заходили свежие турецкие полки, о спасении нужно было думать.
$ ^ $
Мехмед был в том полку, которому приказали загородить путь казакам к отступлению в степь. Полк не успел развернуться, когда на него обрушился живой, пышущий потом, брызжущий кровью ураган. Мясо в мясо, орущие, разрубленные, проколотые, простреленные, задавленные лошадьми и трупами люди.
— Стоять! — орал Мехмед себе и своему десятку. — Стоять!
Сам и стоял, и видел, и убивал каждого, кто искал его смерти.
На Мехмеда мчалась черная лошадь. Она была как волк, прижатые к голове уши, оскаленная, хватающая пасть, и на ней, распластавшись, казак, пика его была направлена Мехмеду в сердце.
Чудо ли, дикая ли сила, страх за жизнь или воинская ловкость — что-то спасло Мехмеда. Он очутился на черной лошади. Как аллах увидал в водовороте Мехмеда — аллаху и ведомо. Мехмед потом вспомнил: лошадь поднялась над ним па дыбы, он рванул казака за ногу, и казак не успел его убить, потому что насадил на копье Юрема.
Безоружный, мчался Мехмед на черной лошади среда чужих и своих. И увидал турецкое знамя, которое казак, срубив голову знаменосцу, подхватил и понес.
Мехмед пустился за казаком. В него стрельнули — мимо. Казак, уносивший знамя, махнул саблей, но Мехмед уклонился, длинной ручищей своей поймал казака за кафтан и сорвал с коня. К Мехмеду тянулись пиками и саблями, а он, осадив лошадь, стоял, взметнув к небу полковое знамя. И все это видели.
