Сочинения. Письма - Павел Васильев

Когда над канавами поднимались головы работающих, казалось, что вот сейчас они выскочат и пойдут друг на друга атакой.

Но в перерыве работ разгоряченные рабочие обеих партий сходились вместе пить чай, хохотали и отшлепывали стоптанными ичигами «подгорную» и украинского лихого гопака.

Потом они снова приступали к своему делу.

Входя на «вал» своей «ямы», теровцы кричали:

— Оставили, держись, кацапы!

И язвительно громко отвечали им из партии Моторного:

— Держи карман шире. Мотри, гимберы взмокли.

Моторный размешивал породу на решете. Галька гремела под лопатой.

— Ог-ге-гей! — кричал Моторный, раскрасневшись лицом и играя мускулами обнаженных бицепсов.

— О-ге-ге! Даешь темп!..

— Темпу! — вторили приискатели.

Работа разгоралась.

Теровцы тоже нажимали. Они не хотели уступить пальму первенства. Работали угрюмые, до испарины, до ссадины на руках. В такт напряженной работе текли недели. Соцсоревнование протекало с переменным успехом. Золотодобыча на делянках усиливалась.

На очередном собрании приисков Моторный горячился и размахивал руками:

— Товарищи… комсомол есть застрельщик… усилим наш советский… золотой фронт…

1930

Письма

1. Р. Ивневу

12 декабря 1926 г. Хабаровск

Милый Рюрик Александрович!

Приехали мы с Андрюшей в Хабаровск так скоро, что поцелуи — которыми Вы нас благословили, отправляя в дальний путь — еще не успели растаять на губах.

А в душе они будут жить всегда.

Остановились мы здесь во 2-й коммун<истичес-кой?> гостинице, № 5, — как и подобает восходящим звездам литературного мира.

Лев Осипович встретил нас так, что мы остались очень довольны. Дал письмо к этому… как его… к Казину. Хочет еще кое к кому написать.

Хабаровск после Владивостока — рай. Великолепная погода, снег и широкие улицы.

Я Вам написал стишОк тут маленький тОкОй в дО-роге — так вОт и пОсылаю. Уж Вы извините, пожалуйста, чтО не ОбрОбОтан.

Здесь тОже кОе-что пишу… Так… О Киргизии да О СахОлине.

Читали мы с Жучковым стихи на Хабаровском Л. X. О. — пОнравились. «Бухта» особенно. Наверно, удастся кое-что втиснуть.

…Но пока до свидания.

С дороги еще напишу. Ешшо. Здесь нас знакомят со многими, и я пристроился к одной особе (лет 23).

П. Васильев. 19 12/XII 26 г.

г. Хабаровск.

P. S. Если Вас не затруднит, так следите в Университете за присылаемыми мне письмами. Потом перешлите в Москву. Ждите стихотворение, которое Вам посвящаю — работаю.

2. И. Ф. ПШЕНИЦЫНОЙ

29 января 1929 г. Хабаровск

Здравствуй, Ира! Ты, конечно, уж никаким образом не угадаешь, кто тебе пишет. А пишет Павел Васильев. Помнишь?..

Мне почему-то страшно захотелось написать тебе — именно тебе и никому больше. Не буду вдаваться особенно в «психологию» — скажу только, что иногда у человека бывает потребность вспомнить о давно утерянном и дорогом…

Вот так и со мной случилось. Вдруг поплыли перед глазами картины прошлого — незабываемые, чудесные картины!.. Помнишь, как мы с Юркой играли «в индейцев»?.. Как берегли несметные сокровища бабок?.. Как дрались с ребятами из окрестных дворов? Сорванцы были — не правда ли?..

…Однако давно миновал апрель моей жизни. Всё переменилось. Теперь я довольно известный сибирский поэт и корреспондент популярных газет и журналов. Я печатаюсь в журналах «Новый мир», «Красная новь», «Сибирские огни» и получаю дальние дорогооплачиваемые командировки.

Я побывал в Ташкенте, Самарканде, Москве, Батуми, Константинополе, Владивостоке… Вышел в Сибкрайиздате сборник моих художественных очерков и выходит скоро сборник стихов. Критика возлагает на меня большие надежды.

Сейчас я пишу тебе из г. Хабаровска. Хочешь, я расскажу тебе, как я сюда попал?

В августе 1928 г. я получил командировку от газеты «Советская Сибирь» на золотые прииска.

Я пересек сначала всю Западную Сибирь, обогнул озеро Байкал, задержался в Бурято-Монгольской республике, посетил знаменитую каторжанскую Шилку, разрезал затем пополам почти всю и Восточную Сибирь и свернул на знаменитые Нижне-Селемджинские золотые прииска. Как я жил там, знает Юрий, которому я с приисков посылал письмо в Томск. Я охотился, разыскивал золото и в конце концов отправился с экспедицией Союззолота на реку Нору, берущую начало у Яблонова хребта. Во время этой экспедиции я заболел цингой и был принужден уехать в город. Сейчас я пока живу в Хабаровске, но скоро уеду во Владивосток. Мне необходимы морские купания и «веселая жизнь» — т. е. жизнь, полная развлечений…

…Ира! Передо мной открылись сейчас очень широкие перспективы. Я полон творческой энергии, и всё же порой мне бывает неимоверно грустно. Чего-то не хватает. Чего — сам не пойму. Я ищу успокоения в вине, в шумных вечеринках, в литературных скандалах, в непреодолимо трудных маршрутах, в приключениях, доступных немногим, — и нигде не могу найти этого успокоения. Бывают минуты, когда мир пуст для меня, когда собственные достижения мои кажутся мне ничтожными и ненужными…

Где-то внутри меня растет жадная огромная неудовлетворенность… Чего надо еще мне?

Изъездить весь мир? Я делаю это. Вина? Оно есть у меня. Денег? — Я не нуждаюсь в чересчурных деньгах, а необходимое у меня всегда есть.

Славы? — Я уверен, что приобрету ее…

Любви?.. Может быть, именно этого недостает мне. Любви — этого всепожирающего огня, этой волны чувств человеческих я еще не испытал… Но порой во мне вспыхивает нежность, теплая, восхитительно звучащая нежность… Вот сегодня вспыхнула она во мне и по отношению тебя. Только благодаря этому написано сие письмо (вообще-то ведь я лентяй!). Знаешь, Ира, мне приятно вспомнить твой облик… Я дорожу этим воспоминанием…

<Павел>

3. И.Ф. ПШЕНИЦЫНОЙ

Июль-август 1929 г. Владивосток

Здравствуй, Ираида! Пишет Павел Васильев. Сейчас я работаю рулевым на шхуне «Фатум», совершающей рейсы бухта Тафуин — Хакодате (Япония). Загорел, окреп. Скитаюсь, скитаюсь, моя дорогая!.. Как видишь, я и тебя не забываю. Я вспоминаю о тебе с большой нежностью. Я бы, Ира, мог тебе рассказать очень много интересного о себе, о своем бродяжничестве — но боюсь, что сделать это в пределах одного письма невозможно. Тут спасовал бы и сам (блаженной памяти!) Лев Толстой.

В начале сентября я еду в Москву. По дороге заеду в Павлодар. Увидимся. Поговорим.

В этом году поеду «окончательно кончать» юридический факультет МГУ. Настроение бодрое. Да здравствует жизнь!

…Ира, передай привет всем моим старым друзьям, которых увидишь, ладно?

Если увидишь моего деда Ржанникова, передай и ему мой горячий привет. Расцелуй за меня своих: мамашу и папашу. Привет педагогам, Костенко в первую очередь.

До свидания, до свидания, до свидания.

Павел.

P.S. Приеду, привезу тебе очень интересный подарок!

4. Г.Н. АНУЧИНОЙ

До 28 сентября 1929 г. Омск

Здравствуй, Галина!

<.. > Но письмо все-таки я получил. Письмо чудное. Причем можно читать чудное и чудное. Оно, по-моему, очень искренне написано и даже по-своему лирично. Как это у тебя там: «и мне вдруг сделалось грустно, как тогда под твоей рукой, — готова была плакать». Прямо тургеневский оборот. Позволь мне, Галина, быть тоже искренним, конечно, минус лирика и минус Тургенев.

После твоего отъезда я здесь порядочно пил в «Аквариуме» и других злачных местах.

Сопутствовала мне, конечно, «омская сборная», в которой наряду с такими громкими именами, как Забелин, были и более скромные, как, например, Казаков и некто Куксов. О Куксове, кстати, стоит сказать пару слов. У него, понимаешь, есть стихи, в которых буквально говорится: «Хохочи и безумствуй, поэт, над зеленой тоской алкоголя!» Вот умора… Ну, Галинка, ведь ты же должна понять, что в Омске страшно скучно, и даже в письме к тебе я стараюсь развлекаться.

Строго придерживаясь правды, нужно сказать, что везде одинаково скучно. Вариации скуки. И это вполне понятно. Безразлично — играй ты на этом свете фарс, трагедию, драму — и все равно кончишь таким скучным гробом, что у тебя волосы на голове дыбом встанут. Тривиальный, бездарный конец.

И снова, Талиночка, не думай, пожалуйста, что у меня мрачное настроение. В СССР едва ли найдешь второго такого розового и беспечного парня, как я. Да и потом, я наперед знаю, что если начну смотреть на всё сквозь черные очки, то не встречу у такой девушки со спелым румянцем, как ты, никакой поддержки. Итак, оденем розовые!

Я с нежностью думаю о тебе, Галинка, прихожу к сторожу и задумчиво кладу голову ему на плечо. Он рвет волосы. Я уверен, Галиночка, что мы с тобой скоро-скоро встретимся. Ведь я выезжаю 28-го числа.