Круги в пустоте - Виталий Каплан

…Спать хотелось жутко, и Митька, съев через силу пол-лепешки и тоненькую полоску мяса, постелил на траву свое млоэ и улегся, свернувшись калачиком. Последней его мыслью было — «как хорошо, что здесь не водятся комары».

Снилась мама. Почему-то в зимнем пальто, в меховой шапке. Она сидела на кухне и молча смотрела, как из неплотно прикрученного крана капает вода. Капля… пауза… короткая злая струйка… и снова тишина. За окном колышется зелень, там солнце и лето, но здесь, на кухне, зима. Здесь горит люстра, и все равно кажется, что темно.

Никак не удается разглядеть маминого лица — плавает в воздухе какая-то желтоватая дымка, прозрачная, сквозь нее отчетливо видны настенные шкафчики, плита, холодильник, но ее лицо — оно ускользает, расплывается, и только волосы замечаешь, выбивающиеся из-под шапки. Темные, коричневые, но теперь уже тронутые сединой.

Он рвался к ней, кричал: «Я здесь! Я живой! Ты меня слышишь? Слышишь?», но все это было без толку, мама его не замечала. Казалось, она вот так сидит неподвижно уже годы, десятки лет. И сколько ни кричи, сколько ни бейся — не услышит. Между ними невидимая пленка, совсем не жесткая, скорее резиновая. Чем яростнее надавишь — тем сильнее она отталкивает тебя обратно, в ночную степь, в шелестящие травы, полные стрекотом кузнечиков, к острым, прерывистым лучикам звезд, к гаснущему костру.

Еще не раскрыв глаз, Митька понял, что плачет. Беззвучно, незаметно — просто слезы никак не удавалось сдержать, они все текли и текли. Сквозь слезы и костер казался странным малиновым пятном, и Уголек, спящий стоя, был всего лишь бесформенным черным облаком, а кассар — тот и вовсе растаял во тьме.

Может, ушел куда? Типа, по маленькому? Сделав усилие, Митька протер глаза. Почему-то было слегка страшновато. А что, если тот и впрямь ушел? Вообще. Решил, что хватит с него риска, и бросил Митьку одного, в степи, наедине со звездами и травами. Нет, чушь собачья! Этого просто не может быть! Не бросит же Харт-ла-Гир коня!

Он приподнялся на локте и покрутил головой. Конечно же, кассар никуда не делся. Вот он сидит возле почти погасшего костра, сидит, скрестив ноги, держит в правой руке какой-то небольшой, вроде яблока, шарик и, не отрываясь, смотрит на него. Хотя свету костер почти совсем уже не давал, Митька все же понял, что мышцы у кассара напряжены, а по спине, несмотря на ночную прохладу, струится пот. И еще он что-то тихо говорит, но, если прислушаться, можно разобрать слова.

— Я не мог связаться три дня подряд… Нет, глухо… Будто обрезано. Да я понимаю, что война… Ну и чего? Нет, это невозможно… Да, жив и здоров. Пока… Да потому что у нас кончился припас, у нас воды осталось на полдня… в села нельзя, сами же знаете. А этого тем более нельзя! Это будет такой след, что все они сбегутся…

Митька замер, боясь обнаружить себя хотя бы дыханием. Вот это да! Кассар говорил с кем-то далеким и, очевидно, тупым. Говорил точно по мобильнику. То есть этот шарик… это яблочко… Блин!

— Что, неужели никто не может выйти нам навстречу?.. Да, я понимаю, что война… Ах, вот как? Вы думаете, Наставник с этим согласится?.. Теперь уже бесполезно… Нас уже ведут, я не могу отбиваться вечно… Вы же перекрыли мне все потоки… Да понимаю, зачем. Это в городе было разумно, а сейчас сами видите, что творится. Ну хотя бы малые потоки… Иначе я просто не выполню приказ. Знаешь, Тсинлау, не выеживайся, я такой же хаграно, как и ты, с первогодками так разговаривай. Собрание? Короче, что решило Собрание? Даже так… Он надолго замолчал, сгорбившись, и казался сейчас статуей из музея. Действительно, прямо весь закаменел.

Спустя немыслимо долгую минуту кассар хрипло произнес:

— Значит, в крепость Айн-Лиуси? Ты вот что, ты назови слова… Да… все верно… Придется… А Наставник знает? Да, я понимаю, тебе неведомо… Думал, может, хоть слышал… Ну попроси, чтобы хоть малые потоки мне открыли, иначе мы тут оба помрем не позднее завтрашнего заката. Ладно, после, у меня сейчас нить порвется… это ты сидишь на втором потоке, а мы тут в степи, в пустоте. Все, конец.

Харт-ла-Гир обессиленно вздохнул, сгорбился, бугры его мышц разом обмякли, и весь он сейчас походил на воздушный шарик, который ткнули булавкой. Уткнувшись лицом в колени, он долго сидел, не шевелясь. Юркий кузнечик, осмелев, вскарабкался по его спине, прыгнул на голову — кассар не замечал. Потом вдруг резко встал, хрустнул суставами, долго смотрел на сжатое в кулаке «яблочко», после чего раздраженно бросил его наземь. Вздохнул, постелил конскую попону и улегся возле чадящего кострища.

Митька ворочался. В голове сейчас не было мыслей, вернее, их было так много и они стремительно бегали под черепной коробкой, точно юркие мыши, и попробуй поймать за гибкий хвостик хотя бы одну! Ну ни фига себе! Он, по правде говоря, мало что понял из ночного разговора, но уже сам факт… ведь это «яблочко» — что-то вроде рации или мобильника. И еще, как его, Тсинлау… который сидит на «втором потоке». Дежурный? Диспетчер? Типа какая-то база у них… И кассар на самом деле какой-то хаграно… Странное слово, смутно знакомое. То есть, получается… Ну конечно!

Это было как молния. Еще секунду назад он ничего не понимал, а сейчас все события, слова, намеки сложились воедино, точно кусочки паззла. Блин, как все просто! Это ведь наши! Земляне… Может, даже и русские. Типа там какого-то секретного отдела ФСБ… Они нашли нуль-пространственный проход на эту планету, и занимаются разведкой. Притворяясь всякими там кассарами, чтобы их не разоблачили местные. Может, не только наблюдают, но и как-то влияют, чтобы дикари быстрее развивались. Классно! Митька вроде бы даже какую-то похожую книжку читал… или это был фильм?

Главное, есть путь обратно! Не может не быть. Надо же им, разведчикам, ездить домой… типа в отпуск, или там на переподготовку… Хорошо, ну а он-то здесь при чем? Он-то как тут очутился, и зачем?

В голове тут же услужливо слепился ответ. Наверняка они подбирают себе кадры. Типа наблюдали за ним, Митькой, и почему-то решили, что он подходит. Чем он, троечник и лоботряс, подходит, Митька не понимал, но решил, что им-то виднее. Может, какие-то скрытые способности… Вот, к примеру, моментально здешний язык освоил. Ясное дело, научили его под гипнозом, но возьми какого-нибудь тупого Витьку Чашкина из 8-а, тот что с гипнозом, что без, и двух слов не выучит… ну разве что кроме матерных. Значит, и тот лысый тип в парке — из этих. Чем-то таким усыпил, а потом его увезли в этот самый секретный отдел и переправили сюда. Но тогда почему не объяснили, что да как? Почему сразу — в рабство, и кассар, и скамья для порки… Можно же было объяснить, что типа будем тебя тренировать на разведчика. Впрочем, Харт-ла-Гир ведь намекал… вроде того, что ты должен во все это дело сам втянуться, привыкнуть… не изображать олларца, а быть им. Кажется, это называется «методика погружения», об этом вроде он где-то по телеку смотрел. Там, правда, про английский язык было, но какая разница? То есть он, Митька, должен был, по их планам, так вжиться в шкуру раба, чтобы ни у кого из местных не вызывать подозрений. И уж потом ему бы открыли глаза, извинились бы, наверное, за методы… А может, и не извинились бы. Это же ФСБ, а не летний оздоровительный лагерь. Ради пользы дела задняя часть агента может и пострадать… Ну и что? Поболит и перестанет.