Круги в пустоте - Виталий Каплан

Кассар молча возвышался в седле. Сверху ему все было видно.

— Господин! — дернул его за ногу Митька. — Ну так же нельзя. Ну сделайте же хоть что-нибудь! Он же совсем маленький!

Харт-ла-Гир окинул его ледяным взглядом.

— Забываешься, Митика, — чуть слышно процедил он. — Здесь тебе не степь, здесь люди!

Митька судорожно вздохнул. Что ж, ничего другого больше не оставалось. Пускай потом его кассар хоть плетью, хоть ножом… как того горе-разбойника.

— Вот что, господин, — произнес он свистящим шепотом, потянув кассара за сапог, — мне плевать, как вы потом меня накажете. Но если вы сейчас ничего не сделаете, я прямо туда побегу и закричу, что тоже единянин. И вам тогда все равно придется вмешаться. Или уезжайте, а я останусь тут. Вы меня поняли?

Харт-ла-Гир бешено сверкнул глазами.

— Ах ты дрянь… Я же тебя… Да ты хоть понимаешь, что тут уже ничем нельзя помочь?

— Значит, я пошел, — решительно сказал Митька и развернулся. Очень трудно было сделать первый шаг, до тошноты, до рези в глазах. Острый, недавно вытесанный кол… тут ведь и деревьев-то нет… наверняка с севера привезли… Острый кол, на котором через пять минут, ну, может, десять, придется корчиться Митьке… или вот этому мальчонке, которому сейчас длинный, одетый в хламиду, что-то раздраженно втолковывает. Блин, что делать-то? Шагать туда, сквозь толпу, к возвышению? Он вдруг понял, что просто не может идти. Тело не слушается, тело стало чужим и ничего уже не чувствует — кроме горячей ладони кассара на плече. Тот, оказалось, спешился и сейчас крепко держал Митьку.

— Ну что я могу сделать, что? — звенящим от ярости голосом шептал он Митьке прямо в ухо. — Перебить их всех? Женщин, стариков, подростков? Я могу. Ну, скажи! — правая рука его быстро скользнула к рукояти меча. — Скажи, и я это сделаю. Будет как ты хочешь. Только потом, когда они будут тебе сниться, окровавленные, — не удивляйся.

— А это… — осенила Митьку счастливая мысль. — Может, выкупить его? Они ведь, наверное, жадные…

— Чем выкупить, бестолочь?! — чуть слышно простонал кассар. — У меня осталось двести огримов. Думаешь, за такие деньги они против государевой воли пойдут? Да вспомни, сколько за наши-то головы назначено! Да и получив деньги, они тут же придушат нас.

В голове у Митьки звенело, словно бил кто-то в невидимые колокола. Еще недавно заливавший его пот высох, и на коже выступили мурашки.

А на возвышении одетый в хламиду тип наставительно говорил мальчишке:

— Дурень, ну ты сам посуди — жизнь-то одна, и ее надо прожить, чтобы не было мучительно больно! А будет, если заартачишься, — махнул он рукой в сторону кольев. — Тебе и говорить-то ничего не надо, просто зернышки возьми и в огонь кинь.

Митька заметил, что рядом с длинным дядькой торчит невысокий бронзовый треножник, и вверху, посреди чуть вогнутого диска, горит яркое пламя. Яркое, несмотря на солнечный день. Отсюда оно казалось то голубым, то каким-то лиловым. И чему там гореть, недоумевал Митька. Под диском было пусто — только три изящно изогнутых сверкающих ноги.

Тощий протягивал мальчишке блюдо, на котором возвышалась горка зерна, какие-то плоды, пучки трав.

— Ну давай, дурачок, кидай! Потом ведь сам благодарить будешь!

Тонким, но яростным голосом мальчишка ответил:

— Никогда! Мама с папой верили Единому, и я верю!

— Ну и что? Единому скажешь, что случайно зернышко обронил. Рука, понимаешь, дрогнула, — с усмешкой посоветовал тощий. — Я не стану обманывать Бога! — в слезах выкрикнул мальчишка. — Ваши злые идолы падут, и наступит царство Единого, и Единый будет все и во всем! А вас Он накажет, попалит огнем неугасающим!

Кассар тоскливо посмотрел на Митьку.

— Вот же дурак… — с досадой протянул он, и непонятно было, кого имеет в виду — то ли пацана, то ли Митьку, то ли себя.

Потом вдруг как-то весь подобрался, сразу сделавшись похожим на хищного зверя, готового к прыжку. Несколько раз сжал и разжал кулаки, что-то пробормотал, резко щелкнул пальцами.

Сперва Митька услышал треск, и лишь затем тишину прорезал истошный женский вопль:

— Пожар! Ой, пожар! Горим!

Горело сразу со всех сторон. Соломенные крыши занялись мгновенно, и рыжими волнами пламя перекатывалось с одного дома на другой. Потянулся дым — густо-серый, тоскливый.

— Беда! Боги! Туши-ить! — крики эти раскололи толпу, и только что бывшая единым, жаждущим острого зрелища телом, она мгновенно рассыпалась, заметалась. С выпученными глазами промчался мимо Митьки пожилой папаша, ратовавший за наказания, за ним, точно привязанный, бежал сынок Ульсиу. Дома хоть и были далеко, но уже здесь, на площади, чувствовалось опаляющее дыхание огня. Глиняные мазанки горели точно дровяные сараи. И глина с отвратительным шипением трескалась.

Многие помчались куда-то влево, очевидно, к колодцу. Но мало у кого были с собой ведра или кувшины — вся утварь-то оставалась у крестьян дома, когда, оповещенные о приказе старосты, они в чем есть сбежались на площадь.

Крики и плач поднимались к равнодушному небу вместе с клубами дыма.

— Скотина! Скотина же в хлеву! — причитая, бегал взад-вперед тощий мужичонка со встрепанной бородой.

— Доченька! — голосила на одной ноте молодая заплаканная баба. — Доченька же там осталась! Боги! Молю вас, высокие боги!

Радостно гудело пламя, играло во всю свою звериную силу.

— Да, — сквозь зубы проворчал кассар, — чувствую я, что водички мы так и не наберем.

И пары минут не прошло, как площадь осталась почти пустой. Не считая старосты и тощего, который крепко держал мальчишку за локоть.

Быстрым шагом Харт-ла-Гир приблизился к ним, на ходу выхватив меч.

— Ты! — внезапно выкрикнул тощий, тыча в кассара левой рукой. — Это ты наслал огонь! Я почуял! Люди, хватайте его!

— Я, — мрачно улыбнулся кассар. Подбежавшему сбоку Митьке стало не по себе при виде этой улыбки. — Только нет людей, люди там вот, далеко, пожар тушат. Нет людей, жрец. И тебя тоже нет. Не тратя больше слов, он резко взмахнул мечом. С воем тощий жрец обрушился в пыль, пытаясь обеими руками сжать разрубленный живот, впихнуть туда выползающие внутренности.

Кассар, не оборачиваясь, вновь ткнул мечом — и застывший на месте староста медленно осел наземь. Из перерубленного горла темным потоком хлынула кровь, она бурлила и быстро впитывалась в изголодавшуюся по влаге землю.

— Кто ты? — просипел жрец, все еще живой. Несмотря на чудовищную боль, он сумел приподняться и глядел на кассара тяжелым, ненавидящим взглядом. — Налагаю на тебя…

— Ничего ты уже не наложишь, колдун, — устало вздохнул Харт-ла-Гир. — Это уже не твоя область. Уйди же спокойно в нижние пещеры, зная, что смерть твоя, возможно, послужит спасению многих… до высоты коих ты так и не сумел подняться. Не бойся, сейчас я прекращу твою боль.