Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2) - Уильям Теккерей

Клайв, как уже сообщалось, вернулся из Булони спустя неделю, но один, без жены, что немало нас встревожило; когда же мы поинтересовались, в чем дело, лицо его исполнилось такой мрачной ярости, что мы поняли: происходили жаркие баталии, и, по-видимому, в состоявшейся европейской кампании полковая дама одержала верх над своим зятем.

Полковник, с которым сын был откровеннее, хотя перед нами, бедняга, предпочел замкнуться, поведал моей жене о случившемся; он не рассказывал ей в подробностях о всех стычках, без сомнения, имевших место за каждым завтраком, обедом и ужином в течение всей недели, прожитой Клайвом в Булони, однако описал общий ход событий. В первый день на высказанное мужем с глазу на глаз предложение уехать с ним и с мальчиком в Англию Рози без особого колебания согласилась; на другой день, за завтраком, когда обе стороны открыли огонь, она выказала заметную неуверенность; весь обед проливала слезы, пока шла яростная перепалка, в которой Клайв одерживал верх; ночью крепко спала, а наутро принялась упрашивать мужа быть порешительнее и к завтраку вышла с замиранием сердца; плакала весь день, пока кипел, не утихая, бой; но к вечеру, когда Клайв, казалось, вот-вот, победит и сможет забрать ее, вдруг ухудшилась погода, поднялся шторм, и ему объявили, что надо быть просто чудовищем, чтобы везти морем жену "в таком положении".

Этим "положением" вдова прикрывалась, как щитом. Она пряталась за своей обожаемой малюткой и из-за этого укрытия разила Клайва и его родителя оскорбительными словами и насмешками. Выбить ее из этого бастиона было невозможно. Хотя в первые дни перевес был на стороне Клайва, в последующие дни он сдавал позиции с каждой схваткой. Рози объявила, что "в таком положении" ей никак не возможно расстаться с милой маменькой. А полковая дама, со своей стороны, заявила, что пусть ее самое превратили в нищую, обобрали до последнего фартинга, надули и обманули, пусть на ее глазах бессовестные авантюристы выкинули на ветер состояние ее дочери, лишив бесценную малютку всех жизненных благ, — все же она никогда не покинет ее "в таком положении" — никогда, никогда! Разве здоровье милой Рози не подорвано уже всевозможными потрясениями, выпавшими на ее долю? Разве она не нуждается сейчас в особом уходе, особом попечении? Спросите у доктора, чудовище вы этакое! Нет, она останется со своей милочкой вопреки всем грубостям и обидам, которые позволяют себе тут всякие! (У Рози-то, отец, слава богу, был на службе у короны, а не у какой-то там Ост-Индской компании!) Она будет при Рози, по крайней мере, до тех пор, пока она в таком положении, и все равно где — в Лондоне или в Булони, — она не бросит свою деточку. Они могут отказать ей в присылке денег — промотали же они ее сбережения, — но она заложит свое последнее платье, лишь бы девочка имела все, что нужно. Тут Рози начинает всхлипывать, восклицает: "Маменька, маменька, не расстраивайтесь!.." — разражается судорожными рыданиями, сжимает кулачки, растрепанная мамаша мечет гневные взгляды, стискивает дочь в объятиях, смеется трагическим смехом, фыркает и топает ногой; а Клайв, тот скрежещет зубами, и бледный от ярости, вновь и вновь нарушает третью заповедь, — так мне рисуется вся эта сцена. В Лондон он вернулся без жены, а когда она приехала к мужу, вместе с ней прибыла и миссис Маккензи.

Глава LXXV

Торжество в школе Серых Монахов

Рози привезла с собой в дом мужа огорчения и раздоры, а его любимому отцу приговор, обрекавший старика на смерть или изгнание, — то есть как раз то, что все мы, друзья Клайва, предвидели и стремились предотвратить, хотя в нынешних обстоятельствах это было уже невозможно. Домашние дела Клайва составляли предмет постоянного обсуждения в нашем маленьком кружке. Уоринг^ тон и Ф. Б. все знали о его несчастье. Мы трое придер^ живались того мнения, что обе женщины могли бы оставаться в Булони и жить себе там, а он посылал бы им деньги на прожитье в зависимости от своих заработков.

— Они, наверно, уже порядком надоели друг другу, — ворчит Джордж Уорингтон. — Почему бы им и дальше не жить врозь?

— Что за окаянная баба эта миссис Маккензи! — восклицает Ф. Б. Мегера, фурия! А сначала-то была такая улыбчивая да сладкоречивая и собой видная, черт возьми! Нет, этих женщин не разгадаешь! — И Ф. Б., вздыхая, топил остальные свои мысли на дне пивной кружки.

С другой стороны, миссис Лора Пенденнис упрямо отстаивала необходимость возвращения Рози к мужу, подкрепляя свое мнение такими цитатами в стихах и прозе, против которых мы, партия сепаратистов, не могли ничего возразить.

— Разве он женился на ней лишь на то время, что ей улыбалось счастье? спрашивала Лора. — Разве это честно и по-мужски — оставить жену тогда, когда для нее, бедняжки, настали трудные дни? Она ведь так беззащитна — кому же еще позаботиться о ней, как не мужу? Ты, видно, забыл, Артур, — неужели и собственный опыт ничего не подсказывает вам, сэр? — какие торжественные клятвы приносил Клайв перед алтарем? Разве Клайв не обязался всегда быть со своей женой, и только с ней, пока оба они живы, любить ее, почитать и не покидать во здравии и в болезни?

— Ну да — ее, но не ее маменьку, — возражает мистер Пенденнис. — Ты выступаешь за какое-то духовное двоеженство, Лора, а это, право же, безнравственно, мой друг.

В ответ на это Лора только улыбнулась, однако не отступила от своего. Обернувшись к Клайву, который сидел тут же и обсуждал с нами свои прискорбные семейные дела, она взяла его за руку и с искренней горячностью принялась увещевать его, подкрепляя свои слова доводами нравственности и религии. Она согласилась с нами, что Клайву досталась тяжелая доля. Но тем больше чести вынести ее, как велит ему долг. Через несколько месяцев его муки кончатся. Когда младенец родится, миссис Маккензи оставит их. Тогда он будет просто обязан избавиться от нее, а сейчас его долг не перечить жене, покуда она в деликатном положении, и всячески утешать бедняжку — здоровье ее и так подорвано навалившимися на нее невзгодами и семейными распрями. И Клайв со вздохом подчинился, выказав тем, по нашему мнению, великодушную и трогательную самоотверженность.

— Она права, Пен, — сказал он, — твоя жена, по-моему, всегда бывает права. Что ж, Лора, я буду нести свой крест, и да поможет мне бог! Я постараюсь выполнить свой долг и по возможности утешить и успокоить мою бедную маленькую жену. Они усядутся там шить чепчики и другие вещицы и не станут вторгаться ко мне в мастерскую. По вечерам я могу ходить на Клипстоун-стрит в натурный класс, Это лучшая школа для художника, Пен! Так что дома я буду бывать лишь во время еды, когда, естественно, рот мой окажется набит, а посему я лишусь возможности браниться с миссис Мак.

И он пошел домой, ободренный лаской и сочувствием моей милой супруги и полный решимости стойко нести тяжкое бремя, взваленное на него судьбой.

Надо отдать справедливость миссис Маккензи, эта дама весьма решительно подтвердила слова Лоры, высказанные в утешение бедному Клайву, а именно, что теща лишь на время поселилась в его доме.

— Ну конечно, на время! — восклицает миссис Мак, которая изволила навестить миссис Пенденнис и выложить ей, что думает. — А как же иначе, сударыня? Да ничто на свете не заставит меня остаться в этом доме, где со мной, так обошлись! Мало того, что нас с дочерью обобрали до последнего шиллинга, мы еще терпим каждодневные обиды от полковника Ньюкома и его сына. Неужели, сударыня, вы полагаете, я не знаю, что друзья Клайва ненавидят меня, важничают, смотрят на мою девочку свысока и всячески стараются рассорить нас с милочкой Рози!.. А ведь она давно бы уже погибла, умерла бы с голоду, если б ее милая мамочка не пришла ей на выручку. Дня лишнего здесь не пробуду! До того мне здесь тошно! Да я лучше готова милостыню просить, подметать улицы, голодать!.. Впрочем, слава богу, у меня есть моя вдовья пенсия — муж-то мой был на королевской службе, — и мне этих денег на прожитье хватит, их-то полковник Ньюком отнять у меня не сможет! А когда моя голубка не будет больше нуждаться в материнском уходе, я от нее уеду. Отряхну прах от ног своих и покину этот дом. И пусть тогда друзья мистера Ньюкома, коли им охота, насмехаются надо мной и поносят меня и чернят в глазах моей девочки. Так вот: я благодарю вас, миссис Пенденнис, за вашу заботу о семье моей дочери, и за мебель, что вы нам прислали, и за все труды относительно нашего устройства. Только с этой целью я и взяла на себя смелость навестить вас, а теперь — всего наилучшего! — С этими славами полковая дама удалилась, а миссис Пенденнис потом мастерски разыграла перед мужем эту милую сцену — даже присела в чинном реверансе и горделиво вскинула голову, как то сделала на прощанье миссис Маккензи.

А наш милый полковник бежал с поля боя еще до прибытия неприятеля. Он покорно подчинился своей участи и, одинокий, старый и разбитый, побрел своей дорогой, как то подсказывал ему долг. Какое счастье, писал он нам в письме, что в былые, лучшие времена он имел возможность постоянно помогать своей доброй и почтенной родственнице, мисс Ханимен. Посему он может теперь с благодарностью воспользоваться ее гостеприимством и обрести покой и кров в доме своего старого друга. Хозяйка всячески печется об его удобстве. Брайтонский воздух оказал на него благотворное действие; он застал здесь кое-кого из старых товарищей, служивших с ним в Бенгалии, приятно проводит с ними время, и прочее. Но могли ли мы, знавшие его душевную скромность, вполне доверять этим донесениям? Небо даровало нам здоровье, счастье, достаток, любящих детей, супружеское согласие и некоторое признание в обществе. А этому редкостному человеку, чья жизнь была наполнена благодеяниями, а поступки служили только добрым и благородным целям, судьба назначила в удел разочарование, бедность, разлуку с близкими и одинокую старость. И мы склонили голову, посрамленные тем, сколь отлична его доля от нашей, и просили господа избавить нас от гордыни в эту счастливую пору, а в черные дни, коли они наступят, наделить нас таким же смирением, какое выказал этот добрый христианин.