Агния Барто - Борис Иванович Соловьев

на совесть штукатурим.

Обратите внимание: в стихотворении нет ни одного эпитета. Зато оно — сгусток движения, действия. Четырнадцать глаголов и одно деепричастие в четырнадцати строках. Даже единственное во всем отрывке прилагательное образовано от глагола «работать». Процесс работы как бы «раскадрован» в последовательных действиях мастера: «размешивал», «сеял», «подливал», «колдовал», «штукатурил». Параллельно с этим мы видим сосредоточенное лицо работающего человека. Мы видим мимику и жесты героя: хмурое поглядывание из-подо лба, сердитое покачивание головой, озабоченность и вдруг прорывающуюся веселость, когда раствор для штукатурки готов.

Собственно, только этот предварительный этап работы — замешивание раствора — и изображен поэтом. О дальнейшей работе сказано словами героя, который, весело подмигнув своим внимательным зрителям и болельщикам (конечно же, ребятам), произносит складную и, очевидно, излюбленную присказку: «Мы не курим, не халтурим, мы на совесть штукатурим». Но этого вполне достаточно. Ведь перед нами не инструкция по штукатурению стен, а стихи о человеке, о его характере и его отношении к работе.

Немногословный, чуть хмуроватый мастер своего дела, постигший все его тонкости и секреты, герой стихотворения не прячет радости, когда дело спорится. Он отнюдь не чужд шутки, традиционного балагурства русских мастеровых. И как уместно в его устах жаргонное, расхожее словечко «халтурить», которое, как и стоящее рядом «курить», противопоставлено работе честной, увлеченной, без «перекуров», «на совесть»!

Самые распространенные сюжеты стихов для детей на тему труда принадлежат к одному из двух типов: либо это стихи, описывающие взрослого труженика, его работу, либо стихи о том, как дети играют в ту или иную профессию. Агния Барто едва ли не впервые в нашей поэзии органически соединила оба типа сюжетов. В результате возник качественно новый сюжет.

Увиденное ребятами во дворе настолько интересно, захватывающе, заразительно, что желание подражать, играть в штукатура у них возникает непроизвольно. А поскольку такое желание возникает и у читателя, то дальнейший поворот темы он воспринимает как должный, закономерный.

А потом дошкольник Шура Вслед за ним пришел во двор И, поглядывая хмуро, На скамейке что-то тер. Что-то сеял через сито, В банку воду подливал, Головой качал сердито, Над раствором колдовал, Был он очень озабочен — Ведь не просто быть рабочим! Наконец повеселел он, Подмигнул: — Займемся делом, Мы не курим, не халтурим, Мы на совесть штукатурим.

Нетрудно заметить, что вторая часть стихотворения почти дословно повторяет первую. У стихотворения зеркальная композиция: действия взрослого отражаются в действиях ребенка, работа осуществляется как игра. Дошкольник Шура старательно и приметливо копирует штукатура: его мимику, движения, слова. Тем не менее мы не сомневаемся, что герой — ребенок, а описанное есть игра. Достигается такой эффект изменением всего лишь нескольких слов, введением незначительных деталей.

Шура приготовляет свой «раствор» (конечно, из песка или глины) на скамейке и, разумеется, не в большом ящике, а в банке, быть может, стеклянной или даже жестяной. Только два новых слова, не считая предлогов, но картина мгновенно переключается из взрослого в детский ряд. Впрочем, она от этого не становится пустяковой, несерьезной. Мы отлично понимаем озабоченность малыша, подчеркнутую внутристрочной рифмой («был он очень озабочен»). Тем более, что повод для озабоченности весьма значителен («ведь не просто быть рабочим!»).

И восклицательная интонация, и внутренняя глубокая рифма первой строки, и необычная ассонансово-консонансная рифмовка строк (озабочен — рабочим) выделяют упомянутое двустишие из всего стихотворения, делают его кульминационным, ударным. После него повторение мальчиком слов рабочего становится особенно убедительным. Ибо в таком повторении нам видится не бездумное «обезьянничанье», а осмысленное желание быть похожим на рабочего в главном: в отношении к работе, в мастерстве, в чувстве рабочей гордости.

Поэзия труда постигается растущим человеком постепенно и лишь в той мере, в какой его деятельность (будь это домашние дела, учеба или даже игра «в штукатура») протекает успешно, дает ему моральное удовлетворение. Ну, а если дела не ладятся? Тогда один шаг до того, чтобы навсегда получить отвращение к работе, а на себя махнуть рукой как на отпетого неудачника. Предотвращению этого рокового шага служат стихотворения типа «Мне помогает похвала», уже в названии которого как бы заключена определенная педагогическая рекомендация. А чтобы совет не забылся, сослужил добрую службу детям и взрослым, поэт облекает его в форму афористического двустишия, повторенного трижды,— в начале, в середине и в конце стихотворения:

Когда не ладятся дела, Мне помогает похвала.

Вывод по форме дидактический. Но оттого, что исходит он от героя стихотворения, мальчишки, он отнюдь не воспринимается как поучение. Просто юный герой делится опытом с юным читателем. Тем более, что обобщению подлежит материал жизни, предварительно уже ставший поэзией:

Вот, например, другой пример: Я не сумел решить пример, Но вдруг сказал мне педагог: — А ты способный, ты бы мог...

«Чудо» поэзии возникает здесь, между прочим, и в результате игры слов. Троекратное повторение дает ощущение не словарной бедности, а богатства, поскольку в каждом отдельном случае слово «пример» употребляется в новом значении: то как корень вводного, то в значении «образец», то в значении «задачка».

Лукавой улыбкой пронизано стихотворение «Когда лопату отберут». Лирический герой стихотворения как раз из тех отпетых, кого никогда не хвалили, зато без конца шпыняли. И вот результат: «Ну что поделать, я привык! Упреки даже кстати, раз я лентяй и баловник, валяюсь на кровати».

Писательница великолепно