Собрание сочинений. Том 3 - Петр Павленко

— Завтра вечером! — сказал он, обнажив зубы. — А вы?

Я ответил, что еще задержусь на несколько дней в надежде выждать погоду получше.

— Не повезло нам с вами, — сказал я доверительно. — Дожди эти, будь они прокляты, истрепали все нервы.

Он удивился. Глаза его недоуменно остановились на мне.

— Позвольте, какую же погоду вам еще надо? — и обвел рукой желто-сереющий горизонт, сизое, в бледных полосках море и черные, нахохлившиеся, похожие на мокрых кур, горы, точно показывая мне сияющий день. — Что касается меня, я отдохнул отлично, — сказал он твердо. — Редко выдается такой полный и, как сказать, такой полноценный отдых. Тишина и, как сказать, средние температуры и, наконец, общество…

Мы прошлись по набережной, но мой спутник, я заметил, никого не искал, хотя был час их встреч.

— Нет хуже, когда попадаешь в чужую среду и, как сказать, с боку припека… Надо тогда приспосабливаться и разное там…

— А вы отдыхали среди своих?

— Да нет, не среди своих, но, как сказать, вполне в своей среде… — Спутник мой замолчал.

Чтобы не угасить беседы, я кивнул в сторону спасенного судна.

— Вытащили-таки! — сказал я с притворным восхищением. — А сколько было беспокойств, хлопот!..

— Да никаких там хлопот! — отмахнулся он. — Клавдия Васильевна Новикова… была тут такая отдыхающая… кандидат наук… такая, как сказать, молодчинища… Она им, понимаете, даже набросала схему работ; послушай они ее — когда б закончили…

Вытащенное судно нисколько не интересовало моего собеседника, но он — заметил я — хотел еще что-то сказать мне.

— Вы говорите, погода не та, — сказал он, — а я, как сказать, ее и не заметил. У меня такая работа, что для нее нет хорошей погоды… И потом, когда отдыхаешь, что нужно? Нужно, чтобы дело не удалялось, а, как сказать где-то вблизи молчало… Как натура перед художником. Я отдыхаю, я не леплю натуры, но она — пусть стоит, ждет меня, зовет к себе… А я не иду, выжидаю. Понимаете? Тут эта Новикова Клавдия Васильевна, она меня, как сказать, прямо преобразила. Каждый день бежим, смотрим на работы. Схемы мелькают, предложения роятся… Вы понимаете, что на душе происходит? Что там в бухте — это не мое дело, не мой ответ. А вот стою поодаль, как наездник на чужих бегах, и вижу — не то, не так. Тут же, знаете, какой азарт одолевает!.. Сам бы в воду полез. Это, как сказать, игра ума, свободного от собственных забот!.. Нет, прекрасно отдохнул, замечательно!..

— А Клавдия Васильевна уже уехала? — равнодушно спросил я.

— Уехала.

— Красивая женщина! Какие у нее глаза! Синие-синие.

— Вы думаете? — остановился мой спутник. — Я, как сказать, сомневался относительно глаз. Это хуже нет, когда ты ей дело говоришь, а она выкатит на тебя что-то такое несообразное, ни в какую формулу не влезающее… Я, как сказать, полагал, что у нее наоборот — серые глаза… скажи пожалуйста… — и он сокрушенно покачал головой.

— Далеко вам? — спросил я, прощаясь.

— На Мурман.

— А она?

— Она в Калининграде, кажется… Прощайте и, как сказать, ни пуха вам ни пера!..

И, сутулясь, мой спутник повернул за мостик и стал подниматься улицей в сторону рынка, как поднимался все дни, расставаясь с той, что уехала.

1947

Голос в пути

Дорога из Соколиного в Ялту, через Ай-Петринский перевал, считается одной из самых красивых в Крыму. Многоветвистое ущелье, поросшее дубняком, выводит шоссе на северные склоны Ай-Петри, в глухой сосновый бор, медленно редеющий с высотой.

На голой пустоши горного гребня холодно даже в летние дни. В низинах лежит зеленовато-рыжий, усыпанный хвойными иглами снег, и вечно ярится и, как пламя, шумно пышет плотный, сильный, однотонно ноющий вихрь. Все время кажется, что падает и несется, все по пути сотрясая, незримый воздушный поток.

Проезжие натягивают на легкие летние костюмы одеяла, плащи, кожухи, ватники, чтобы через час снова оказаться в тихом зное сухого крымского лета, — и каким тяжелым, утомительным и сонным кажется им после горного сквозняка стоячий, как омут, зной побережья!

Но вот уже позади ветреный гребень. Дорога, петляя, то и дело повисает над морем, которое кажется прильнувшим к скалам, хотя оно далеко от них, и открывается побережье от мыса Сарыч до Ялты, заслоненной горой Могаби, и еще дальше на восток, до тонких синих теней на небе, до самых гор Судака.

Огромный мир морского простора окружает горы. Голые, причудливой формы скалы, похожие на окаменевших орлов, глядят с южных склонов хребта на узкую береговую полосу, сжатую между стихиями гор и моря.

Сверху, с Ай-Петри, все крохотное, маленькое, все как-то сжалось в клубок, всего, кажется, можно коснуться рукою и до всего докричаться. Отсюда не видно ни многих поселков, ни их виноградных плантаций, ни крутых каменистых дорог, напоминающих высохшие ручьи.

Только самое крупное доступно обозрению с высоты, и не сразу угадываются отсюда, с этих птичьих позиций, даже очень знакомые места. Потом начинается петлистый спуск к Ливадии. Сосновый бор, наклонно бегущий вниз, заслоняет даль, и приближение к приморью чувствуется лишь дыханием: все теплее, плотнее и пахучее становится воздух.

И уж как-то совсем запросто, без неожиданностей, появляются навстречу первые строения санаториев, дорожных казарм и ливадийской слободки, за нею — Ялта.

Однажды осенью я возвращался из Бахчисарая в Ялту через Ай-Петри. Вечер застал наш автобус на северных склонах перевала, за Соколиным, до дому оставалось около двух часов езды на машине.

В глубокой чаще ущелья стояла свежая, тронутая тенями гор тишина и остро пахло чуть подогретой на солнце смолой. Но облака над хребтом сгущались, чернели, грозили быстрой переменой погоды, и оттуда, с гор, доносился сырой дровяной запах, будто где-то в горах прошел затяжной ливень.

Уже скрылось за бесчисленными петлями дороги Соколиное, замолк звонкий скрежет пил и перестали слышаться звуки баяна, дольше остальных провожавшие нас.

Дорога резко взбиралась наверх. И вдруг машина остановилась. Водитель объявил, что прихватило тормозные колодки, что мы будем стоять долго и что, которые торопятся, тем лучше всего надеяться на другую машину. Однако ожидать в этот час машины на южный берег не приходилось.

Мы, несколько случайных попутчиков, пошли пешком, рассчитывая, что вверху, на плоскогорье, можно будет встретить машины, грузящие лед для Ялты, и с ними спуститься с гор.

Где-то вверху, у перевала, высоко проносясь над нашими головами, безумствовал ветер. К нам доносился лишь его далекий отзвук, да треск ветвей, да скрип стволов.

Но вот дорога круто свернула, точно свалилась набок, и из глубокого ущелья, набитого туманом, хлынул такой поразительный ветер, что мы сразу остановились. Он несся, как водопад. Он захлестывал и валил с ног.

Кто-то предложил двигаться, держась рукой за кусты, окаймляющие дорогу, но они шли довольно высоко по склону горы и были отделены от дороги канавкой.

— Придется ждать машину, — сказал один.

— Надо возвращаться назад, — посоветовал другой.

Но девушка-подросток, не то работник, не то клиент какого-то детского учреждения, торопившаяся на утреннее дежурство, решила двигаться дальше. Я сказал, что пойду вместе с нею.

Ей, очевидно, не приходилось выбирать. Но почему решил итти я, до сих пор не могу понять. Вероятно, из стыда перед нею, такой маленькой и жалкой в своей легонькой, кургузой курточке и короткой юбке, с пестрым шарфиком в руках, которым она то аккуратно повязывала голову, то укрывала шею, то, наконец, сняв, несла в руках, идя со вздыбленными вверх кудряшками и напоминая ощетинившуюся кавказскую овчарку. Я довольно нехотя последовал за нею, надеясь на то, что мы, собственно, уже где-то близко от вершины. Ветер покачивал нас из стороны в сторону. Мы взялись за руки, но и это не помогло.

Лес постепенно редел и группами отходил в стороны, раскланиваясь почти до земли. Потом он стал исчезать в тумане. Туман был плотный и колючий, как снег на ветру. Он плясал над землею, волоча длинные космы. От него першило в горле и ослабевал слух.

— Где вы? — жалким, потерявшим всякую звучность голосом окрикнул я свою спутницу.

Она не ответила.

— Где вы? — повторил я и услышал издалека:

— Где вы?.. Я… Я…

Но был ли голос впереди или позади меня, я не мог определить и не знал, догонять ли мне девушку, или, наоборот, поджидать ее.

Бывают же в жизни такие безвыходно глупые положения, когда, поступив вопреки здравому смыслу, оказываешься во власти нелепых случайностей и вынужден действовать не так, как подсказывает тебе рассудок, а как диктует нелепость.

Конечно, рассуждал я, было бы куда правильнее отсидеться до утра в машине, чем, падая от усталости, сбивая в кровь ноги, вслепую брести по невидимой и неуловимой дороге, сотни раз рискуя свернуть себе шею.