Люди Солнца - Том Шервуд

– Это пошему? – спросил его Штокс. – Еко рост – пошти как у Паллин. Руки и ноки сильный, как у Пит. И Пита он всеко на тфа гота молоше.

– Чарли нетерпелив и несобран, – ответил Дэйл. – Подл, завистлив. А значит, внутренне слаб. Это – правда!

– Да, это правда, – вступил в разговор я. – И поэтому и я, и Готлиб, и Тай были против того, чтобы не готовый ещё к опасным трудностям Чарли пошёл в лабиринт.

– А Омелии разрешили пойти! – отчаянно воскликнул Чарли. – Девчонке! И она готовится каждый день!

– Вот именно, – ответил ему я. – Омелия готовится. Каждый день! А ты – нет! Ты ведь до сих пор на ощупь кремня от обычного камня отличить не сможешь!

– А я тоже стану готовиться, – умоляюще посмотрел на меня рыжий вор.

– Когда Омелия пойдёт в лабиринт? – спросил я у Дэйла.

– Через неделю, – ответил он.

– Хорошо, – кивнул я. – Как только Омелия пройдёт, – или не пройдёт лабиринт, – ровно на следующий день туда отправится Чарли. Но предупреждаю! Перед люком к Чарли подойдёт брат Ламюэль. Я попрошу его, чтобы он посмотрел Чарли в глаза и определил – выспрашивал ли он секреты подземелья у Гобо и Баллина или нет. Дэйл и Пит свои ножи нашли честно!

– Это спрафетлифо! – утвердительно выговорил мэтр Штокс.

– Где Омелия сейчас? – спросил я у Дэйла.

– Ходит по замку с завязанными глазами, – ответил он. – Уже часов пять или шесть.

Я вытянул руку в сторону сказавшего это Дэйла и, глядя в глаза Чарли, многозначительно покивал головой.

– Я тоже иду ходить с завязанными глазами! – азартно объявил Чарли.

– Делай что хочешь, – ответил я. – Только помни: через неделю и один день.

Кто-то ойкнул, бросив взгляд в сторону галереи, и тогда мы все посмотрели туда. Медленно, вытянув вперёд руки, с завязанными глазами шла сквозь арку Омелия. Тихой маленькой стайкой окружали её Грэта, Файна и Ксанфия.

– Только не подсказывайте, девочки! – строго говорила Омелия. – Кажется, я знаю: сейчас будут конюшни.

– Ох, Омеличка, – вполголоса, чтобы она не услышала, сказал я. – До конюшен тебе – как пешком до Китая.

Она не услышала, но услышал Чарли.

– Заблудилась! – довольным голосом прокричал он.

– Хватит злорадствовать, мистер Нойс, – недовольно выговорил Дэйл. – Не угодно ли показать нам всем собственную ловкость?

И он достал плотный шейный платок.

Не обращая внимания на робкие попытки Чарли отказаться, завязал ему глаза и скомандовал:

– Теперь мы все идём и смотрим, как ты найдёшь конюшни.

– Ой, а я где? – остановившись, спросила Омелия.

– Думаю, это будет честно, – сказал я и объявил: – Омелия, ты вошла в верхний двор и слева от тебя домик Дэйла. Поворачивай назад и попробуй быстрее Чарли найти-таки конюшни.

– А Чарли где? – с откровенным азартом в голосе спросила она.

– Ему только что завязали глаза, и он так же идёт в сторону конюшен.

Омелия круто развернулась и пошла назад, медленно, вытянув руки.

Громко потребовала:

– Только никому не подсказывайте, девочки!

Вся притихшая компания двинулась вслед за идущими в темноте. Шагнув, я придержал Гобо и Баллина.

– Ребятки, – сказал я им. – Предполагаю, что Чарли не сдержится и станет требовать у вас подсказок для прохождения лабиринта. И вы окажетесь в непростой ситуации: если не откроете тайны лабиринта – Чарли обвинит вас в плохой дружбе. Если откроете – Ламюэль не допустит его до колодца. Поэтому. Идёмте-ка, пока Чарли не видит, на ферму. Там переждёте эту неделю, а к началу испытания Чарли я вас верну.

– Согласны, мистер Том, – проскрипел Гобо.

– Согласны, – кивнул маленькой головой Баллин.

Через час Омелия добралась до конюшен. Развязав платок, она стала радостно визжать и подпрыгивать. А Чарли, зашедший в закоулок между башней и галереей, совершенно сбился с ориентира. Раз за разом натыкаясь на коварный каменный угол, он кружил и кружил по крохотному закоулку, как по стеклу муха, пока глядящие на него мальчишки не начали хохотать. Чарли, красный от злости, сорвал платок и закричал:

– Она уже много ходит! Она привыкла уже, а я нет!

– И ты много ходи, – ответил Дэйл, поворачиваясь, чтобы уйти. – Никто тебе не мешает.

Все последующие дни малыши провели, наблюдая за удивительным состязанием. Выбрав место, Омелия и Чарли завязывали глаза и отправлялись в условленное место. Однако Чарли хитрил: приотпустив Омелию вперёд, он старательно шёл на звук её шагов. Тогда Омелия предприняла забавную тактику. В очередной раз она, рискуя натолкнуться на стену, быстро пробежала вперёд – и замерла. Растерянный Чарли стал медленно делать шаг за шагом, загнул линию пути круто вбок и упёрся в стену. Мальчишки, зажав рты, изнемогали от безмолвного смеха.

– Тут не должно быть стены! – отчаянно-злым голосом выкрикнул Чарли.

Омелия, определив, что он находится далеко, радостно улыбнулась и тихо, уверенно прошла к намеченной цели.

Минула неделя, и почти всё население «Шервуда» собралось в дальнем цейхгаузе. При зажжённых факелах Омелия, облачённая в мальчишескую одежду, отважно спустилась в колодец.

– Если испугаешься, – громко сказал ей Дэйл, – стучи в крышку люка, мы тебя выпустим. Но тогда ты своё право на попытку теряешь.

– Я не вернусь, даже если мне встретятся кусачие пауки! – твёрдо ответила она и скрылась в чёрном провале.

Уже привычный всем лязг тяжёлого камня возвестил, что крышка люка надёжно заперта. Но никто не расходился: ждали испуганного, тревожного стука. Лишь через час мы покинули гулкий цейхгауз.

Я поспешил в каминный зал. Здесь Готлиб и Робертсон укладывали на глиняный раствор кирпичи: мы взялись устанавливать русскую печь. «В нашей стране, Расее, – сообщила нам Власта, – утренняя трапеза называется "завтрак". То есть вечером готовится то, что будут есть только завтра. Готовится это так: жарко нагревается округлый очаг печи, в него на угли ставится горшок с "завтраком", и топочный проём плотно закрывается. И то, что наполняет горшок, – не варится и не печётся, а медленно, всю долгую ночь томится. При таком способе приготовления пшённая или гречневая каша делается такой сильной, что ей одной бывают сыты, например, ушедшие на покос косцы, – а это одна из самых трудных работ в поле».

И мы с благодарной радостью взялись следовать советам Ярослава по установке такой печи. Потому что, признаюсь, нас с Эвелин не отпускала тревога: не заметят ли наши домашние, что они совершенно не употребляют на трапезах мясо.

Да, поспешил, и, войдя, встретил тёплый взгляд лучистых бархатных глаз.

«Есть кое-что интересненькое!» – сказали мне глаза Эвелин.