Новый Мир ( № 5 2009) - Новый Мир Новый Мир

Ст. Айдиняном. М., “Бослен”, 2008, 800 стр., 5000 экз.

“В настоящем издании мемуары А. И. Цветаевой впервые приходят к читателю без купюр, которые ранее были сделаны по разным причинам, в том числе и цензурным. Не печатавшиеся материалы, примерно треть объема книги, представляют собой расширенные описания-характеристики ряда персонажей (многие имена здесь названы впервые, а многие герои вообще впервые явлены), различных событий из жизни семьи Цветаевых” (от издателя).

Составитель Сергей Костырко

ПЕРИОДИКА

“АПН”, “Волга”, “Время новостей”, “Город-812”, “День литературы”, “Известия — Неделя”, “Индекс/Досье на цензуру”, “Иностранная литература”, “Искусство кино”, “Культура”, “Литературная газета”, “Литературная Россия”, “Liberty.Ru/Свободный мир”, “Москва”,

“НГ Ex libris”, “Нева”, “Неприкосновенный запас”, “Новая газета”, “Октябрь”, “Органон”, “OpenSpace”, “ПОЛИТ.РУ”, “Профиль”, “Русская жизнь”, “Русский Журнал”, “Русский мир.ru”, “Русский Обозреватель”, “Русский репортер”, “Санкт-Петербургские ведомости”, “Сибирские огни”, “Топос”, “Урал”, “Частный корреспондент”, “Читаем вместе. Навигатор в мире книг”

Марина Абашева. Роман с рекламой: Набоков и другие. — “Неприкосновенный запас”, 2008, № 6 (62) <http://magazines.russ.ru/nz>.

“Реальным комментарием к „Лолите” могли бы стать образцы рекламы рубежа 1940 — 1950-х годов, которые мог видеть писатель, — для этого необходимо тщательное изучение как его записных книжек периода „Лолиты”, так и каталогов рекламных кампаний, фигурирующих в романе”.

Михаил Айзенберг. Тот же голос. Олег Юрьев — самый “ленинградский” из всех питерских поэтов. — “ OpenSpace ”, 2009, 9 февраля <http://www.openspace.ru>.

“„Сознательность словесной техники” — раритетное свойство, выделяющее Юрьева из основной массы современных авторов. Заразителен ли дурной пример новейшей прозы или виной небывалый призыв новобранцев, но сложное, живущее оттенками письмо стало почитаться за архаику и эстетство. <...> Возможно, поэтому у читателя Юрьева есть определенная проблема: достоинства его стихов так очевидны, что сами стихи не просто отнести к сегодняшнему дню, расположить в сегодняшнем, а не общем (иначе говоря, чужом) художественном пространстве. Его голос как будто капсулирован мастерством и стиховой культурой, и не сразу верится, что это действительно его голос”.

Кирилл Анкудинов. Готика Юрия Кузнецова. — “День литературы”, 2009, № 2, февраль <http://zavtra.ru/denlit/lit_index.html>.

“По ряду параметров поэма „Змеи на маяке” приближается к жанру „готической новеллы”, однако этот жанр по своей природе относится к числу прозаических; „готические новеллы”, написанные в стихотворной форме, встречаются крайне редко и, как правило, являются стилизациями. Текст Юрия Кузнецова — не стилизация, он лишен иронии, направленной на жанр”.

“Перина в постели смотрителя „набита пухом перелетных птиц”; в припадке безумия смотритель станет развеивать этот пух по всему острову. Дети примут летящий по воздуху пух за снег и с радостью начнут ловить его — вся эта сцена похожа на пародию концовки написанного двумя годами раньше стихотворения Иосифа Бродского „Осенний крик ястреба”. Отметим, что переосмысленные и жестоко спародированные цитаты из творчества И. Бродского возникают в поэзии Юрия Кузнецова уже в раннем периоде его литературной деятельности”.

Здесь же — Вячеслав Лютый, “Наследник песни. Поэма Юрия Кузнецова „Путь Христа” и ее место в современной литературе”.

Павел Басинский. Партийность как болезнь. О книге Сергея Шаргунова “Птичий грипп”. — “Москва”, 2008, № 12 <http://www.moskvam.ru>.

“Отличительная черта нового литературного поколения — они не боятся политики. <...> Ничего не боятся! Делают это как-то играючи, словно с детства к тому приучены. На мой взгляд, это даже хорошо. Дело тут не в смелости — сейчас легко быть смелым, — но в отсутствии душевной и интеллектуальной зажатости, в умении чувствовать нерв времени, содрогаться в такт с ним, не отставать, „быть в курсе”. Пока „шестидесятники” затухающими голосами все бормочут про Сталина, молодые ребята уже пять-шесть политических взглядов сменили и не боятся признаться в том, что они эдакие танцующие Шивы”.

“Однако взгляды взглядами, но, повторяю, читать прозу Сергея Шаргунова всерьез я не мог. Слишком уж все это было искусственно, но не искусно. И так было вплоть до последней книги — „Птичий грипп”. Мне кажется, здесь из Шаргунова „вылупился” серьезный писатель, со своим языком, стилем, своим мировидением, своим ощущением России”.

Сергей Беляков. Пассионарий Лимонов. — “Частный корреспондент”, 2009, 19 февраля <http://www.chaskor.ru>.

“Каждый внимательный читатель Лимонова легко убедится, что с национализмом у него нет ничего общего. Прежде всего Лимонов отрицает нацию и национальное государство. Для него это архаичные, давно отжившие формы объединения. <...> Кроме того, „русский националист” Лимонов не любит Россию и русских”.

“Самолюбование Лимонова безгранично. <...> Но это самолюбование не отдает графоманией, оно смешит, но, как ни странно, не снижает образ автора. Так уж он себя поставил. Другого Лимонова в нашей литературе нет. И не будет”.

“Вопреки распространенному мнению, Захар Прилепин не ученик Лимонова и не его эпигон. На мой взгляд, он, скорее, противоположность Лимонову. Герой Прилепина — нормальный человек, который хочет спокойно жить, растить детей, любить жену, выпивать с друзьями. Словом, он ищет нормальной жизни, тихого семейного счастья. Но само словосочетание „тихое счастье” для Лимонова оксюморон. Холодный огонь. Сухая вода. Живой труп”.

Сергей Беляков. Две души Захара Прилепина. — “Частный корреспондент”, 2009, 19 февраля.

“Знаете, что объединяет Андрея Битова, Павла Басинского, Гюнтера Грасса, Владимира Бондаренко, Дуню Смирнову? Они все любят Захара Прилепина. А если и не любят, то уж во всяком случае интересуются его творчеством и симпатизируют автору „Саньки””.

“Один недоброжелатель назвал прозу Прилепина „женской”. Он неправ. Женская проза бывает жесткой, с налетом цинизма. А проза Прилепина сентиментальна”.

“Прилепин писатель неровный, успехи у него чередуются с провалами, неудачами. Это нормально для начинающего литератора. Но Захара Прилепина уже считают зрелым мастером. Он получил несколько престижных премий. Его книги издает уже не радикальное Ad Marginem, а респектабельное АСТ. Переводят за границей. Критики числят его среди ведущих современных прозаиков. А он как был, так и остается начинающим писателем”.

Андрей Битов. Пушкин подарил нам столетие. Беседу вел Юрий Беликов. — “Литературная газета”, 2009, № 7, 18 — 24 февраля <http://www.lgz.ru>.

“Пушкина, по сути, никто по-настоящему не читает и не понимает. Ниспровергать — слишком легкий способ попадания в разряд оригинальных персон. А вот понимать — это сложнее. От Пушкина все пытались отделаться, стараясь вписать его в обязательную идеологическую структуру. Это началось с первого памятника и речи Достоевского и так до сих пор и идет: то Пушкин одно предвидел, то он предвидел другое, а в результате за пределы школьной программы и диапазона оперы его фигура не выходит и как текст не воспринимается”.

Леонид Бородин. В тумане гражданской смуты. — “Москва”, 2008, № 12.

Среди прочего — в связи с Ходорковским: “В мои времена нас, политзаключенных, было ну от силы триста-четыреста человек, и сотни миллионов советских граждан не знали о нас и знать не хотели. Мы в том никакой трагедии не видели и претензий к миллионам не имели, потому что знали, за что сидим и милости не просим, — в той или иной степени мы имели именно политические претензии к власти, так или иначе оглашали их и, отнюдь не мечтая о тюрьмах и лагерях, попадая туда каждый в свое время, принимали это как должное и неизбежное”.

Дмитрий Быков. Федин беден. Один из них. — “Русская жизнь”, 2009, № 2-3, февраль <http://www.rulife.ru>.

“Лет в двенадцать-тринадцать я посмотрел фильм Зархи по „Городам и годам” [Константина Федина] с замечательным Старыгиным в главной роли, прочел роман, и некоторое время он был у меня одним из любимых, причем въелся даже глубже, чем казалось: сочиняя в „Орфографии” пародию на типичный русский революционный эпос, я неожиданно довольно точно изложил именно фединскую фабулу — с роковой любовью и бесконечным переходом всех героев, включая главного лощеного злодея, то на сторону красных, то в стан белых, то в банду зеленых. Но штука в том, что роман Федина в самом деле похож на все революционные эпосы сразу, — старший „Серапион” создал их идеальную квинтэссенцию”.