Сочинения в двух томах. Том первый - Ганс Эверс

Советник юстиции Гонтрам председательствовал за большим столом тайного советника. Он знал толк в винах и заказывал лучшие марки. Тут сидела княгиня Волконская с дочерью, графиней Фигурерой д'Абрант, и Фрида Гонтрам — обе приехали погостить, — адвокат Манассе, два приват-доцента, трое профессоров и столько же офицеров и сам тайный советник, впервые вывезший дочку на бал.

Альрауне была одета в костюм шевалье де Мопена — костюм мальчика в стиле Бердсли. Она опустошила много шкафов в доме тен-Бринкена, вытряхнула сундуки и ящики. И наконец нашла старинные дорогие мехельнские кружева. Они носили на себе следы слез бедных швей, как и все кружевные платья прелестных женщин, но костюм Альрауне была окроплен еще и другими слезами-слезами портнихи, которая никак не могла угодить вкусу Альрауне, слезами парикмахерши, которую она ударила за то, что та не понимала прически, и маленькой камеристки, которую она, одеваясь, колола булавками. О, как было трудно одеть эту девушку Готье в причудливом толковании англичанина, — но когда все было готово, когда капризный мальчик прошелся по зале на высоких каблучках, с изящной маленькой саблей на боку, тогда все глаза жадно устремились следом за ним — все без исключения.

Шевалье де Мопен делил успех с Розалиндой. Розалиндою был Вольф Гонтрам, — и никогда еще на сцене не появлялось такой красивой героини, даже во времена Шекспира, когда женские роли играли стройные мальчики, да и впоследствии, когда Маргарита Гюи, возлюбленная принца Роберта, исполняла в первый раз женскую роль в комедии «Как вам будет угодно». Альрауне сама одевала Гонтрама. С невероятными усилиями научила она его ходить и танцевать, обмахиваться веером и улыбаться. И подобно тому как сама она была мальчиком и в то же время девушкой в костюме Бердсли, так и Вольф Гонтрам не хуже ее воплотил образ своего великого земляка, написавшего «Сонет»: он в своем платье со шлейфом был прекрасной девушкой и в то же время все-таки мальчиком.

Может быть, тайный советник и замечал все это, может быть, и маленький Манассе, и даже Фрида Гонтрам, быстрый взгляд которой скользил от одного к другому. Но больше уже, наверное, никто в огромной зале, где тяжелые гирлянды красных роз свисали с высокого потолка. Но все зато чувствовали, что тут нечто особенное, нечто из ряду вон выходящее.

Ее королевское высочество послала адъютанта, попросила их обоих к столу и познакомилась. Она протанцевала с ними вальс, сперва за кавалера с Розалиндой, а потом за даму с шевалье де Мопеном. Она громко смеялась, когда после в менуэте мальчик Теофиля Готье кокетливо склонялся перед юной мечтой Шекспира.

Ее королевское высочество сама превосходно танцевала, была первой в теннисе и на катке, — она с удовольствием танцевала бы с ними всю ночь напролет. Но другие тоже настаивали на своем праве. Де Мопен и Розалинда переходили из одних объятий в другие: их то обнимали крепкие руки мужчины, то они чувствовали высоко вздымающуюся грудь прекрасной женщины.

Советник юстиции Гонтрам смотрел равнодушно; пунш, который он собирался варить, интересовал его значительно больше, чем успех сына. Он начал было рассказывать княгине Волконской длинную историю о каком-то фальшивомонетчике, но ее сиятельство не слушала. Она разделяла удовлетворение и радостную гордость тайного советника тен-Бринкена, чувствуя себя до некоторой степени участницей создания Альрауне, своей крестницы. Только маленький Манассе был настроен мрачно, ругался и все время ворчал.

«Зачем ты так много танцуешь? — обратился он к Вольфу. — Ты должен больше думать о своих легких». Но молодой Гонтрам не слушал его.

Графиня Ольга вскочила и бросилась к Альрауне. «Прекрасный кавалер…» — шепнула она, а шевалье ответил: «Пойдем со мною, милая Тоска». Он завертел ее быстрее и быстрее, она едва переводила дыхание. Потом привел ее обратно к столу и поцеловал прямо в губы.

Фрида Гонтрам танцевала со своим братом и долго смотрела на него своими умными, проницательными глазами. «Жаль, что ты мой брат», — сказала она.

Он не понял. «Почему?» — спросил он.

Она засмеялась: «Ах, глупый мальчик. Хотя, впрочем, ты прав, спросив «почему». Ведь, в сущности, никаких препятствии не существует, не правда ли? Все только потому, что на нас тяготеют, точно свинцовые гири, моральные предрассудки нашего нелепого воспоминания — ведь правда, дорогой братец?»

Но Вольф Гонтрам не понял ни слова. Она остановилась со смехом и взяла за руку Альрауне тен-Бринкен. «Мой брат — более красивая девушка, нежели ты, — сказала она, — но ты зато более прелестный мальчик».

— А тебе, — рассмеялась Альрауне, — тебе, белокурая монашка, больше нравится прелестный мальчик?

Она ответила: «Что может требовать Элоиза: печально жилось моему бедному Абеляру, ты ведь знаешь — он был стройный и нежный, как ты. Приходится скромничать. Тебе же, дорогой мой мальчик, никто не сделает зла: ты похож на провозвестника новой, свободной религии».

— Но мои кружева старинные и очень почтенные, — заметил шевалье де Мопен.

— Они хорошо покрывают сладостный грех, — засмеялась белокурая монахиня, взяла бокал со стола и протянула. — Пей, мальчик мой.

Подошла графиня, вся разгоряченная, с умоляющими глазами. «Отдай его мне, — сказала она подруге, — отдай его мне». Но Фрида Гонтрам покачала головою. «Нет, — ответила она сухо, — не отдам. Будем соперничать, если хочешь».

«Она поцеловала меня», — возразила Тоска. Но Элоиза ответила: «Ты думаешь: тебя одну в эту ночь?» Она повернулась к Альрауне. «Решай же, мой Парис, кого из нас ты хочешь: светскую даму или монахиню?»

— Сегодня? — спросил шевалье де Мопен.

— Сегодня — и на сколько захочешь, — вскричала графиня Ольга.

Мальчик расхохотался: «Я хочу и монахиню — и Тоску».

Он, смеясь, побежал к белокурому тевтонцу, который в красном костюме палача размахивал огромным топором из картона.

— Послушай, любезный, — закричала она, — у меня оказалось две матери. Не хочешь ли казнить их обеих?

Студент выпрямился во весь рост и засучил рукава и закричал: «Где же они?»

Но Альрауне некогда было отвечать: ее пригласил танцевать полковник двадцать восьмого полка.

…Шевалье де Мопен подошел к профессорскому столу.

— Где же твой Альберт? — спросил историк литературы. — И где твоя Изабелла?

«Мой Альберт повсюду, господин экзаменатор, — отвечала Альрауне, — их целая сотня здесь в зале. А Изабелла…» — она оглянулась по сторонам. «Изабеллу, — продолжала она, — я тебе сейчас покажу».

Она подошла к дочери профессора, пятнадцатилетней робкой девочке, смотревшей на нее с изумлением большими голубыми глазами. «Хочешь быть моим пажом, маленькая садовница?» — спросила она.