Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий - Урсула Ле Гуин

— Дурных снов?

— Любых.

— Понятно. Знаете ли вы, отчего начался у вас этот страх? Чего именно вы боитесь, стараетесь избежать?

Орр не ответил, он продолжал смотреть на свои руки, угловатые красные руки, неподвижно лежащие на коленях. Хабер решил чуть-чуть подтолкнуть его.

— Вас смущает иррациональность, необъяснимость сновидений? Может, их аморальность?

— Да, как будто… Но по особой причине. Видите ли, я…

«Вот где собака зарыта! — подумал Хабер, глядя на эти напряженные руки. — Бедняга. Несуразные, может быть, непристойные сны, и комплекс вины из-за них».

— Вы мне не верите…

Случай был тяжелее, чем он думал.

— Человек, изучающий сновидения, не очень связан понятиями веры и неверия, мистер Орр. Я не пользуюсь этими категориями, они мне не подходят. Не думайте об этом и продолжайте. Я слушаю вас.

Не слишком ли покровительственный тон? Он посмотрел на Орра и на мгновение встретился: с ним взглядом. «Какие прекрасные глаза», — подумал Хабер и удивился, потому что красота тоже не принадлежала к числу используемых им понятий. Зрачки голубовато-серые, чистые, почти прозрачные. На мгновение Хабер забылся и посмотрел в эти ясные, ускользающие глаза, но лишь на мгновение, так что странность этого поступка не была зарегистрирована его сознанием.

— Ну, — решительно начал Орр, — я вижу сны, которые влияют на мир. На реальный мир.

— Мы все видим такие сны, мистер Орр.

Орр удивился. Исключительно прямодушный человек.

— Эффект сна «ж»-стадии проявляется в период непосредственно перед пробуждением. Его воздействие на эмоциональный уровень может быть выражено…

Но прямодушный человек прервал его:

— Нет, я не это имел в виду.

Слегка запинаясь, он продолжал:

— Когда я вижу что-нибудь во сне, оно осуществляется.

— В это трудно поверить, мистер Орр. Я говорю совершенно серьезно. На нынешнем уровне развития науки мало кто сомневается в возможности этого феномена. Пророческие сны…

— Это не пророческие сны. Я ничего не предвижу. Я просто изменяю мир.

Руки его были плотно сжаты. Неудивительно, что парни из медшколы прислали его сюда. Всех спятивших, с кем не могут справиться, направляют к Хаберу.

— Может, приведете пример. Когда вы в первый раз видели такой сон? Сколько же вам тогда было?

Пациент долго колебался и наконец сказал:

— Я думаю, шестнадцать лет.

Он был по-прежнему спокоен. Он явно боялся, но не проявлял никакой враждебности к Хаберу.

— Впрочем, я не уверен.

— Расскажите о первом случае, в котором вы уверены.

— Мне было тогда семнадцать. Я жил еще дома, с нами жила сестра моей матери. Она развелась и не работала, живя на пособие. По-своему она была добра, но не очень деликатна. Мы жили в обычной трехкомнатной квартире, тетя Этель была всегда с нами. Она часто доводила мою мать. И… она играла со мной. Она приходила ко мне в спальню в прозрачной пижаме… ну, и все такое. Ей было около тридцати. Я нервничал. Тогда я еще не знал женщин. Вы понимаете, парня легко соблазнить. Но я отказался, ведь она была мне теткой.

Он посмотрел на Хабера, чтобы убедиться, понял ли доктор, от чего он отказался, и одобряет ли его поступок. Вседозволенность конца двадцатого столетия вызывала массу сексуальных комплексов и страхов. Точно так же, как чопорность конца девятнадцатого века. Орр боялся, что Хабер будет шокирован его нежеланием спать с теткой. Хабер хранил спокойное и заинтересованное выражение лица, и Орр продолжал:

— Мне снились тревожные сны, и в них всегда присутствовала тетя. Не так, как бывает в снах. Однажды она оказалась белой кошкой, но я знал, что это Этель. И вот однажды она заставила меня повести ее в кино и хотела, чтобы я обнял ее и все такое, а когда мы вернулись домой, она пришла ко мне в постель и сказала, что родители спят. И вот, когда мне удалось выпроводить ее, я увидел тот сон, очень живой сон. Проснувшись, я его отчетливо помнил. Мне снилось, что Этель погибла в автомобильной катастрофе в Лос-Анджелесе. Об этом пришла телеграмма. Мама плакала, готовя ужин. Мне было ее жаль, я хотел как-нибудь ее утешить, но не знал, как. Вот и все. Только когда я встал и пошел в гостиную, тети Этель не было на диване. Ее не было в доме. Только родители и я. Мне не нужно было спрашивать. Я помнил. Я знал, что тетя Этель погибла в автомобильной катастрофе в Лос-Анджелесе. Мы получили об этом телеграмму. Мой сон ожил. Но я знал, что до моего сна она жила в нашей гостиной и спала на диване — до самой последней ночи.

— Но ведь никаких доказательств не было.

— Нет. Никаких. Никто не помнил, чтобы она жила у нас, кроме меня.

Хабер рассудительно кивнул и погладил бороду. Простой на первый взгляд случай наркомании превратился в серьезное отклонение. Но раньше ему не случалось встречаться с таким четким изложением иллюзорного мира. Возможно, Орр шизофреник, но у него нет внутреннего высокомерия таких людей, к чему Хабер был очень чувствителен.

— А почему вы считаете, что ваша мать не заметила изменения?

— Но ведь она не видела сны. Я хочу сказать, что мой сон действительно изменил реальность. Он создал иную реальность, ретроспективную, и мать оказалась ее частью. Будучи в этой реальности, она ни о чем другом не могла помнить, а я помнил обе реальности, потому что… присутствовал в момент изменения. Я знаю, что это бессмысленно, но иначе не могу объяснить. Мне пришлось создать объяснение, иначе я подумал бы, что сошел с ума.

Нет, этот парень не шизофреник.

— Что же, мистер Орр, я доверяю фактам, а то, что происходит в мозгу, поверьте мне, тоже факт. Когда видишь запись снов другого человека на энцефалографе, а я видел их десятки тысяч раз, не будешь говорить о сне, как о чем-то «нереальном». Они существуют и они реальны, они оставляют следы. Я полагаю, вы видели и другие сны, имевшие такой же эффект?

— Да. Не часто. Только при напряжении. Но, кажется, они учащаются. Я боюсь.

— Чего?

Орр молча смотрел на него.

— Чего вы боитесь?

— Я не хочу изменять действительность, — как бы утверждая нечто самоочевидное, заявил Орр. — Кто я такой, чтобы изменять мир? Мир меняет мое подсознание без всякого контроля разума. Я попробовал самогипноз, но ничего хорошего это не дало. Они, сны, бессвязны, эгоистичны, иррациональны и аморальны, как вы сказали. Они исходят, по крайней мере отчасти, от сути человека. Я не хотел убивать бедную Этель. Я просто хотел, чтобы она не приставала ко мне. А во сне это приняло такую форму. Сны выбирают кратчайший путь. Я убил ее шесть недель назад в автомобильной катастрофе за тысячу миль отсюда. Я несу ответственность за ее смерть.