Жизнь в зеленом цвете - 7 - MarInk

- А потом я пришёл к тебе, - завершает Поттер свои признания.

- И что дальше? - спрашиваю недовольно.

- А дальше - вот что, - Поттер целует меня в губы; нежно, деликатно, так он прикасался бы к краю бокала со старым вином - наверняка у него дома есть подвал, где полным-полно покрытых пылью и паутиной бутылок, неприглядных на вид, но с бесценным содержимым.

Я отвечаю на поцелуй. Будь я проклят, но я не могу оторваться от его губ; они дурманят, сбивают с толку, водят кружными тропами - лихорадочные рваные мысли переплетаются друг с другом, складываясь в совершенный шизофренический узор; током бьёт по коже на руке, там, где он накрепко сжимает пальцы - удержать меня, не дать скрыться, целовать, целовать, самозабвенно, до ломоты в распухших губах, до счастливого, по-кошачьи мурлычущего насыщения.

- Зачем… как… - я забываю все остальные слова и молча касаюсь губами центра его ладони; Поттер со свистом втягивает воздух и пошире расставляет ноги - брюки ему определённо тесны.

Я соскальзываю на пол, утопая коленками в невозможно пушистом ковре; задираю мантию Поттера, кладу руку на выпуклость в его брюках. Сквозь тонкую ткань я чувствую, как сочится смегмой головка его члена, как напряжена вся его плоть; он невольно подаётся навстречу моим прикосновениям.

- Северус… - Поттер мягко отстраняет меня и опускается рядом на ковёр, стягивая мантию через голову. - Северус…

Я целую его в губы, в шею; осторожно ласкаю ключицы, плечи, тонкие, судорожно вздрагивающие пальцы. Поттер светится своей золотистой смуглостью, почти вызывающей сейчас, ранней весной в Шотландии; глаза у него сейчас тёмные-тёмные, блестящие, с расширенными зрачками - он похож на жреца древней богини любви, совершающего своё служение. Для него мои поцелуи - не столько я со своей влюблённостью, сколько дань его красоте, дань могуществу богини, покровительствующей ему, дань искусству сотен купидонов, вихрем выпускающих стрелы при каждой его рассеянной улыбке. Он прекрасен, и я могу только преклоняться перед ним, очарованный, ничтожный, призванный служить этой нереальной красоте.

Это так похоже на наваждение; на внушение. Но это на редкость реальное наваждение, на удивление сильное внушение; оно не проходит, не исчезает ни разу за всё время, пока он снимает одежду с себя и меня, пока он ласкает меня - кончиками пальцев, играя на мне, как на фортепьяно; пока он берёт меня, сосредоточенно закусив нижнюю губу, берёт сильно и быстро, утихомиривая поцелуем мою боль и держа меня за руку; наваждение не испаряется даже тогда, когда он с торжествующим, захлёбывающимся вскриком кончает в меня, и внутри становится так странно - тепло и влажно. Моя сперма размазывается по его и моему телу, когда он обнимает меня, разглаживает губами складку между моими бровями - так небрежно, так легко, будто всё это происходит во сне, и если я сейчас проснусь, то вместо учащенного дыхания Поттера услышу лишь знаменитый на все подземелья храп Уилкса.

- Как ты так ухитряешься? - шепчу я в полузабытьи; мне одновременно и так плохо, и так хорошо, как не было ещё никогда. - Я… ты просто… это какая-то магия?..

Я не жду ответа, но ответ следует.

- Не то, чтобы магия… это наше фамильное обаяние. Поттеровское. Когда-то наша семья породнилась с Забини, и мы переняли от них кое-что... Может, это эмпатия, а может, где-то у них в родословной затесалась вейла. Ну, или просто так удачно сложилось.

- И этим обаянием вы можете заставить человека сделать что угодно?

- Эй, это же не Империус. Это просто обаяние. Человек просто начинает желать сделать то, чего мы от него хотим… это даже и контролировать почти нельзя. Но если бы не это, у меня было бы вполовину меньше поклонниц, - он смеётся.

Поттер, Поттер… мать твою, Поттер, это называется «манипулировать людьми»!

- Гремучая смесь получится у тебя и Эванс, а не ребёнок: твоё обаяние и её ведьмовские глазищи.

- Причём здесь Лили? - мгновенно ощетинивается Поттер. - К чему ты о ней заговорил?

Я бы мог объяснить, к чему. Я мог бы послать Поттера подальше вместе с его знаменитым обаянием. Я бы много чего мог… «бы», благословенное «бы»…

- Ни к чему. Забыли.

Каждый взгляд - приказ; каждое движение - выверенный расчёт. Поттер, зачем ты играешь в эти игры? Контролировать обаяние либо можно, либо нет.

Зачем я тебе?

Правильный ответ - низачем. Просто так. Как оставшийся в кармане мантии снитч - может быть, тот же самый, что я когда-то поймал на матче.

Вот оно, решение задачки. Ответ был, а я просто его не рассмотрел.

Я целую влажное, сияющее в оранжевом свете плечо Поттера.

Избалованный чистокровный мальчишка, словно сделанный из золота, сливок и вороньего пуха.

Обаяние или нет - я не могу понять, почему я не встал и не ушёл, оставив Поттера наедине с его подлым обаянием.

Скорее всего, я просто не хочу ничего понимать».

Глава 21.

И что ж? Глаза его читали,

Но мысли были далеко;

Мечты, желания, печали

Теснились в душу глубоко.

Он меж печатными строками

Читал духовными глазами

Другие строки. В них-то он

Был совершенно углублён.

То были тайные преданья

Сердечной, тёмной старины,

Ни с чем не связанные сны,

Угрозы, толки, предсказанья,

Иль длинной сказки вздор живой,

Иль письма девы молодой.

А. С. Пушкин, «Евгений Онегин».

- Я отпросился у Гермионы, - Кевин прислонился щекой к плечу Гарри. - Она сейчас одна следит за всеми нами… я сказал, что пойду ночевать в больничное крыло, к тебе.

- И что, она просто согласилась?

- Ага… а что не так?

- Всё так, - поспешно сказал Гарри. - Ты по друзьям не соскучишься?

- А что друзья? Их много, а брат один… Гарри, ты мне сказку не прочитаешь?

- Откуда?

- Вот отсюда, - Кевин с усилием подхватил с прикроватной тумбочки увесистый томик, куда Гарри спрятал письмо Рона. - Ты, значит, её так и не открывал?

- Нет, - сознался Гарри. - А что, в волшебном мире тоже есть сказки?

- А что, в маггловском тоже? - в тон ему удивился Кевин, быстро листая страницы. - Конечно, есть… «Сказки барда Бидла», их все знают… я в детстве больше всех любил вот эту. Седрик меня по ней читать учил.

«Можно подумать, ты сейчас уже не ребёнок…» Гарри взглянул на указанный разворот; крупные готические буквы гласили: «Сказка о трёх братьях».

- Три брата? - слова отдались неожиданной горечью. - Хорошо, прочитаю…

Сказка была короткая. Гарри прочёл её минут за десять-пятнадцать, стараясь расцветить повествование интонациями.