Творения. Книга третья - Святитель, митрополит Московский Иннокентий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь скажем об их настоящей вере.
Алеуты, так как и кадьякцы и американцы (крещенные) наши, — суть греко-российского исповедания, которое они приняли от русских.
Алеуты по всей справедливости могут быть названы примерными христианами. Потому что лишь только они приняли христианство, тотчас оставили шаманство, и не только его, но и самые признаки оного, как-то: личины, маски и проч., которые они употребляли при плясках и шаманствах, и даже самые песни, напоминающие что-нибудь или сколько-нибудь их прежнюю веру и обряды — все оставлено, и оставлено без всякого принуждения. Первый просветитель или креститель иеромонах Макарий, — (член Кадьякской Миссии), посланный к ним от Кадьякской Миссии в 1795 году для этого, — отнюдь не употреблял каких-либо насильственных мер для того, чтобы окрестить их, да он и не имел ни надобности и ни средств употреблять их; потому что алеуты охотно принимали новую веру. Лучшим доказательством этому может быть то, что о. Макарий переезжал с места на место и, отправляясь в дальние селения, не имел при себе никого для своей безопасности, кроме одного русского для прислуги. Те же самые алеуты перевозили, питали и берегли его, которых он должен был крестить.
И с того времени и поныне, алеуты одинаково набожны и привержены к религии. Они очень охотно собираются на молитву везде, где отправляется богослужение, и особенно — когда посещает их священник. При службах, или на молитве, они стоят с благоговением и удивительною (как говорят) твердостью, ни при каком случае не озираясь назад, или в стороны, и не переступая с ноги на ногу, сколь бы ни была продолжительна служба, так что по выходе их из церкви, смотря по их следам, почти можно перечесть, сколько их было в церкви. И хотя они очень немного понимают церковного чтения, но во все продолжение службы стоят с неослабным вниманием. Все требуемые от них религией обязанности они исполняюсь с полною охотою и точностью и, очень многие, с благоговейным страхом и смирением, так что во все мое пребывание там не было ни одного нерадивого. Я уже не говорю о том, что они строго соблюдают посты, когда следует, потому что им ничего не значит не есть два-три дня. Но ничто не утешало меня и не радовало столько, как их усердие или, лучше сказать, жажда к слышанию слова Божия, которая так велика, что, утвердительно скажу, скорее ослабнет и утомится самый неутомимый проповедник, чем — их внимание и усердие к слышанию проповеди. Это я могу доказать собственным опытом, например: по приезде моем в какое-либо селение[97], тотчас все оставляли свои (т. е. не компанейские) дела и занятия, как бы они ни были важны в отношении к ним, и даже самые заботы о запасении и приготовлении дневной пищи, и собирались ко мне по первому знаку, и все и каждый с удивительным вниманием слушали мои поучения, не развлекаясь ничем, забывая все, и даже, можно сказать, самые нежные матери в это время делались почти бесчувственны к плачу детей своих, (которые никогда не были вносимы в таковые собрания).
Сравнивая алеутов с кадьякцами — их соседями — в религиозном отношении, с первого раза видно большое различие между ними. У кадьякцев еще и по сю пору существует шаманство и все прежние их суеверия почти в полной силе — тогда, как у алеутов первого совсем нет, да и последние несравненно в меньшей степени, чем прежде. Из кадьякцев едва сотая часть сколько-нибудь исполняют обязанности религии, и весьма немногих можно признать усердными к ней; а алеуты, по всей справедливости, в этом отношении не уступят и самым лучшим христианам нашего времени. Такое различие удивляет, и тем более что у кадьякцев с 1794 года постоянно были несколько миссионеров; а у алеутов постоянное пребывание священника началось только с 1824 года, а до того они видели одного только о. Макария — крестителя их, один раз и на весьма короткое время, и еще двух, бывших здесь на казенных судах в 1721 и 1792 годах, также на короткое время и только в главном селении.
Здесь не место говорить о том, почему кадьякцы, при всех возможных средствах к просвещению Христианством, остаются еще полухристианами. Но весьма любопытно найти причину, почему алеуты так скоро и так сказать, вдруг оставили свою веру — очень нестрогую и приняли чуждую — строжайшую? И почему они к ней усерднее, чем их соседи?
Общая причина того и другого, я думаю, находится в самом их характере: уналашкинцы имеют более добрых качеств, нежели худых (как это сказано выше), и, следовательно, семя Слова Божия удобнее и глубже может пасть на такое основание и скорее может принести плод[98].
Других ближайших сильных причин, заставивших алеутов принять новую веру, я не вижу. Правда, можно сказать, что алеуты приняли христианство потому: 1) что они имели веру самую неопределенную и запутанную и, следовательно, не удовлетворяющую внутренней потребности души; 2) что они, будучи трусливы, из боязни или угождения русским сделали это: и 3) что принятием крещения им давалась льгота от платежа ясака. Правда, все это может быть побудительной причиной к принятию новой религии; но нисколько для того, чтобы сделаться ревностным и верным исполнителем правил ее. Но по ближайшем рассмотрении сих причин они окажутся весьма слабыми. 1) Прежняя их религия была неудовлетворительна; это правда[99]; но более ли постигали алеуты христианскую веру в первое время, о коей им, за неимением хороших толмачей, едва ли кто мог дать какое-либо понятие о Боге, кроме общих понятий о Его всемогуществе, благости и проч.? И могла ли тогда христианская вера казаться им удовлетворительной для сердца, (если и предположить в них тогда такую потребность), когда первый проповедник, не имея возможности дать им понятие о наслаждениях христианина высших — духовных, воспрещал им наслаждения существенные: т. е. многоженство? 2) Алеуты трусливы. Это также правда; но надобно сказать, что русские никогда и не думали принуждать их к принятию христианства какими-либо насильственными мерами. 3) Гораздо сильнейшею к тому причиною могло быть то, что принимающим св. крещение давалась льгота от платежа, ясака, и тем более, что они
