В лабиринте миров - Татьяна Любушкина

— Утопить его надо, девки, — озабоченно произнесла Настасья. — Беды он на нас навлечёт.

— Ещё чего! Утопить… — бабка Вера решительно встала на Тотошкину защиту. — Он больших денег стоит. Порода дорогая. Финка называется… иль не финка?..

Она взяла со стола кусок селёдки с налипшим к нему кольцом лука и поманила Тотошку:

— Финка, поди-ка сюда! Слышь? Хватит фырчать-то, ничего мы твоей хозяйке не сделаем.

Тотошка будто понял, скалиться перестал. Снизошёл до угощения и схрумкал луковое кольцо. Потом, подумав, съел и селёдку.

Подруги установили за мной слежку. Одна за другой их тени уходили на разведку в созданную реальность, где они оставили меня, возвращались, но вести, что бабки получали от своих разведчиков, всё больше ставили их в тупик.

— Кто ж она такая?

— Может звездочёт?

— Да какое там… как бы она смогла другие листы книги прочесть?

— Да-а-а… дела.

Старухи гадали, да рядили, пока Настасья не произнесла:

— А кого это убили?

Вопроса никто не понял, и раздражённые подруги потребовали объяснений.

— Что ты Настасья, правда, всё загадками говоришь, да ещё про убийства! Тут и так душа не на месте.

Бабка Настасья, не говоря ни слова, включила телевизор и нашла повтор вечерних новостей.

«…бизнесмен совершил тройное убийство: два подростка и супруга бизнесмена, были убиты в квартире элитного дома…»

Крупным планом показали фасад дома, кованую ограду. На секунду камера выхватила аншлаг, на котором чётко просматривался адрес: улица им. А.С.Пушкина, 13».

— Поняли?!

Вид у бабки Настасья был такой, словно она выиграла в лотерею.

Никто ничего не понял, и подруги потребовали объяснений.

— Дёрнулась она, — таинственно произнесла бабка Вера. — Прямо с лица позеленела, как про этого бизнесмена услыхала. С чего бы это?

Про интуицию бабки Настасьи ходили легенды, и подруги безропотно последовали на Пушкина, 13, узнать, какая связь между убийством трёх человек и бабки Вериной квартирантки Женьки.

На этом месте рассказа, я снова позеленела, торопливо хлебнула горячего чая, обожглась, поперхнулась и тётка Марья принялась колотить меня по спине, приговаривая успокаивающим тоном:

— Да ты не бойся, Женька. Мы твою куклу увели. Вон она в чулане сидит. Василий его охраняет.

Скотник Василий услышав своё имя, радостно осклабился и взял под козырёк.

— С нашим удовольствием. От меня не уйдёт.

— К-какая кукла?!

С обожженного нёба кусками слезала кожа. Я выплюнула комочек.

— Вася, покажь! — скомандовала бабка Вера

…Ох, уж лучше бы мне этого никогда не видеть! В маленьком чулане, заставленном вёдрами, банками, досками и ещё бог знает чем, сидел Борис Григорьевич. Или то, что от него осталось. Грязный, в рваной одежде. Волосы перепутаны, свисают на лоб мерзкими сосульками. Взгляд… да уж какой там взгляд. Так люди не смотрят. Бессмысленный, остекленевший. Ни радости, ни ненависти. Ничего. Кукла.

— Да ты не тушуйся, Женька! Чего его жалеть? Чай ты не ребёнок. Ну, сломалась кукла, сделаешь себе ещё!

— Ещё?!

Бабки переглянулись.

— Ты Женя, молодая ещё, — тётка Тамара похлопала меня по руке. — Эта кукла… она у тебя первая?

— Я не знаю! — от отчаяния мне реветь хотелось. Почему они называют Бориса Григорьевича куклой? Чего от меня хотят?

В разговор неожиданно вмешался скотник Василий.

— Хватит вам, бабы, девку-то мучить. Не учёная она. Ей объяснить надо по-человечески.

Он больше не улыбался и не называл меня дочкой. Смотрел серьёзно и глаза у него были трезвые, так, будто и не пил никогда горькую дядька Василий.

— Вишь, вы старые душой очерствели. Для вас кукла будто и не человек.

— Да какой же это человек?! У куклы души нет!

— Верно, нет. Да только куклы о том не знают. И страдают по человечески. И любят.

— Перестань! — тётка Марья поморщилась, будто услышала глупость. — Никого они не способны любить. Ни детей своих, ни близких. Для них одна страсть — тот, кто их к жизни вызвал. И тут уж они не знают не удержу ни чести, на всё пойдут, лишь бы угодить своему хозяину. Ты, Женька, на кой шут, это куклу к жизни вызывала? Чтобы тех двоих убить? Чем они помешали-то тебе?

— Они… — в горле пересохло, и я едва выговорила первое слово. — Они напали на меня. Хотели убить.

— Во-она что?! Тогда понятно. Не понятно только, как ты в том доме оказалась.

— У меня там… друг живёт.

— Друг? Хахаль что ли?

— Хахаль.

Бабки понимающе покивали.

— Только ты, Женька напрасно куклу чинить взялась. Неблагодарное это дело. Оттого бабёнка-то его и пострадала.

— Я уже поняла.

К тому времени я действительно уже многое понимала. И то, что бабки знают про ангелов куда больше чем я. И то, что их не удивляла и не огорчала моя способность сознательно вызывать к жизни ангелов. Кукол.

— Я поняла, — повторила я. — Только как вы его освободили? Его ж арестовали. Вроде бы…

Тётка Марья презрительно хмыкнула.

— Куклу увести из-под стражи — это дело плёвое. Да только, мы тогда скотину твою потеряли, помните, девки?

При слове «скотина», Тотошка приоткрыл веки, но, видно решил не обращать внимания на болтовню деревенских старух и снова задремал, изредка нервно подрагивая хвостом.

— Точно, он возле того дома и остался, — подтвердила бабка Вера. — Ну, так мы его кликать не стали. Время поджимало.

— А зачем? Зачем вы сюда его привели? Бориса… Григорьевича?

— Как зачем?! — удивились старухи. — Да сломанная кукла только и годна, что тварей из Бездны на куски рвать. Расскажи-ка Маша, про давешнюю стычку!

— Да что тут говорить? — скромно потупилась тётка Марья. — Мы в Грязновку прибыли к полудню, а здесь уж такой бедлам сразу поняли — быть беде!

— А я предупреждал, — вставил скотник Василий. — Говорил, что Бездна гудит.

Словно подтверждая его слова, за окном ухнуло, и раздался далёкий гул.

— Яма рванула, — прокомментировала тётка Марья. — Мы эдаких-то ям с Василием штук пятнадцать вдоль леса проложили. В каждом зелье. Ступит постзем на такую яму, так его враз в клочья разорвёт!

— Минёр! — дядька Василий с одобрением похлопал Марью по плечу и ведьма-целитель смущённо захихикала.

— Один постзем уцелел. Мы и не заметили его, думали — мёртвый. А он вскочил и на Настю…

— Я его с одного удара мотыгой уделала, — хвастливо вмешалась бабка Настасья едва слышным от слабости голосом. — Но и он меня… уделал.

Снова раздался гул и избушку заметно тряхнуло.

— Беда, девки, — бабка Вера поднялась из-за стола и сунула ноги в валенки. — Засиделись мы, а Бездна не дремлет. Надо идти.