Меандр: Мемуарная проза - Лев Лосев

Неприличие Лимонова — вовсе другого рода, в прямом смысле слова порнографического: выставляются напоказ подсознательные перверсивные импульсы. Ненормативной лексики у Лимонова очень мало — "попки" и "письки" куда похабнее.

Потрясающий художественный эффект возникает, когда "последние вопросы" задаются не осторожным нормативным языком, а живой речью, которая сама в процессе непрерывного становления. Дело тут не в травестии, не в том, что получается смешно. Впервые я слышал "Николая Николаевича" от своего друга художника Ковенчука. Сам обладая редким чувством слова, он прочитал где-то самиздатского "Николая Николаевича" и запомнил наизусть большими кусками. Он декламировал мне фрагменты фантастического текста, и мы беспрерывно хохотали. Можно было бы сказать: "И его декламация сопровождалась взрывами смеха". Артиллерийский обстрел тоже неизбежно сопровождается взрывами, однако не шума ради стрельба ведется, а на поражение. Язык волен, автор мудр, читатель весел. Творчество веселое, вольное и мудрое — нетрудно проследить его русскую родословную: Зощенко, Достоевский, письма Пушкина.

И не гнушался добрый мир общинный

Матриархальной лексикой обсценной.

Тот же Герасимов рассказывал мне, как в послевоенный год маленьким мальчиком он был привезен на лето в глухую деревню. Там его сразу принялась задразнивать стая оголтелых сверстниц.

Затравленное городское дитя, он заорал на хулиганок: "Идите к черту!" Появилась бабушка, суровый матриарх, и не без испуга в голосе попеняла ему: "Нехорошо так ругаться, его поминать". — "А они пристают…" — "А ты им скажи: "Идите на х…!", а его не поминай".

Сейчас многие стали благочестивы и вспомнили о средневековом запрете на матерную речь как проявление язычества. Один уважаемый Алешковским философ сказал мне: "Я вашего Алешковского читать не буду, потому что матерщина оскорбляет Божью Матерь". Здесь, я думаю, проявилось искреннее религиозное чувство и полное отсутствие чувства языка. Если правило веры не прочувствовано в живом опыте, а применяется априорно, оно есть суеверие. Значение любых, без исключения, слов контекстуально. В трогательной старинной легенде статуя Богородицы улыбнулась бродячему клоуну, который по незнанию молитв от души по- жонглировал перед Ней. Можно представить себе и продолжение легенды — набежали ханжи, завизжали: "Перед святыней какие-то палки кидать в воздух — на костер поганца!"

"А некоторых Господь простит за то, что хорошо писали", — говорил Бродский, ссылаясь на английского поэта.

Собственно говоря, у Одена в качестве прощающей инстанции назван не Бог, а Время: "Время, которое нетерпимо к храбрым и невинным и уже через неделю равнодушно к прекрасной внешности, поклоняется языку и помилует всех тех, кем он [язык] живет; прощает им трусость, высокомерие, слагает почести к их ногам. Время, которое таким странным образом извинило и помиловало Киплинга с его взглядами, которое помилует и Поля Клоделя, прощает и его [Йейтса] за то, что хорошо писал".

Некоторая логическая запинка в подстрочнике объясняется тем, что оригинал написан подпрыгивающим шаманским размером, четырехстопным хореем со сплошными мужскими окончаниями и парными рифмами, размером, воспроизведенным Бродским в третьей части стихов "На смерть Т.С. Элиота".

Стихи "На смерть Т. С. Элиота", как известно, лишь отчасти написаны как отклик на смерть Элиота, а более как отклик на то близкое к откровению душевное потрясение, которое испытал Бродский, когда, листая английскую книжку в темной ссыльной избе, наткнулся на вышеприведенные строки Одена. В первой части триптиха Бродский заставляет Время представительствовать Бога, выполнять ангельскую (посланническую) миссию: "Уже не Бог, а только Время, Время зовет его". Отсюда и подстановка в высказывании "Некоторых Господь простит за то, что хорошо писали", которое стало для Бродского личным Символом веры.

Нет ничего удивительного в том, что Бродский любил Юза. Кто Юза не любит! Интересно то, что, подыскивая определение для таланта Алешковского, он назвал Моцарта, то есть в своей иерархии поместил Юза на высший уровень.

Моцартианское начало Бродский увидел только в двух современниках — Алешковском и Барышникове. "В этом безумии есть система": с точки зрения Бродского, эти художники, подобно Моцарту, не выражают себя в формах времени, а живут формами времени, то есть ритмом ("Время — источник ритма", — напоминает Бродский). Ритмы времени проявляются в музыке, движении, языке, которые, говоря словами Одена, "живут людьми".

Те, кто интуициям поэта предпочитает основательную философию, найдут сходные представления о единстве Времени и Языка у Хайдеггера.

По поводу украинского философа, чью работу о Хайдеггере он с интересом читал, Юз все же сказал: "Нехайдеггер!"

Больше всего я люблю "Синенький скромный платочек" (1982). Помню, как начал читать в первый раз и почти сразу перешел на чтение вслух — невозможно было отказать языку, гортани в таком празднике. И написал автору: "Я начал читать, и мне очень понравился тон и необыкновенное мастерство языка… exuberance образов, красок, характерных выражений, которая вас опьяняет и увлекает. Много лишнего, несоразмерного, но verve и тон удивительны". Нет, это не я написал Алешковскому, это мой тезка, Лев Николаевич Толстой, написал Николаю Семеновичу Лескову. Цитату я выбрал из статьи Эйхенбаума о Лескове (""Чрезмерный" писатель"). В этой статье развивается важный тезис о неотделимости литературного процесса от общеинтеллектуального, в первую очередь от развития философской и филологической мысли. Новое знание о природе языка и мышления открывает новые перспективы воображению художника, а по ходу дела создаются и новые правила игры. В середине XX века распространилось учение о диалогизме, иерархии "чужого слова" у Алешковского становятся чистой поэзией. В "Платочке" смешиваются экзистенциальное отчаяние и бытовой фарс, и результат реакции — взрыв. Подобным образом в трагическом Прологе к "Поэме без героя" проступает "чужое слово" самой смешной русской комедии:

…а так как мне бумаги не хватило,

Я на твоем пишу черновике.

И вот чужое слово проступает…

Сравните:

АННА АНДРЕЕВНА Что тут пишет он мне в записке? (Читает.) Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое было весьма печальное; но, уповая на милосердие Божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек… (Останавливается.) Я ничего не понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?

ДОБЧИНСКИЙ А, это Антон Антонович писали по черновой бумаге, по скорости: там какой-то счет был прописан.