Полководец - Владимир Карпов

– Вижу, решение вами выстрадано и вы уже привязаны к нему. Это хорошо, – сказал маршал. – Против такого замысла не возражаю. А директива Ставки на наступление к вам должна скоро поступить.

Итак, решение принято, одобрено, но… Как известно, без этого «но» у Петрова редко обходилось.

Командующий Черноморским флотом вице-адмирал Л. А. Владимирский доложил Петрову, что им получены указания наркома Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецова о том, что ввиду сильного минирования противником прибрежных вод Черного моря южнее Таманского полуострова и наличия у него все еще сильной авиации Ставка не считает нужным рисковать крупными кораблями в данной операции. Это очень огорчило Петрова. Ведь именно мощный огонь артиллерии крупных кораблей должен поддерживать высадку десанта и наступление с Малой земли. Но, как говорится, палка в колесе появилась, надо искать выход. И Петров его находит.

Командующий фронтом вызвал с плацдарма командующего артиллерией армии полковника И. М. Рупасова, чтобы с ним рассмотреть вопрос огневого обеспечения наступления малоземельцев. Полковник Рупасов был хорошо известен Петрову по Севастополю. Во время всей героической обороны этого города он был начальником артиллерии 172-й дивизии, которой командовал Ласкин. Поэтому, собираясь выехать на КП 18-й армии, Иван Ефимович сказал Ласкину:

– Завтра, Иван Андреевич, поедете со мной к Леселидзе, ведь вы после Севастополя, кажется, не виделись с Рупасовым.

На КП Леселидзе были рассмотрены огневые возможности на плацдарме. Было решено для более надежного огневого обеспечения наступления с Малой земли выделить крупные силы авиации – штурмовики и бомбардировщики – и нацелить туда огонь дальнобойной артиллерии фронтового подчинения и береговой обороны флота. А лично на полковника Рупасова была возложена ответственность за организацию четкой корректировки артиллерийского огня и за своевременное обозначение переднего края при подлете нашей авиации.

В эти дни на Северо-Кавказский фронт прибыл еще один представитель Ставки – нарком Военно-Морского Флота адмирал Николай Герасимович Кузнецов. Вот что пишет об этом сам Кузнецов:

«…Меня вызвали в Ставку. Разговор начался с вопроса о важности Новороссийска как порта и как флот может помочь его освобождению. Я доложил наши наметки.

– Не спешите, – ответили мне. – Поезжайте на юг и лично разберитесь во всем.

Уже привыкший к тому, что И. В. Сталин очень строго заботился о секретности предстоящих операций, я не счел удобным подробно расспрашивать о разрабатываемом плане. Решил воспользоваться уже испытанным приемом: выяснить что можно через своих работников в Генштабе. Но оказалось, что и они пока мало осведомлены.

18 августа я вылетел в Краснодар к командующему Северо-Кавказским фронтом генерал-полковнику И. Е. Петрову.

Встретились как давние и добрые друзья. Моряки прониклись любовью и уважением к И. Е. Петрову еще при обороне Одессы и Севастополя, когда он командовал Отдельной Приморской армией. Он всегда высоко ценил моряков и умело организовывал взаимодействие сухопутных войск и флота. И сейчас он уделял большое внимание этому вопросу, очень чутко прислушивался к мнению моряков и возлагал большие надежды на их помощь. Часто он прямо звонил мне в Москву, чтобы разрешить тот или иной вопрос. Иван Ефимович предложил засветло проехать на машинах на его КП. Он ознакомил с замыслом операции. Цель ее заключалась в том, чтобы разгромить всю вражескую таманскую группировку.

Прежде чем приступить к прорыву «Голубой линии», предусматривалось освободить Новороссийск. Планировались внезапные удары по вражеским войскам в городе одновременно с трех направлений – с востока, юго-запада и юга. Удар будет наноситься и с суши и с моря. С востока должна была наступать восточная группа войск 18-й армии; с юго-запада, с мысхакского плацдарма – западная ее группа, в том числе и 83-я морская стрелковая бригада, со стороны моря должен был высадиться десант».

Энергичный, обаятельный молодой адмирал (ему тогда был сорок один год) пользовался большим уважением не только на флоте, но и в сухопутной армии. Перебросившись шутками с командующим И. Е. Петровым, Николай Герасимович ознакомил Военный совет и командование фронта с положением дел на основных направлениях советско-германского фронта, сделал особый упор на Северном и Балтийском флотах.

Дальше я передаю слова присутствовавшего при этой беседе Ласкина:

– Для нас, поглощенных событиями на юге страны, его информация была интересной, она раскрывала глаза на многие государственные вопросы. По твердости каждой формулировки, убедительности высказывания чувствовалось, что Кузнецов выражает не только свое мнение, а в целом Ставки и Генштаба. В его манерах была естественная простота и изящность. Серьезное лицо его обращалось ко всем нам с дружеской улыбкой. Николай Герасимович умел шутить. Помню, Иван Ефимович сказал ему, что в целях ослабления авиации противника он приказал периодически наносить удары по аэродромам врага и что на днях летчики Четвертой воздушной армии совершили налет на крупный аэродром в Крыму и уничтожили тринадцать самолетов на земле. Николай Герасимович сказал: «По немецким данным, они четырежды перетопили наш флот, особенно подводные лодки, пять раз уничтожили все наши самолеты, побили все сухопутные армии и вовсю кричат, что у нас исчерпаны все резервы. Конечно, если полностью верить всем донесениям наших фронтов и флотов о нанесенных врагу потерях, то и мы поуничтожали немцев столько, что вроде Гитлеру и воевать скоро будет нечем». Находившийся здесь член Военного совета генерал Баюков, человек, не понимавший и не принимавший шуток, без которых и в жизни и тем более на фронте не обойтись, сказал: «Выходит, что и донесениям нашего фронта вы не будете полностью верить?» Кузнецов не среагировал на это и продолжал: «Но гитлеровцы еще очень сильны. Это нам надо знать, и с этим надо считаться». Затем стал говорить Петров, которого Николай Герасимович слушал с большим вниманием. Иван Ефимович завел речь об использовании сил Черноморского флота в предстоящей операции. Ознакомив адмирала с замыслом-решением на операцию, он подчеркнул важную роль, выполняемую в ней флотом, в частности морским десантом. Зашел разговор и о месте высадки его. Но чувствовалось, что обо всем, что говорил Петров, Кузнецов уже знал и поэтому без промедления высказался за то, чтобы десант высадить в Новороссийске, то есть полностью поддержал соображения Петрова и командующего Черноморским флотом Владимирского. Иван Ефимович по опыту героической обороны Одессы и Севастополя хорошо знал и высоко ценил роль мощного огня орудий крупных кораблей в поддержке сухопутных войск, действовавших в прибрежной зоне. Поэтому теперь не преминул сказать об этом наркомвоенмору, видимо все же рассчитывая заполучить корабли для действий в предстоящей операции. Николай Герасимович сразу понял Петрова и сказал: «Решение Ставки не применять крупные корабли в данной операции не самоцель сохранить корабли, ведь и они создаются для боя. И когда надо было любой ценой удерживать Севастополь, то туда направлялись самые крупные наши корабли. Это вполне оправдывалось тяжелой фронтовой обстановкой тех дней на юге страны. В данной операции ваш фронт решает не менее важную задачу. Но теперь совсем иная оперативно-стратегическая обстановка, другие у вас и возможности. Вы под Новороссийском сосредоточиваете огромную массу артиллерии, гвардейские минометы „катюши“, большие силы авиации. В этих условиях нет необходимости использовать крупные корабли. К тому же противник усыпал прибрежные воды противокорабельными минами, имеет сильные торпедные катера и бомбардировочную авиацию. Таким образом, теперешняя наша забота – сохранить крупные корабли – полностью оправдывается самим ходом военных событий. До конца войны еще далеко, они потребуются для последующих боевых дел».

Потом Николай Герасимович стал с большой похвалой говорить о Петрове: «Вы, Иван Ефимович, уже два года воюете вместе с моряками. За вами Одесса, Севастополь. И если в то время вы подчинялись командующему Черноморским флотом, то теперь он подчинен вам. Вы стали вроде флотоводца! Моряки давно наслышаны о вас и прониклись к вам большим уважением. А моряки-офицеры, кроме этого, выражают удовлетворение тем, что командующий фронтом считается с их мнением при выполнении боевых задач, решаемых морскими силами, и возлагает на моряков большие надежды». Петров, не любивший похвал, отнекивался: «Ну что вы, всего-то я и научился, что отличать катер от эсминца. Но зато многое узнал о мужестве, об истинном коллективизме и отваге личного состава кораблей и морской пехоты. Их решительные и героические боевые дела видел всюду. Я надеюсь, верю в новые подвиги моряков в предстоящих наступательных боях». – «Ваша оценка боевых дел моряков нас радует, – сказал Кузнецов. – В их мужестве, видимо, сказывается и более длительная служба матросов на флоте, и сама морская стихия. Корабль и море по-особому сплачивают людей в одно нераздельное целое, в одну боевую семью и готовят к свершению героических дел. Да, о героических подвигах моряков знают воины всех фронтов, знает весь наш народ, знает о них и враг. – Потом Кузнецов спросил: – А не имеете ли вы, Иван Ефимович, каких-либо претензий к морякам?» – «Одно не ладится у них: не могут даже на один-два дня предвидеть погоду на море. Так было в феврале, так, чувствуется, будет и теперь», – сказал Петров. «Это бывает… В погоде ошибаются и сами ученые-метеорологи»… Эту беседу двух крупных военачальников я слушал с большим вниманием и интересом, видимо, поэтому основные мысли ее крепко запали в моей памяти, – завершил Ласкин свой рассказ.