Кольцо - Мери Каммингс

— Ты что — забыла, что я женат?! И женат, между про­чим, на твоей дочери!

— Но Ники, неужели ты не понимаешь — тут нет ниче­го такого, что нельзя было бы решить с помощью хоро­шего адвоката! Не мне тебя учить! — В голосе ее послы­шалось легкое раздражение.

Не-ет! Ну это уж слишком!

Почему он должен сидеть тут и слушать весь этот бред?!

— Ты... ты будешь кофе пить?

— Да, спасибо...

Кажется, ее это обрадовало — до сих пор он ни разу не предлагал ей кофе.

— Сейчас я распоряжусь, чтобы тебе принесли. У меня тут... срочное дело — посиди, подожди. — Ник схватил со стола папку, быстро вышел и, захлопнув дверь кабинета, подавил в себе инстинктивное желание привалиться к ней спиной. Хряснул кулаком по косяку. Какого черта она себе воображает! Дура ненормальная!

Поймав вопросительный взгляд мисс Эмбер, он глу­боко вздохнул и попытался успокоиться. Кроме них, сла­ва богу, в помещении никого не было. Посетители обыч­но дожидались в соседней приемной, под надзором двух секретарш, — комната же мисс Эмбер, служившая послед­ним рубежом обороны на пути к его кабинету, для посто­ронних была недоступна.

— Мисс Эмбер, пусть мисс Хэнсфорд принесут кофе и... что там она еще хочет.

Он потянул к себе телефон — позвонить Нэнси на со­товый, узнать, где она, и добавил:

— И пожалуйста, не упоминайте при Нэнси о... ее ви­зите.

Подумал, что этого можно было и не говорить: мисс Эмбер никогда не болтала лишнего.

— Я думаю, миссис Райан уже в курсе, — после секунд­ного колебания ответила секретарша.

Ник медленно положил трубку.

— Почему вы так решили?

— Дело в том, что мисс Хэнсфорд перед тем, как под­няться наверх, устроила у нас в вестибюле некое... шоу с раздачей автографов и фотографиями для прессы.

— Откуда взялась пресса? И куда смотрела охрана, черт побери?!

Час от часу не легче!

— Репортеров мисс Хэнсфорд, как я поняла, привела с собой. Все выглядело вполне безобидно: она сфотогра­фировалась на фоне фонтана в вестибюле, подписала не­сколько открыток и календариков...

— Ясно, а Нэнси... Нэнси тут при чем? — перебил Ник.

— За пару минут до того, как мисс Хэнсфорд вошла в приемную, я слышала, как поднимается ваш лифт, — кив­нула секретарша на стену слева от себя. — Я обычно слы­шу, когда он поднимается.

Его личный лифт! Лифт, имеющий всего четыре кноп­ки: «Вестибюль», «Конференц-зал», «Кабинет» и «Апар­таменты»... Да, никто, кроме Нэнси, им воспользоваться не мог.

Значит, она видела, как Алисия кривляется в вести­бюле, как раздает автографы, — и после этого поднялась наверх. И...

— Мисс Эмбер, а больше лифт... не спускался? — быст­ро спросил Ник.

— Нет.

— Хорошо. Я скоро вернусь, — с этими словами он вы­шел в коридор, нащупывая в кармане мастер-ключ, откры­вающий любую дверь в этом здании — в том числе и дверь конференц-зала. Вернуться в кабинет, где сидела Алисия, он бы сейчас ни за что не согласился.

— Не бойся, девочка... Не бойся, моя маленькая... Ник­то тебя у меня не отнимет... Никто, слышишь?! Мы с то­бой уедем — уедем туда, где нас никто не найдет... Сейчас я соберу вещи, и мы уедем — далеко-далеко!

Нэнси металась по комнате и бормотала это Дарре, которая бегала следом, заглядывая ей в глаза.

Нужно взять с собой папку — ту самую... и шкатулку из слоновой кости. В крайнем случае ее можно будет про­дать — за нее много дадут. Хотя нет, о чем речь — она же теперь богатая! Где папка? Куда он положил папку?! И шубку надо взять... обязательно... и ночник!

С того момента, как она увидела входящую в вестибюль Алисию, у нее осталось лишь одно желание: убежать, спря­таться, сделаться маленькой и незаметной, чтобы ее ни­кто и никогда не смог найти. Их с Даррой....

— Не бойся, девочка... не бойся...

От этих слов Нэнси самой становилось легче: она не одна, ей есть кого защищать!

Ее немного подташнивало, и казалось, что в комнате невыносимо холодно и душно. Голова не работала, а нуж­но было сейчас сосредоточиться и собрать самое необхо­димое — всего один чемодан, больше не унести.

Как тогда, четыре года назад... Как тогда...

И выбранный чемодан — единственный, на котором не было инициалов «N. R.», — оказался тем самым, ста­рым, чемоданом: с ним она ушла тогда от Ника. От этой мысли захотелось вдруг засмеяться.

История повторяется в виде фарса...

Она потащила чемодан в комнату — ту, которую за эти дни уже привыкла считать «своей», где на стенке висел в застекленной рамке их с Даррой карандашный портрет, сделанный год назад уличным художником, а у тахты — просто так, для красоты — стоял ее ночник. Не в спальне, а здесь.

Потому что в спальне был другой ночник, золотистый, памятный ей еще по прежним временам. Он переливал­ся янтарным светом, и в этом свете глаза Ника казались совсем зелеными.

Движения Нэнси становились все медленнее...

Вместо того чтобы раскрыть чемодан и начать скла­дывать туда вещи, она опустила его на пол, села на тахту и обхватила себя руками. Потом обняла втиснувшуюся на колени собаку.

— Не бойся, девочка...

На улице смеркалось, и, наверное, надо было зажечь свет, но она сидела, прижимая к себе Дарру, и не двига­лась с места.

Ник сказал тогда: «Не уходи, пожалуйста, не уходи.». И еще: «Я люблю тебя...»

А позавчера принес огромный букет кремовых роз... Она удивилась — а он рассмеялся: «Я тут подумал, что никогда раньше не дарил тебе цветов, — пусть это будет за все прошлые разы!»

У них была общая спальня — огромная, с окном во всю стену и темно-красной резной деревянной панелью над изголовьем. И на тумбочке стоял светящийся янтарем ночник, и ночью, просыпаясь, Нэнси чувствовала на бед­ре тяжелую теплую руку...

Он придет часам к семи — сначала Дарра насторожит уши, сорвется с места и бросится к лифту, а потом и она сама услышит шорох раскрывающихся дверей.

И поэтому сейчас нужно сидеть и ждать. И вспоминать все самое хорошее, и сопротивляться мучительному, грызущему изнутри желанию спрятаться, уйти, уехать — ско­рее, пока не стало слишком поздно.

Наверное, Алисия уже поднялась к Нику. И сидит те­перь у него.

Зачем она приехала?!

Нужно подождать. Он скоро придет.

Сегодня вечером они собирались поехать к Бену...

На спине у Ника, на пояснице, есть родинка — корич­невая, небольшая и выпуклая, ее можно нащупать даже сквозь майку. А спина огромная, загорелая, с длинными упругими мышцами, к которым так приятно прижимать­ся щекой, гладить их, обводить пальцем... И он обычно смеется и говорит: «Что ты там шебуршишься и щеко­чешься? Иди сюда!» — и перетаскивает ее вперед.