Предновогодье. Внутренние связи (СИ) - Хол Блэки

Мэл часто и жарко дышал.

— Раздвинь ножки, — послышался хриплый прерывающийся голос над ухом.

И я согласно выполнила просьбу, не испытывая ни капли стыда от собственного распутства. Мелёшин втиснул колено и потер им между моих ног. Разве крыска сподобилась возмутиться нахальным вторжением? Наоборот, из моего горла вырвался глухой стон, а руки крепко вцепились в плечи Мэла. Я чувствовала его возбуждение и как губка пропитывалась его желанием. Нашим общим желанием.

— Да, Эвочка, да… — бормотал он, целуя. — Моя девочка… Скажи "да"…

Внезапно я увидела себя со стороны — с задранной до талии юбкой и ногой, закинутой на Мелёшинское бедро, а он сам, вмяв меня в стену, нетерпеливо шарил по телу, дрожа от предвкушения. Увидела свое пылающее лицо и растрепанные волосы, увидела согласие в своих глазах.

Отстраненное созерцание происходящего начало неумолимо гасить внутренний огонь, пожирающий меня. Тело еще жаждало, а рассудок уже заработал, остужая его.

Сейчас мы с ним… сейчас он меня здесь… в полутемном коридоре как легкодоступную шлюшку… А потом, как тогда, в библиотеке, равнодушно отойдет, словно не случилось ничего особенного. Застегнет свою сбрую и начнет названивать блондинке: "Милая, чем занимаешься? Жди, скоро буду".

Руки опустились. Мэл, увлеченный процессом, не заметил, что мое настроение изменилось.

— Что будет дальше? — спросила я спокойно.

— А что дальше? — не переставая целовать, сказал он хрипло. — Отлично проведем время.

— Я должна отлично проводить время с учебниками.

— Не отпирайся, — выдохнул на ухо и прикусил кожу. — От тебя за километр несет страстью. Ты хочешь этого не меньше, чем я.

— Мне много чего хочется, — оттолкнула Мелёшина. Как ни странно, удалось.

— Папена, зачем тебе аттестат по висорике? — его тон стал насмешливым, и я поняла, что возбуждение пошло на спад. — Чтобы потешить самолюбие?

— Тебя не касается.

— Хорошо. Учись и совмещай полезное с приятным.

— Для совмещения маловато ума. Лучше что-нибудь одно. Посмотри на меня! Разве я похожа на Эльзу? Или на твою блондинку?

— Изабеллу.

Меня покоробило упоминание Мелёшиным ее имени. Не знала и знать не хочу, как зовут длинноволосую красотку.

— На нее. Мэл, скажи честно, что тебе нужно от меня?

— Что нужно? — переспросил он, растерявшись.

— Не далее как на прошлой неделе ты говорил, что мы разные, и нам нужно держаться друг от друга подальше.

— Говорил, — признал он неохотно.

— Тогда зачем всё это? Хорошо провести время и разбежаться? Ты полетишь к своей Изабелле, я вернусь к учебникам. Это правильно?

— Нет, — отвернул голову в сторону. — Я скажу ей правду.

— Какую?

— Эва, если вопрос в деньгах, могу давать тебе некоторую сумму… каждую неделю…

Меня будто окатило ледяной водой.

— Ты подумал… ты решил, что я из-за денег?! — выпалила с пылающим лицом. — Запомни, Мелёшин Егор Как-тебя-там! Я. Не. Продаюсь!

— Эва, послушай… — начал он, но я оборвала:

— Мелёшин, мы разные! — заговорила, одергивая юбку и заново собирая волосы в хвостик. — Левый и правый берега — знаешь? Небо и земля — знаешь? Солнце и Луна — знаешь? Так вот мы еще дальше! Ты любишь машины и красивых девчонок, я люблю гулять и мечтаю о… в общем, мечтаю. У каждого из нас свои интересы и понятия о правильности, так что не трави душу, ступай по своим делам, а я пойду по своим.

И, закинув сумку на плечо, я пошла прочь, не оглядываясь на растерянного Мэла.

Это могла быть 29.2 глава

К черту библиотеку!

Сама не поняла, как хватило спокойствия пройти по коридору медленно и с достоинством, не срываясь на бег, а завернув за угол, припустить окраинами в архив, чтобы не столкнуться вновь с Мелёшиным. Хотя он не стал останавливать и догонять. А зачем? Подумаешь, у одной дурочки хватило ума отказать. Мэл, не сходя с места, щелкнет пальцем, и набежит толпа более сговорчивых и умных девушек. В отличие от меня.

При воспоминании о недавних горячих объятиях в голове опять наступило затмение, и я потеряла способность соображать: от гнева, от обиды и от пронзительности ощущений, накрывших пряным вожделением в полутемном углу коридора. Схватилась за перила, чтобы отдышаться и восстановить четкость зрения, а потом двинулась дальше.

Мэл узнал от кого-то, что у меня появились бонусы при трудоустройстве в архив. От кого же еще, как не от Мавочки, с которой торчал вчера в холле! Недаром у отдела кадров сложилась репутация кузницы сплетен и слухов. Наверняка кадровичка выложила Мелёшину всю подноготную моей карьеры, и они долго посмеивались над мизерным окладом младшего помощника архивариуса. А сегодня Мэл не преминул воспользоваться полученной информацией, решив, что нам обоим будет удобно.

Ему самому, тискающему меня в свое удовольствие тайком ото всех, а после отправляющемуся домой, в большой сверкающий мир, и сопровождающему Элеонору или как там ее… Изабеллу… в театр или на какой-нибудь банкет.

И мне, бездарной простушке и обманщице, почитающей за счастье, что на мою затрапезную персону обратил внимание видный перспективный парень. А в качестве подачки, и чтобы не трепала языком налево и направо, пообещал подкидывать деньжат, тем более они сейчас необходимы край головы.

Словом, мне отводилась роль маленькой грязной тайны богатого избалованного мальчика. Горечь сделанного открытия осела в душе толстым слоем разочарования — на себя, на Мелёшина, на стечение обстоятельств. Мысль о том, что в глазах Мэла я выглядела дешевой девицей, не прочь перепихнуться по-быстрому в любом подходящем углу, вонзилась острым ножом в сердце по самую рукоятку.

Придя в архив, я одарила вежливым "здрасте" начальника. За прошедшие сутки отношение архивариуса ко мне не изменилось в лучшую сторону. Штусс по-прежнему не доверял содержимое драгоценного архива, отгороженного деревянной стеной. Он опять усадил меня за столик рядом с растительным царством и всучил кипу карточек. Зачем, спрашивается, их переписывать, если они в приличном состоянии — не мятые, не рваные, не обгрызенные?

Архивариус выглядел сегодня неважно. Постоянно швыркал и сморкался в платок, отчего нос мужчины опух и покраснел.

— Швабель… э-э-э… — решила я посочувствовать болезненному виду начальника.

— Иоганнович, — хлюпнул он. — Погодите.

Ушел за перегородку, шуршал чем-то и двигал ящиками, а потом появился, имея более презентабельный вид.

— Что-то неясно? — обратился ко мне.

— Что вы, — поспешила я разуверить, — наоборот, четкий почерк, и доходчиво изложено, — похвалила содержимое карточек, и архивариус удовлетворенно кивнул. Лесть приятна каждому, пусть даже маленькая.

— Тогда что?

Если скажу, что он выглядит нездоровым, подумает, будто хочу избавиться от него и отправить на лечение в домашних условиях.

— У вас богатая коллекция, — сделала комплимент, обведя рукой зеленеющие углы помещения. — В наше время не каждый мужчина увлекается разведением комнатных растений.

— Я и не увлекаюсь, — ответил начальник. — У меня на них аллергия.

Ничего себе поворот! От неожиданности я замолчала, не зная, что сказать. Для чего же тогда архивариусу нужен богатый флоропарк? Зачем мучиться с постоянным насморком, если можно выбросить горшки и кадки или раздать по отделам?

В это время в архив зашли две студентки, попросили мемуары какого-то ученого-висорика, и Штуссу пришлось отвлечься. Затем пришел парень за сборником докладов с прошлогоднего научного семинара, и помещение ожило, наполнившись возней и перелистыванием страниц.

Я чиркала, заполняя карточки, а мысли текли, загибаясь неизменной дугой к Мелёшину, и снова болезненно заныло сердце и защипало в глазах.

Два часа рабочего времени закончились, и морально разбитая крыска все-таки завернула в библиотеку. Сдав Бабетте Самуиловне книги, прошла затяжную процедуру их проверки на степень чистоты и замызганности. К невольному облегчению, не встретила Петю и сама себе подивилась — я подсознательно оттягивала разговор с ним.