Итальянец - Анна Радклиф

В дальнем конце залы под черным балдахином на возвышении восседали трое, то ли главные судьи, то ли главные палачи, он этого еще не знал. В стороне от них за столом сидел секретарь под низко опущенной лампой, освещавшей стол и лежавшие на нем бумаги. Вскоре Винченцо убедился, что трое на подиуме и есть высший суд инквизиции, состоящий из главного инквизитора, защитника и члена суда. Вид у всех троих был надменный и грозный.

На некотором расстоянии от стола секретаря Винченцо увидел подобие железной рамы и догадался, что это дыба, страшное орудие пытки, а еще дальше — что-то, напоминающее гроб. К счастью, он не разглядел, лежал ли кто в нем. В соседних с залой помещениях, куда, пересекая ее, время от времени кто-то входил и откуда доносились приглушенные стоны и крики, всякий раз, как отворялась дверь, должно быть, немедленно приводились в исполнение приговоры, выносимые здесь третейским судом.

Винченцо показалось, что он попал в ад. Сам вид этого места, зловещий ритуал суда и приготовления к нему, облик людей, совершающих суд, напоминали чистилище.

Что побуждает человека подвергать пыткам и унижению своего ближнего, того, кто не причинил никому зла ни словом, ни действием, с горечью спрашивал себя юноша. Но, взглянув на троицу на подиуме, ужаснулся тому, что эти люди не только добровольно взяли на себя эти чудовищные обязанности, но гордятся этим, как великой честью.

Главный инквизитор, еще раз повторив имя Винченцо, приступил к своим обязанностям. Он предложил Винченцо покаяться, дабы избежать тяжких мучений. Поскольку юноша на всех допросах говорил только правду и хорошо знал, что его ждет за это, он подтвердил, что не намерен менять свои показания и спасать себя ложью. Мысленно он допускал, что кто-то, может быть, и оправдал бы такую попытку спастись от жестоких пыток, но он знал, как могут пострадать другие от подобного решения, и прежде всего бедняжка Эллена. Нет, он, не колеблясь, был готов к любым испытаниям, ибо знал, что тот, кто вступает на путь ложных показаний, этим обрекает себя на гибель.

Его мучило то, что он не знает ничего об Эллене, не может поручиться перед судьями за ее невиновность, но он не решался здесь даже произносить ее имя, ибо это только вооружило бы инквизиторов новым, еще более изощренным средством мучить его. Они не должны знать ни о глубине его чувств к ней, ни о степени тревоги за ее жизнь, иначе не преминут этим воспользоваться. Он может поставить под угрозу жизнь Эллены, а себя полностью отдаст в руки инквизиции.

В который раз суд призвал его признать свою вину. Наконец главный судья заявил, что в таком случае судьи снимают с себя ответственность за все последствия, не исключая смертельный исход. Но все было напрасно.

— Я невиновен, — еще раз твердо заявил Винченцо, — невиновен в том, в чем вы пытаетесь меня обвинить. Повторяю, невиновен! Ни дыба, ни другие пытки не заставят меня изменить мое заявление. Вина за мою смерть ляжет тяжким позором на ваши головы!

Главный инквизитор, внимательно выслушавший его, на мгновение задумался, однако член суда, явно разъяренный дерзким поведением юноши, сделал палачам знак приготовиться.

В это время Винченцо увидел в зале человека, в котором тотчас узнал монаха, встретившегося ему в коридоре тюрьмы. Юноша был слишком поглощен тем, что ждало его в ближайшие минуты, интерес его к незнакомцу не был столь сильным, как накануне. Однако, увидев его достаточно близко, он был поражен особым достоинством, с которым тот держался, и, вглядевшись в него, более уже не сомневался в том, что перед ним был таинственный монах с развалин крепости Палуцци.

Это побудило Винченцо спросить о нем у секретаря суда, что повергло того в полное смятение. В это время монах пересек залу и скрылся в дальней ее двери. Тем не менее это не остановило Винченцо, и он громко повторил свой вопрос. На это последовало довольно грозное замечание судьи, что он здесь не вправе задавать вопросы, особенно если они не относятся к делу. Бедняга секретарь изменился в лице.

В это время палачи, закончив приготовления, приблизились к нему и, сняв с него камзол и жилет, связали ему руки, завязали глаза и сверху накинули на него кусок темной ткани. Верховный суд начал свой допрос.

— Вы были когда-нибудь в церкви Святого Духа? — спросил главный судья.

— Да, — коротко ответил Винченцо.

— Вы позволяли себе проявлять неуважение к нашей святой религии?

— Нет, никогда, — твердо ответил Винченцо.

— Ни словом, ни действием?

— Никогда. Ни словом, ни действием.

— Напрягите вашу память, — предупреждающе изрек член суда. — Разве не вы оскорбили в этом храме священнослужителя нашей святой церкви?

Винченцо ничего не ответил, сразу догадавшись по характеру вопросов, какое обвинение суд намерен выдвинуть против него. Сообщаемых им достоверных фактов может оказаться недостаточно, чтобы обвинить его в ереси. Никогда еще ему не задавали таких прямых и точных вопросов. Видимо, приберегли на крайний случай, чтобы, не дав ему подготовиться, застать врасплох.

— Отвечайте! Не вы ли нанесли оскорбление католическому священнику в церкви Святого Духа в Неаполе?

— И сделали это в тот момент, когда он совершал покаянную молитву в храме, — добавил чей-то голос.

Винченцо вздрогнул, узнав голос монаха из Палуцци.

— Кто задает мне этот вопрос? — воскликнул он громко и требовательно.

— Вы здесь для того, чтобы отвечать на вопросы, а не задавать их. Отвечайте! — приказал главный инквизитор.

— Я оскорбил священника, — ответил Винченцо, — но я не оскорблял ни церковь, ни нашу религию. Вы не знаете, святые отцы, того горя, которое он причинил…

— Довольно, замолчите! — гневно перебил его главный инквизитор. — Отвечайте на вопрос. Вы оскорбили его и угрожали ему, чем вынудили святого отца прервать молитву, не так ли? Своими угрозами вы заставили его покинуть храм и укрыться в монастыре?

— Нет! — воскликнул Винченцо. — Он действительно покинул храм после моих слов, но мог бы и не делать этого, если бы ответил мне на мои вопросы или пообещал вернуть в родной дом ту, которую так коварно отнял у меня. Он мог бы спокойно остаться в церкви и закончить молитву, я бы ему не помешал.

— Как? — возмутился главный судья. — Вы посмели прервать его беседу с Богом? Вы признаетесь в том, что заставили его покинуть храм Божий? Этого вполне достаточно, — заключил разгневанный главный судья.

— Где вы впервые увидели Эллену ди Розальба? — спросил знакомый голос.

— Я снова спрашиваю: кто задает мне этот вопрос? — повторил Винченцо.