«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1985-1994 - Борис Гедальевич Штерн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ирма Нурланн на рыжем коне, крепкая красивая девушка с цветком в зубах, в оранжевом рабочем комбинезоне, скачет, бросив поводья, отнеся правую руку в сторону, и на ладони у нее трепещет стеклянными крыльями большая зеленая стрекоза.
Миккель в черных трусах, голый до пояса и пунцово обгоревший на солнце, на вороном коне без седла и без уздечки, держится одной рукой за гриву, а в другой у него Сверкающая золотом труба.
В неспешной рыси они проплывают мимо. Они не видят, может быть, даже и не замечают ободранных и грязных (многие встали на колени) людей.
Циприан скачет, задумавшись, подбородок его опущен на грудь, он всегда был серьезным мальчиком.
Ирма занята своей стрекозой — слегка повернув к ней лицо, словно бы помогает ей удерживаться на ладони.
У Миккеля же такой вид, будто он только что отмочил какую-то шуточку и вполне ею доволен. Он ехидно улыбается…
…и вдруг подносит трубу к губам и трубит — звонко, чисто и сильно.
Солнце уже высоко, и снег прекратился, и на горизонте из утреннего тумана возникают силуэты новых и новых всадников.
Будущее не собиралось карать. Будущее не собиралось миловать. Будущее просто шло своей дорогой.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
№ 11
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Владимир Орловский
Штеккерит
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Давние заботы мира
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Советская фантастика начиналась в первые послереволюционные годы; были писатели, преданные жанру, были и журналы, уделявшие фантастике постоянное внимание.
О чем же писали фантасты тех давних лет? Собственно, обо всем, что волнует нас сегодня. О войне и мире. О человеке, о неистощимой его любознательности и бесконечной изобретательности ума. О двойственном характере науки, чьи достижения обратимы и на пользу обществу, и во вред ему. О сущности старого мира, изначальной враждебности его человеку. И конечно же, о будущем обществе равных.
Безусловно, сейчас многое в старой нашей фантастике кажется наивным: научно-технический антураж, резкая, как черно-белое кино, полярность героев, прямолинейность социальных оценок и прогнозов.
И все же она не устарела, поскольку мир не освободился от давних своих забот.
А теперь несколько слов о рассказе, публикуемом здесь с небольшими сокращениями, и о его авторе.
«Штеккерит» Владимира Орловского был напечатан впервые в 1929 г. в «Мире приключений» — едва ли не легендарном ныне ежемесячнике, «иллюстрированном журнале повестей и рассказов». Автор работал в фантастике профессионально и немалого достиг: думаю, что его романами «Машина ужаса» (1925) и «Бунт атомов» (1928), найдись на них издатель, мы и сегодня зачитывались бы.
Отравляющие вещества, о которых говорится в рассказе, вроде бы утратили свой былой ореол сверхоружия — наукой придумано кое-что страшнее и погибельней. Но содержание рассказа не сводится к химической выдумке. «Страдания единиц и миллионов единиц не идут в расчет на весах истории…» — рассуждает «сверхчеловек» Штеккер. Не эта ли психология привела человечество ко второй мировой войне и ставит его на грань третьей, последней для цивилизации?
Фантастику, рожденную Октябрем, с первых дней отличала активная позиция в борьбе за мир. Этим она близка нам сегодня.
Виталий Бугров
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Глава I
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
— Война? Война, милый мой, прекратится на земле не раньше, чем последняя инфузория сожрет предпоследнюю, — не раньше.
Штеккер закончил свою энергичную сентенцию не менее энергичным жестом, стукнул пустой кружкой по мраморному столику и окинул взглядом жующий и чавкающий зал.
— Все это — материал для будущей войны, — продолжал он, жестко улыбаясь. — Они и их дети, и дети их детей.
Собеседник проследил за его взглядом и содрогнулся, глядя на живое человеческое море.
— Ну, и вы тоже… готовитесь?
— Да, только об этом нельзя говорить вслух.
— Отравляющие газы?
Штеккер барабанил пальцами по столу, следя за дымом сигары.
— Д-да, — сказал он наконец, поворачиваясь к собеседнику. — Это будет в свое время сюрпризик, перед которым побледнеют иприт, льюисит и все, что было до сих пор в области военной химии.
— Секрет, конечно?
— Надеюсь, да… Хотя вынюхивают его усердно.
— В чем же будет сила этого яда, на который вы возлагаете такие надежды?
— Он должен быть средством для ударов молниеносных, оглушающих… Одно прикосновение его вызывает жгучую, невыносимую боль. При вдыхании его смерть почти мгновенна. Он проникает сквозь все оболочки органического происхождения.
— Но ведь против всякого яда, в конце концов, существует противоядие!
— Противоядие, разумеется, найти можно и должно, чтобы оградить своих бойцов. И я его открыл… после двух лет работы… Но пока его будут искать те, на кого обрушится мой газ, он свое дело сделает. Вообразите себе, какое впечатление будет производить такая туча, когда она широкою волной поползет на противника… Понимаете ли? Паника, безумие, отчаяние. Ничего живого на пути не останется…
Гейслер смотрел на собеседника почти с ужасом.
— И вы можете говорить об этом так спокойно? Неужели вы, занимаясь подобными исследованиями, не думаете о том, что они направлены на живых людей, которым они несут страдание и смерть?
Штеккер помолчал с минуту.
— Страдания единиц и миллионов единиц не идут в расчет на весах истории, — сказал он наконец сухо, — и когда помнишь об этом, то все становится очень просто и ясно.
— И как он будет называться, этот новый газ?
— Он будет называться «штеккерит». Полагаю, что на это я имею право?
Гейслер молчал, глядя в задумчивости на копошившийся людской муравейник.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Глава II
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
В лаборатории сгущались сумерки, и Штеккер зажег огонь. За окном вдруг сразу стало темнее, будто опустили на него мутную завесу.
Штеккер сегодня задержался здесь дольше обыкновенного. Он перебирал в памяти все, что видел и слышал в течение последних дней.
Гейслер сказал как-то:
— Попробуйте поставить себя на место тех сотен тысяч, которых будут травить вашими газами, как крыс или сусликов.
Штеккер презрительно усмехнулся. Сотни тысяч — это пушечное мясо, предназначенное железными законами пополнять статистические рубрики убитых и раненых. А он принадлежит к числу тех, которые являются движущей силой в сложном ходе дел человеческих. Случайность, конечно, возможна всегда. Ну что же, он сумеет встретить смерть достойным образом, как подобает ученому и
