Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки» - Владимир Николаевич Снегирев

И потом ситуация довольно долго оставалась неопределенной. Горбачев и Яковлев почти месяц выжидали или, правильнее сказать, копили силы для ответного удара, а нас, тех, кто осмелился возразить Нине Андреевой, поочередно подвергали обструкции: «Вы поставили себя вне партии». Нам запретили переводить эту публикацию на иностранные языки, а, напомню, журнал «Новое время» тогда издавался огромными тиражами в разных странах, например, в ГДР мы печатали 60 тысяч экземпляров.

Скоро стало ясно, что без вмешательства Михаила Сергеевича не обойтись.

Когда Яковлев вернулся из Монголии, я ему позвонил. Он был в том телефонном разговоре очень осторожен. Избегал каких-то оценок. Видимо, понимал, что у этого разговора кроме нас может быть много других слушателей. Я ему: «Вот мы выступили против „Советской России“, редколлегия меня поддержала, это наше общее мнение. На публикацию поступают хорошие отклики». Он: «Ну, напечатали вы свою статью, и ладно, и хорошо».

Уже потом мы узнали, какая вокруг этого эпизода развернулась нешуточная борьба наверху, в руководстве партии. Тогда информационное пространство почти целиком было занято сторонниками Нины Андреевой, мы оказались в меньшинстве[230].

Тем временем на местах, в партийных организациях, шли бурные обсуждения статьи. К примеру, в Ленинском райкоме партии города на Неве аппаратчики сумели организовать дело таким образом, что даже выступившая школьница горячо поддержала «принципы» Нины Андреевой. Еще одно обсуждение состоялось в политклубе при Выборгском райкоме партии Ленинграда. Там в дискуссии приняли участие муж Андреевой доктор наук Клушин и партгрупорг кафедры, возглавляемой Клушиным, причем последний посмел выступить против «Советской России», за что участники обсуждения его нещадно раскритиковали. Бедный партгрупорг так расстроился, что решил увольняться из института — лучше уйти по собственному желанию, а не с «волчьим билетом». Секретарь парткома Технологического института был в смятении: чью сторону занять? Его студенты обратились в партком с коллективным письмом, называя статью Андреевой «черносотенной» и требуя поместить опровержение в институтской многотиражке. Но секретарь помнил, что «Советская Россия» — орган ЦК, а потому держал паузу.

Собственный корреспондент «Правды» в Ленинграде Н. Волынский, рассказывая об этом, привел и другие факты недовольства статьей. Так, местная неформальная группа «Человек» публично заявила о том, что намерена возбудить уголовное дело против «Советской России» за клевету на партию и перестройку. Словом, страсти разгорелись нешуточные.

Некоторые партийные руководители на местах восприняли выступление газеты как директивное, устроили его обсуждение в своих организациях.

И в соцстранах тоже внимательно следили за тем, как обернется дело. Лидер ГДР Эрих Хонеккер распорядился перепечатать статью в газете «Нойес Дойчланд» — местном аналоге «Правды».

Помощник Яковлева Николай Алексеевич Косолапов, вспоминая те дни, говорил, что его шеф возмутился более всего даже не содержанием статьи, а той технологией, которая была применена публикаторами. Он горячо доказывал мне:

Понимаете, в работе спецслужб есть важный момент, связанный со сливом информации. Если наш условный «штирлиц» начнет слать в Москву какие-то ценные сведения, а мы будем их открыто использовать, то этот «штирлиц» быстро погорит, его моментально вычислят. Такую информацию надо предварительно «отмыть», как отмывают криминальные деньги. Нина Андреева и ее письмо в редакцию были одним из каналов или объектов «отмыва» информации. Разумеется, сразу стало ясно, что не Андреева написала эту статью, а совсем другие люди, опытные, профессиональные, хорошо знавшие, чего они хотят. При этом надо понимать момент, в который выступила «Советская Россия». Перестройка шла в напряженной борьбе, страшной борьбе. И статья была расценена как выпад ее противников. Как их манифест. Отсюда — реакция и Яковлева, и Горбачева[231].

Но сам Горбачев, повторяю, до поры никак не выказывал своего отношения к тому, что происходит, хотя, судя по всему, активно обменивался разными соображениями с Яковлевым и в одном из разговоров даже заявил, что статья направлена против него, является провокацией и требует отдельного и серьезного обсуждения. Однако время шло, а никакого обсуждения не было.

И только 23 марта, то есть спустя десять дней после публикации в «Советской России», генеральный секретарь перешел в атаку. Дело было во Дворце съездов, где проходил съезд колхозников, а точнее — в комнате президиума во время перерыва.

Судя по дневниковым записям Черняева, первой искрой для разгоревшегося разговора стало замечание главы российского правительства Воротникова по поводу одной не понравившейся ему публикации в «Огоньке».

— Надо что-то с этой печатью делать, — проворчал Виталий Иванович.

Но Горбачев его аккуратно осадил:

— Что ты нервничаешь? Мы не можем как прежде.

В разговор, на свою беду, вступил Лигачев:

— Печать стала и по зубам давать этим… Вот в «Советской России» была статья. Очень хорошая статья. Наша партийная линия.

Следом подали свои реплики Воротников, Громыко, Соломенцев, поддержавшие Егора Кузьмича. Примерно в том же духе начал было говорить Чебриков. То есть члены Политбюро наперебой хвалили статью. И тут Горбачев:

— А у меня другое мнение…

Автор дневниковых записей далее замечает, что в комнате президиума сразу возникло неловкое молчание. Все стали переглядываться. Спорить с генсеком и тем более возражать ему по таким принципиальным вопросам было не принято. А Горбачев продолжал добивать соратников:

— Раз так, то давайте этот разговор продолжим на Политбюро. Я вижу, дело куда-то не туда заходит. Расколом пахнет. Статья против перестройки, против февральского пленума… Нет, так не пойдет…[232]

Политбюро собралось на следующий день. Лигачев вспоминает, что накануне заседания некоторые члены ПБ и секретари ЦК «обменивались мнениями и весьма позитивно оценивали статью Нины Андреевой — именно в плане диалектического отношения к истории». Мол, хорошо, что на фоне всеобщего очернительства прозвучал и другой голос, это проявление гласности и демократии[233].

Виталий Иванович Воротников, председатель Совета министров РСФСР, кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС. [ТАСС]

Но вот началось заседание Политбюро. После обсуждения рутинных вопросов текущей повестки дня Горбачев вновь вернулся к статье, причем теперь высказался еще круче, чем накануне. И недвусмысленно посматривал при этом на Лигачева. Побледневший, но съевший не одну собаку в аппаратных делах Егор Кузьмич, взяв слово, попытался вначале свернуть разговор на другие животрепещущие темы, долго говорил о подлинном единстве в руководстве партии, о том, что «перестройка нужна нам, как воздух», о перекосах в освещении СМИ исторических событий… А вот от оценки статьи Н. Андреевой он практически уклонился:

— Да, Чикин накануне публикации у меня был. Мне статья понравилась. Но больше я к ней отношения не имел.

Затем выступили Громыко и Воротников