Весь Роберт Хайнлайн в одном томе - Роберт Хайнлайн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сколько поцелуев получил я на прощание, счесть просто невозможно, и многие из них были от тех, кто, честно говоря, не имел для этого больших оснований — я ведь пока еще только начинающий Герой, только постигающий основы этого мастерства.
Это неплохая профессия, несмотря на большие затраты времени, профессиональные заболевания и полное отсутствие социальной защищенности; у нее есть и свои достоинства, причем наибольшие перспективы на продвижение имеют тут люди упорные и готовые учиться. Дораль казался наверху блаженства.
За завтраком он воспел мои достижения на текущий момент в тысячах звучных строк. Но я был трезв и не позволил его хвалам вскружить голову созерцанием собственного величия. Я-то знал себе цену. Ясное дело — какая-то пичуга регулярно приносила ему новости, но эта пичуга — врунья. Джон Генри Стальной Человек и тот не мог бы сотворить то, что делал я, если верить Джоковой оде.
Я принял все как должное, ничего не отразив на своем геройском благородном лице, а затем встал и выдал им «Кейси в Бате», вложив сердце и душу в строку «Кейси могучий вынул его».
Стар в свободной манере интерпретировала мое выступление. Я (согласно ее переводу) восхвалял всех леди из дома Дораля, причем мои мысли явно ассоциировались с образом мадам Помпадур, Нелл Гвин, Нинон Ланкло и Ренджи Лил[74]. Стар не называла этих знаменитостей по именам, но зато изощрялась в хвалах на невианский манер, применяя термины, которые наверняка сразили бы даже Франсуа Вийона.
Мне пришлось выступить на «бис». Я продекламировал им «Дочурку Рейли» и «Бармаглота»[75], сопровождая текст жестикуляцией.
Стар интерпретировала и это в должном духе. Она сказала именно то, что сказал бы я сам, будь я в состоянии слагать поэтические строфы. Вечером, на второй день пребывания в гостях, мы встретились со Стар в парилке сауны Дораля. Около часа мы пролежали, закутанные в простыни на ложах, стоящих рядом, изгоняя вместе с потом вредные шлаки и восстанавливая силы. Я тут же выложил ей свое удивление происходящим и удовольствие по тому же поводу. Вообще-то на такие темы говорить трудно, но Стар — из тех немногих, перед кем я отваживаюсь открыть душу.
Она внимательно выслушала меня. Когда же я закончил, тихо сказала:
— Мой Герой, как ты знаешь, я плохо знакома с Америкой, но из того, что мне рассказал Руфо, я усвоила, что ваша культура уникальна в сравнении с культурами других Вселенных.
— Да, я понимаю, что Соединенные Штаты не так наловчились в этих делах, как, например, Франция…
— Франция! — Тут она неподражаемо пожала плечами. — Латиняне — никудышные любовники! Это утверждение я слышала неоднократно и готова его подтвердить, исходя из собственного опыта. Оскар, насколько я понимаю, ваша культура — единственная из полуцивилизованных, в которой любовь не рассматривается как высшее искусство и не исследуется так глубоко, как того заслуживает.
— Ты хочешь сказать, что мы в чем-то сходны с Невией? Как бы не так! «Это слишком хорошо для простого народа!»
— Нет, я не имею в виду, что вы такие же. — Стар говорила по-английски. — Хотя я и очень люблю своих здешних друзей, но это варварская культура, и их искусство — тоже варварское. О, по-своему это прекрасное искусство, даже превосходное. Но… если мы переживем все то, что нам еще предстоит пережить, и когда трудности останутся позади, я хочу, чтобы ты попутешествовал по разным Вселенным. И ты поймешь, что я имею в виду. — Стар встала, придерживая простыню, как тогу. — Но я рада, что ты доволен, мой Герой. Я тобой горжусь.
Я полежал еще немного, обдумывая услышанное от Стар. «Высшее искусство», а там — дома — мы даже не изучаем его, а еще менее — преподаем. Да и как это делать? Обучение балету требует многих лет, а в «Метрополитен Опера» не приглашают петь за громкий голос. И почему у нас любовь классифицируется как инстинкт?
Разумеется, сексуальный аппетит — это инстинкт, но разве аппетит превращает обжору в гурмана, а кухарку из забегаловки — в изысканного ресторанного повара? Черт возьми, но ведь даже чтобы стать кухарем в обжорке — надо учиться.
Я вышел из парилки, насвистывая «В мире все лучшее — даром», но тут же замолчал, чувствуя сожаление ко всем своим несчастным компатриотам, ограбленным еще в день своего появления на свет самым колоссальным жульничеством в Истории.
Проводив нас на милю за пределы своих владений, Дораль попрощался с нами, обняв меня, расцеловал Стар и взъерошил ей волосы. Потом, вместе со всем эскортом, выхватил шпагу и отдавал нам салют до тех пор, пока мы не скрылись за ближайшим холмом. Я ехал со Стар, Руфо храпел позади.
Я взглянул на Стар, у нее чуть подрагивали уголки губ. Она поймала мой взгляд и чопорно произнесла:
— Доброе утро, милорд.
— Доброе утро, миледи. Каково почивали?
— Благодарю вас, недурно, милорд. А вы?
— Спасибо, тоже недурно.
— Вот как? А с собакой ничего странного этой ночью не произошло?
— Собака ночью ничего не делала, и это было самым странным, — сказал я, старясь сохранять на лице полную серьезность.
— Неужели? Такая жизнерадостная собака?! А тогда кто был тот рыцарь, которого я видела с некой леди?
— То было не ночью. Еще — варкалось[76].
— Понятно. Значит, у тебя «взы-взы» стрижает меч? О, светозарный мальчик мой!
— Брось свои бармаглотовы штучки, ты чересчур игривая девчонка! — Я старался быть серьезным. — У меня есть друзья, и они подтвердят мое алиби. А кроме того — во мне сила десяти мужей, ибо чист я сердцем.
— Да, это-то мне известно — ваши друзья просветили меня насчет силы десятерых, милорд. — Тут она захохотала, шлепнула меня по бедру и принялась во все горло распевать припев из «Дочурки Рейли». Вита Бревис застыдилась, Арс Лонга запрядала ушами и посмотрела на Стар с явным неодобрением.
— Перестань! — одернул я ее. — Ты шокируешь лошадей.
— Во-первых, они не лошади, во-вторых, их невозможно шокировать. Ты видел, как они занимаются этим? Несмотря на свое многоножие? Сначала они…
— Придержи язык! Арс Лонга — леди, чего не скажешь о тебе.
— Я же предупреждала тебя, что я — стерва. Сначала она
