Свет вечный - Анджей Сапковский

Гостем был Конрад, епископ Вроцлава. Встречал Збигнев Олесницкий, епископ Кракова.[357]

Епископы, обменявшись приветствиями, вошли внутрь. Вооруженные и прислуга с факелами создали вокруг дома плотный кордон, конные стрельцы отправились патрулировать околицу. Рейневан, поглаживая коня по храпам, попятился в темноту. Надо было возвращаться. О том, чтобы подкрасться и подслушать, о чем сановники будут говорить, можно было и не мечтать.

– Польские фантазии, – сказал вроцлавский епископ. – Польские фантазии о Силезии. Наконецто вылезло шило из мешка. Еретики, вероотступники и их союзники – польские отщепенцы разграбили ратиборское княжество, опустошили козельскую землю, спалили Крапковице, Бжег и Уязд, ограбили и разрушили монастырь цистерцианцев в Емельнице, сейчас идут на Гливице и Тошек. А на границе стоит польское коронное войско, готовое к вооруженной интервенции и аннексии Верхней Силезии. А ты, краковский епископ, вместо того, чтобы наложить анафему на короляязычника, вместо того, чтобы всяких Шафранцев, Збонских, Мельштынских и других польских приспешников ереси жечь на кострах, договариваешься со мной о встрече, хочешь вести переговоры, заключать договора. Какие? О чем? Я говорил твоему послу, Лодзицу Бниньскому, что о польской интервенции не попрошу. Никогда.

– Польское войско не войдет в Силезию, пока король Владислав не даст приказ.

– Тоже мне гарантия. Ягелло – старый гриб. Слушает то, что ему нашепчут.

– Факт, – согласился Збигнев Олесницкий. – А шепчут всякие. В том числе покровители ереси, русские схизматики и те, что рады бы видеть Литву оторванной от Польши. А ваш король Сигизмунд Люксембургский помогает им, раздражая Ягеллу обещаниями короны для Витольда.

– Король Сигизмунд, – гордо поднял голову Конрад, – может раздавать короны, кому захочет.

– Сможет, когда станет императором, что, в общемто, не так уж неизбежно. В настоящее время король Сигизмунд в своих местечковых и недальновидных интересах подвергает опасности Вселенскую Церковь. И миссию, которую Церковь должна выполнить на Востоке. Миссию христианскую, цивилизаторскую и евангельскую.

– Миссию, которая должна выполнить Польша? Мессия и избранный народ, оплот христианства? Ты грешишь гордыней, Збышек, польской гордыней. Миссию, о которой ты говоришь, с таким же успехом выполнит король Витольд.

Краковский епископ сунул руки в рукава шубы.

– Коронованный король Витольд ничего не выполнит, – сказал он. – Его не интересует ни Миссия, ни Рим. Его интересует власть и только власть. Апостольская столица об этом знает, поэтому не даст санкцию на коронацию Витольда. Апостольская столица знает, что на востоке она может опереться только на Польшу, только на Польшу может возлагать надежду в борьбе равно как со схизмою, так и с ересью. Кто ослабляет Польшу, разрушая ее союз с Литвой, тот является врагом не только Польши, но Церкви.

– Нынешнему папе ворожеи дают неполный год жизни. А его преемник может меньше любить поляков. Особенно, когда убедится, кто является истинным христианином. Кто тайно поддерживает и довооружает кацеров, а кто воюет с ними с оружием в руках, уничтожает их огнем и железом, чтобы положить окончательный крест еретической заразе.

– Ага! – Тут же догадался Олесницкий. – Готовите крестовый поход. Опять? Так спешите, чтобы вам надавали по морде? А ведь чехи дадут вам снова. Опять будете бежать оттуда, очертя голову, со стыдом и позором, скомпрометированные перед всем христианским миром. Начните же вы, в конце концов, думать. Тем, что вы позволяете кацерам так себя дубасить, вы усиливаете их.

– Это вы их усиливаете. Вы, поляки. Вашей поддержкой. Если бы вы вместе с ними не вступили…

– Если бы это зависело от меня, – перебил епископ Кракова, – польское войско вошло бы в Чехию уже завтра. Я ненавижу ересь и рад бы видеть ее укрощенной. Но приходится считаться с общественным мнением. В общественном мнении чехи – это славяне, это братья, в братскую страну не входят с войсками. Vox populi, vox Dei,[358] польская интервенция в Чехию была бы политической ошибкой с непредсказуемыми последствиями. И поэтому польской интервенции в Чехию не будет.

– Зато будет в Силезию, да?

– Не будет, пока Ягелло не даст приказ. Я, episcopus cracoviensis, делаю всё, чтобы не дал. Делаю всё, чтобы остановить и обуздать прогуситскую партию. Помоги мне в этом, епископ Вроцлава. Повлияв на Люксембуржца, чтобы он перестал подзуживать. В деле Витольда и короны для него.

– Что вам надо? – развел руками вроцлавский епископ. – Ведь с Витольдом вы управились. Ловко схватили послов, которые везли ему корону, обвели короля Сигизмунда вокруг пальца. Витольд удовлетворился орденом Дракона и смирился с фактом, что magnus dux[359] – это вершина его карьеры.

– Витольд не смирился и не смирится. Люксембуржец знал, что делает, когда открыл в Луцке этот переполненный амбициями ящик Пандоры. Теперь Витольд не остановится, пока не оторвет Литву. Он – угроза для Польши.

– Наибольшей угрозой для Польши, – фыркнул вроцлавский епископ, – являются сами поляки. Всегда так было и так будет. Но я готов к переговорам. Но переговоры – это ведь do ut des, дам, чтоб и ты дал. А ты ничего не хочешь дать, ни в чем уступить.

– А в чем я должен был бы уступить? И что получил бы взамен?

– Ты чтото дашь, я чтото дам. Clara pacta, boni amici.[360] Послушай краковский епископ, будущий кардинал, пастырь избранного народа. Если ты оставишь в покое Силезию, я оставлю тебе Восток, евангельскую миссию и обращение схизматиков. Дам быть оплотом. Витольд вам действительно вредит, порет то, что вы так долго и трудолюбиво ткали. То есть, он – действительно, угроза. И будет ею, пока жив. Пока жив. А если бы так… перестал жить? Вдруг и неожиданно?

Олесницкий какоето время молчал.

– Мне это слушать не к лицу, – ответил он наконец. – Вовсе не к лицу. К тому же чисто теоретически я полагаю, что старания были бы напрасны. Витольда слишком хорошо охраняют, чтобы покушение удалось. Отравить его тоже не удастся. У него в услужении множество литовских чернокнижников, он постоянно пьет живую воду из тайных жмудских источников. Он нечувствителен к ядам.

– К известным ядам, – поправил Конрад. – Только к известным. Но ведь существуют и неизвестные, такие, о которых не слышали даже в Венеции, не то что в какойто гиперборейской[361] Жмуди. А как говорят: Ignoti nulla curatio morbi.[362] На месте князя Витольда я был бы очень осторожен. Потому что, если мы договоримся, он может и года не прожить.

– А мы договоримся?

– А вы воспрепятствуете польскому войску войти в Силезию? Не подержите гуситов, Волошека и Корыбутовича?

– Эти вещи находятся в ведении короля Польши. Я им не являюсь.

– Правда? Разное говорят. Якобы вы запросто можете накричать на Ягеллу, можете даже обругать его. Ничего нового, польская Церковь всегда дергала за политические нити, не говори мне, что перестала. А ведь в Польше есть еще шляхта, землевладельцы, сословия, люди, с которыми король должен считаться. Не крути, епископ Збигнев. Clara pacta, boni amici! Сделаете ли вы взамен на мою приятельскую услугу в вопросе Витольда так, чтобы Польша не поддерживала чешских гуситов? Мало того, чтобы они в Польше стали омерзительны. Ненавистны? Всеми, от короля до самого беднейшего смерда.

– Не подскажешь, каким образом? Ты ведь такой умный.

– Теперь, – захохотал Конрад, – мне это слушать не к лицу. Сговор, провокация? Не пристало такое духовному лицу, простому работнику Господнего виноградника. Вести из Франции в Польшу, надеюсь, тоже доходят, Збышек? Вести о Жанне д’Арк, прозванной La Pucelle? О том, что она освободила осажденный Орлеан? Что разбила англичан под Пате? Что привела к коронации Карла VII в Реймском соборе? Что взяла в осаду Париж?

– И что из этого вытекает?

– La Pucelle – это символ. А символ – это самое важное. Нельзя недооценивать его значения. Послушай другую притчу. В 1426 и 1427 годах гуситы совершили два очередных нападения на Ракусы.[363] Во время первого они напали на цистерцианский монастырь в Цветтеле, во время второго – на конвент в Альтенбурге. По обыкновению поубивали монахов, пограбили монастыри, подожгли. Ничего нового, скажете. И ошибетесь. В обоих монастырях чехи на мелкие кусочки поразбивали органы, разбили в черепки колокола, в щепки разнесли алтари. Статуи поразбивали или отбили им головы. Святые образа оскверняли и рубали мечами. Такое же иконоборчество они совершили в баварских монастырях в Вальдербахе и в Шентале в 1428 году. И в том же году в Силезии.

– И что?

– Символ. Во время войны все убивают, жгут и грабят, это нормально и считается в порядке вещей. Но только посланники дьявола отбивают голову статуе святого Флориана, мажут говном образ святой Урсулы и в щепки рубят прославленную чудесами Пиету. Только слуги Антихриста поднимают святотатственную руку на символ. А посланники дьявола и слуги Антихриста омерзительны и ненавистны. Всеми. От короля до самого беднейшего смерда.