Двадцать три ступени вниз - Марк Касвинов

Правда, предприятие не окупилось. Банды Гайды и Дутова не оправдали вложенные в них манхэттенскими финансистами миллионы. Уже в те дни, пишет американский автор, "мало кто питал иллюзии насчет того, что Николаю II удастся получить место для своей могилы рядом со своими предшественниками по трону в соборе Петропавловской крепости". (42) И все же факт таков, что Романовых пытались спасти одновременно два бopoвшихся между собой блока каждый в своих интересах; природа же их интересов была одна: и Вильгельму II и крайне правым антантовским кругам восстановленная в России монархия представлялась как орудие дальнейшего подчинения и закабаления страны, раздела ее на сферы влияния или даже (в кайзеровском варианте) территориального расчленения.

Все же можно сказать: кайзеровское правительство заступалось за Романовых несколько усерднее, чем его антантовские соперники. Оно бросило для натиска в этом направлении лучшие кадры своей дипломатии и шпионско-диверсионной службы.

Насколько уверены были кайзеровские власти в действенности давления и шантажа, видно из того, что Мирбах, адресуя Советскому правительству угрожающие демарши, параллельно завязывает торг с русским монархическим подпольем: как будут использованы Романовы, перед которыми вот-вот распахнется выход из Ипатьевского особняка.

По инициативе и "в ответ на призыв графа Мирбаха" (43) в мае 1918 гор в Москве собирается в глубоком подполье съезд представителей всех антисоветских партий, где официальные уполномоченные кайзеровской Германии поставили на обсуждение уже известные предложения о восстановлении в России монархии Романовых ... Предполагалось сначала восстановить Николая II, потом вторично провозгласить его отречение, поскольку первое (март 1917 года) считалось подмоченным принудительным его характером, "после чего возвести на престоле наследника" (44). Выявилось на съезде расхождение между двумя основным группами: Союзом возрождения и Национальным центром. По объяснению цитируемого автора, "обе эти групп допускали русскую монархию, но со следующим различием: консерваторы готовились принять ее из немецких рук, радикалы отказывались от всякого "подарка" из Берлина. Кандидатом германским был юный Алексей - немцам казалось, что он будет более податлив их влиянию; радикалы же предпочитали Михаила Александровича, как преемника, который 1917 году был уже однажды признан псковским актом отречения" (45). К окончательному соглашению на съезде не пришли, решили "еще немного подождать, когда раскроются двери ипатьевского дома". Но двери не раскрывались, Мирбах был убит, а через 10 дней "отпала и вся проблема в целом, поскольку навсегда исчезли персоны, вокруг которых вращался этот спор" (46).

До того же, как "отпала вся проблема в целом", наращивают свои успехи не только Мирбах и его советник Ритцлер в Москве, но и главнокомандующий оккупационными войсками генерал Эйхгорн и гетман Скоропадский в Киеве.

Едва бывший царский генерал П. П. Скоропадский взял из рук оккупантов

(29 апреля 1918 года) гетманскую булаву, как обратил в первую очередь свой взор на дом Ипатьева в Екатеринбурге.

"Он специально поехал к императору Вильгельму в Берлин просить о более настойчивом вмешательстве в этот вопрос... - писал нацистский автор в 1942 году. - Он сделал все возможное для уточнения с германским правительством проблемы размещения в рейхе царской семьи. По его настоянию, генерал Эйхгорн и граф Мирбах переслали царю в Екатеринбург официальное тайное приглашение германского правительства о переезде в рейх, в то же время они добивались от Советского правительства, чтобы оно разрешило царской семье такой выезд" (47).

Разрешения нет. Угрозой его не получить. О военном вмешательстве говорить пока трудно. Может быть, прибегнуть к диверсии? Такую мысль подает кайзеровским оккупантам в Киеве добравшаяся сюда троица: генерал Мосолов, князь Кочубей и принц Лейхтенбергский. В то время их "единственной целью было спасти царя и его семью, заключенных в Екатеринбурге", на каковой предмет они и "вступили в сношения с германскими властями" (48). Поскольку принц Лейхтенбергский приходится кузеном баварскому кронпринцу, ему открыт "свободный доступ к главнокомандующему генералу Эйхгорну и начальнику его штаба генералу Гренеру" (49). Трое просят: помогите вызволить из Ипатьевского дома узников. "Немцы оказались очень предупредительными. Они открыли нам кредиты, пообещали предоставить в наше распоряжение пулеметы, ружья и автомобили" (50).

Составляется вместе с кайзеровскими властями план: направить вооруженные пароходы вверх по Волге и Каме, образовать базу верстах в 60 от Екатеринбурга, а затем пробраться к городу и сильно вооруженным отрядом напасть нa ипатьевский дом. "Мы послали в Екатеринбург разведчиков... Они должны были войти в сношения с немецкими эмиссарами, тайно пребывавшими в городе, содействием которых необходимо было заручиться..." (51) После чего "я написал императору Вильгельму письмо, которое передал графу Альвенслебену, причисленному к особе гетмана... В этом письме я просил германского императора заверить государя, что ему и его семье будет дан свободный пропуск и оказан достойный прием... что он во всяком случае не будет считаться военнопленным Германии..." (52)

Пока собирали оружие и людей, пока Альвенслебен консультировался с кайзером, а затем советовался с Альвенслебеном германский представитель при гетмане граф Мумм, и здесь вопрос отпал: пришла в Киев весть, что дом Ипатьева пуст и посты вокруг него сняты.

После того, как в Киев пришла весть о конце Николая II, в Софийском соборе состоялась торжественная панихида по нем, организованная П.П. Скоропадским и главным командованием кайзеровских оккупационных войск. По требованию Эйхгорна церемонию провел митрополит Антоний Волынский. Несколько позднее "торжественно-траурный вечер памяти государя" устроили там же, в Киеве, Скоропадский и специально прибывший для этого с Дона атаман П. H. Краснов.

Еще в конце апреля 1918 года екатеринбургские условия охраны Романовых казались настолько надежнее тобольских, что не могло тут быть и сравнения.

Но уже через месяц, под влиянием событий, эта разница почти сходит на нет. А вскоре дело обернулось так, что из Екатеринбурга Романовым даже легче было бы ускользнуть, чем из Тобольска. Там в случае бегства им надо было бы преодолеть тысячи верст; тут же по отличным и густо разветвленным путям им до белочехов и дутовцев рукой подать.

Один из цитируемых здесь авторов повествует: не столь давно он встретил в Каннах бывшего белого офицера Соколова, ныне владельца ресторана n том же городе. Весной и летом 1918 года этот человек в составе обширного круга заговорщиков участвовал в подготовке освобождения царской семьи из дома Ипатьева. Сегодня бывший лейтенант Соколов отчетливо вспоминает, как включились активно в эту операцию люди Текинской ("дикой") дивизии, участвовавшей в свое время в корниловском мятеже. После подавления мятежа главари его (Корнилов, Алексеев, Деникин, Лукомский и другие) угодили в Быховскую тюрьму" туда же попали, сложив оружие, многие текинцы. В феврале 1918 года уцелевшие в Быхове подразделения "дикой" дивизии снова восстали, теперь уже против советской власти, освободили из камер монархически настроенных генералов и офицеров и под их командованием прорвались на Дон и Кубань.

И вот теперь Соколов признался своему собеседнику, что весной и летом 1918 года текинцы по тайному приказу Деникина и Алексеева рассеялись по Уралу, притаились в екатеринбургских предместьях, стягивая на подступах к дому Ипатьева невидимый пояс осады. То были отчаянные, от ненависти потерявшие голову люди, "и если они не совершили тогда нападения на особняк, то не в последнюю очередь потому, что, условившись с ними об одновременном совместном ударе, чехи в первой половине июля замедлили штурм Екатеринбурга" (53).

Несколько ранее, 10 июня, группа белых офицеров под командованием капитана Ростовцева и есаула Мамкина пыталась прорваться из предместий в город, намереваясь освободить и увезти царскую семью из заключения. Рабочему конному отряду во главе с П. 3. Ермаковым удалось эту банду перехватить и уничтожить.

Прежде чем покинуть наконец город, чего настойчиво требовали от них местные власти, Жильяр и Гиббс (как рассказывает теперь тот же бывший лейтенант Соколов) неоднократно звонили британскому консулу в Екатеринбурге Томасу Рестону, спрашивали у него советов и указаний, просили его принять какие-либо меры защиты и спасения царской семьи. К тому времени Рестон изрядно набил руку на шпионско-диверсионных махинациях в глубине России, одновременно обслуживая несколько постоянных господ и заказчиков: с одной стороны - посла Бьюкенена, бывшего его непосредственным шефом; с другой главу британской военной миссии в России генерала Альфреда Нокса, как прежде его коллегу в сходной функции Сэмюэля Хора (54); с третьей - лондонский центр Интеллидженс сервис. Будучи по натуре в общем и целом оптимистом, британский резидент на Урале - по нынешнему утверждению американского автора - в общении с Гиббсом и Жильяром якобы проявил определенный "пессимизм" (55). Он будто бы выразил мнение, что "в данной обстановке иностранное вмешательство только повредило бы узникам Ипатьевского дома" "перед лицом наличных сил Красной гвардии попытка царской семьи бежать была бы безумием это-то и навлекло бы на нее наибольшую опасность" (56).