Круги в пустоте - Виталий Каплан

- И, наконец, их щенок, тоже прилепившийся к единянскому зловерию! Сказано в Желтых Свитках мудрого Мьяну-ха-Гиури - сын есть плоть от плоти отца и матери своих, и тому же наказанию повинен, ибо семья есть единая сущность. Но велик и справедлив великий государь Айяру-ла-мош-Ойгру, да продлят боги его земное существование и введут в свой светлый чертог после. Повелел он каждого единянина после вразумления болезненного добром спрашивать - готов ли оставить он безумное учение и поклониться Высоким Господам нашим, принеся им установленную жертву? Таковых надлежит миловать и жизни отнюдь не лишать, а направлять в город, где наместник государев поступит с ними по справедливости.

Митька, отшатнувшись, ринулся прочь. Напролом, сквозь толпу. Его толкали, ругали, он словил несколько пинков и подзатыльников, но этого не замечал. Сейчас они, эти звери, эти фашисты... маленького... на кол... Что пацан не отречется, Митька почему-то знал заранее. Ну нельзя же так... нельзя. Если это допустить... это ведь все равно, что самому...

Кассар молча возвышался в седле. Сверху ему все было видно.

- Господин! - дернул его за ногу Митька. - Ну так же нельзя. Ну сделайте же хоть что-нибудь! Он же совсем маленький!

Харт-ла-Гир окинул его ледяным взглядом.

- Забываешься, Митика, - чуть слышно процедил он. - Здесь тебе не степь, здесь люди!

Митька судорожно вздохнул. Что ж, ничего другого больше не оставалось. Пускай потом его кассар хоть плетью, хоть ножом... как того горе-разбойника.

- Вот что, господин, - произнес он свистящим шепотом, потянув кассара за сапог, - мне плевать, как вы потом меня накажете. Но если вы сейчас ничего не сделаете, я прямо туда побегу и закричу, что тоже единянин. И вам тогда все равно придется вмешаться. Или уезжайте, а я останусь тут. Вы меня поняли?

Харт-ла-Гир бешено сверкнул глазами.

- Ах ты дрянь... Я же тебя... Да ты хоть понимаешь, что тут уже ничем нельзя помочь?

- Значит, я пошел, - решительно сказал Митька и развернулся. Очень трудно было сделать первый шаг, до тошноты, до рези в глазах. Острый, недавно вытесанный кол... тут ведь и деревьев-то нет... наверняка с севера привезли... Острый кол, на котором через пять минут, ну, может, десять, придется корчиться Митьке... или вот этому мальчонке, которому сейчас длинный, одетый в хламиду, что-то раздраженно втолковывает. Блин, что делать-то? Шагать туда, сквозь толпу, к возвышению? Он вдруг понял, что просто не может идти. Тело не слушается, тело стало чужим и ничего уже не чувствует - кроме горячей ладони кассара на плече. Тот, оказалось, спешился и сейчас крепко держал Митьку.

- Ну что я могу сделать, что? - звенящим от ярости голосом шептал он Митьке прямо в ухо. - Перебить их всех? Женщин, стариков, подростков? Я могу. Ну, скажи! - правая рука его быстро скользнула к рукояти меча. - Скажи, и я это сделаю. Будет как ты хочешь. Только потом, когда они будут тебе сниться, окровавленные, - не удивляйся.

- А это... - осенила Митьку счастливая мысль. - Может, выкупить его? Они ведь, наверное, жадные...

- Чем выкупить, бестолочь?! - чуть слышно простонал кассар. - У меня осталось двести огримов. Думаешь, за такие деньги они против государевой воли пойдут? Да вспомни, сколько за наши-то головы назначено! Да и получив деньги, они тут же придушат нас.

В голове у Митьки звенело, словно бил кто-то в невидимые колокола. Еще недавно заливавший его пот высох, и на коже выступили мурашки.

А на возвышении одетый в хламиду тип наставительно говорил мальчишке:

- Дурень, ну ты сам посуди - жизнь-то одна, и ее надо прожить, чтобы не было мучительно больно! А будет, если заартачишься, - махнул он рукой в сторону кольев. - Тебе и говорить-то ничего не надо, просто зернышки возьми и в огонь кинь.

Митька заметил, что рядом с длинным дядькой торчит невысокий бронзовый треножник, и вверху, посреди чуть вогнутого диска, горит яркое пламя. Яркое, несмотря на солнечный день. Отсюда оно казалось то голубым, то каким-то лиловым. И чему там гореть, недоумевал Митька. Под диском было пусто - только три изящно изогнутых сверкающих ноги.

Тощий протягивал мальчишке блюдо, на котором возвышалась горка зерна, какие-то плоды, пучки трав.

- Ну давай, дурачок, кидай! Потом ведь сам благодарить будешь!

Тонким, но яростным голосом мальчишка ответил:

- Никогда! Мама с папой верили Единому, и я верю!

- Ну и что? Единому скажешь, что случайно зернышко обронил. Рука, понимаешь, дрогнула, - с усмешкой посоветовал тощий. - Я не стану обманывать Бога! - в слезах выкрикнул мальчишка. - Ваши злые идолы падут, и наступит царство Единого, и Единый будет все и во всем! А вас Он накажет, попалит огнем неугасающим!

Кассар тоскливо посмотрел на Митьку.

- Вот же дурак... - с досадой протянул он, и непонятно было, кого имеет в виду - то ли пацана, то ли Митьку, то ли себя.

Потом вдруг как-то весь подобрался, сразу сделавшись похожим на хищного зверя, готового к прыжку. Несколько раз сжал и разжал кулаки, что-то пробормотал, резко щелкнул пальцами.

Сперва Митька услышал треск, и лишь затем тишину прорезал истошный женский вопль:

- Пожар! Ой, пожар! Горим!

Горело сразу со всех сторон. Соломенные крыши занялись мгновенно, и рыжими волнами пламя перекатывалось с одного дома на другой. Потянулся дым густо-серый, тоскливый.

- Беда! Боги! Туши-ить! - крики эти раскололи толпу, и только что бывшая единым, жаждущим острого зрелища телом, она мгновенно рассыпалась, заметалась. С выпученными глазами промчался мимо Митьки пожилой папаша, ратовавший за наказания, за ним, точно привязанный, бежал сынок Ульсиу. Дома хоть и были далеко, но уже здесь, на площади, чувствовалось опаляющее дыхание огня. Глиняные мазанки горели точно дровяные сараи. И глина с отвратительным шипением трескалась.

Многие помчались куда-то влево, очевидно, к колодцу. Но мало у кого были с собой ведра или кувшины - вся утварь-то оставалась у крестьян дома, когда, оповещенные о приказе старосты, они в чем есть сбежались на площадь.

Крики и плач поднимались к равнодушному небу вместе с клубами дыма.

- Скотина! Скотина же в хлеву! - причитая, бегал взад-вперед тощий мужичонка со встрепанной бородой.

- Доченька! - голосила на одной ноте молодая заплаканная баба. Доченька же там осталась! Боги! Молю вас, высокие боги!

Радостно гудело пламя, играло во всю свою звериную силу.

- Да, - сквозь зубы проворчал кассар, - чувствую я, что водички мы так и не наберем.

И пары минут не прошло, как площадь осталась почти пустой. Не считая старосты и тощего, который крепко держал мальчишку за локоть.

Быстрым шагом Харт-ла-Гир приблизился к ним, на ходу выхватив меч.

- Ты! - внезапно выкрикнул тощий, тыча в кассара левой рукой. - Это ты наслал огонь! Я почуял! Люди, хватайте его!