Рыжий Орм - Франц Бенгтссон

— Будет лучше, — сказал Соне Гудмунду, — если ты внесешь свою долю сейчас, ибо здесь присутствуют многие из твоих родичей и друзей. А родичей Агне я обойду сам.

Токе получил наконец весы и принялся считать.

— Выкуп собран с тринадцати человек, — сказал он, — и каждый уплачивает одинаковую долю, кроме Улофа Летней Птички, который платит вдвойне. Значит, получается четырнадцать частей. Какой же будет одна четырнадцатая часть от одной трети из семи и одной четверти марок серебра, сказать трудновато. Даже самые опытные купцы с Голанда вам сразу не скажут этого. Но умные люди знают, как надо подсчитать, и нам проще будет вычислить это в шкурках. Это будет четырнадцатая часть от шести дюжин шкурок куницы. И это седьмая часть трех дюжин. Это следует посчитать для всех шкурок, ибо я всегда теряю немного при взвешивании, я — то уж знаю это. И тогда доля каждого из нас составит в серебре цену шести шкурок, так что тринадцать человек на тинге задешево снискали себе большой почет. Вот перед вами весы и гиря, и каждый может их проверить, пока я не начал взвешивать.

Знающие люди тщательно проверили весы: ибо весы у торговцев частенько бывают очень хитро устроенными, и потому проверка необходима. Но гиря могла быть проверена только на ощупь. И когда пара присутствующих высказали сомнение по поводу ее правильности, то Токе тотчас изъявил готовность встретиться с таким сомневающимся лицом к лицу в честном поединке.

— Ибо это дело торговцев — биться за точность своих весов и гирь, — сказал он, — и тот, кто не осмеливается начать поединок, показывает себя ненадежным торговцем.

— Нечего даже и спорить об этом, — решительно оборвал его Угге. — Все серебро, собранное в шлем, тут же будет отдано Глуму и Аскману. И что за выгода для Токе обвешивать нас, когда и его собственное серебро находится там же?

Каждый теперь вынул серебро из-за пояса и взвесил свою долю. Некоторые отдавали маленькие кольца, другие — плетеные серебряные цепочки, третьи — четырехугольные серебряные пластины. Но большинство вносили свою долю серебряными монетами, и там попадались монеты со всех концов света, из таких далеких стран, что никто не смог бы угадать их название. Орм заплатил андалусскими монетами, ибо их у него оставалось еще предостаточно. А Улоф Летняя Птичка — красиво украшенными византийскими монетами, на которых был изображен великий император Иоанн Цимисхий.

Когда все было собрано, Токе переложил серебро в мешочек и взвесил его. Все оказалось правильно, искомая третья часть была собрана верно, и даже немножко больше, чем положено.

— Но избыток слишком мал, чтобы делить и возвращать его владельцам, — сказал Токе, — ибо на весах такую малость взвесить почти невозможно.

— Что же нам с этим делать? — спросил Угге. — Мне кажется, что нет никакой нужды отдавать Глуму и Аскману больше положенного.

— Давайте отдадим эту разницу вдове Гудни, — предложил Орм. — Пусть и она получит что-нибудь в возмещение своих страданий.

Все согласились с ним. А вскоре пришли Соне и Гудмунд со своими шестыми частями, собранными у друзей и родичей на тинге. Шестая часть Соне весила правильно. Но у Гудмунда немного недоставало, хотя он и принес целый тюк шкурок и два медных котелка, наполненные серебром. Он начал громко жаловаться и клясться, что больше у него ничего нет и что он просит взаймы у какого-нибудь богатого человека из выборных. Но никто не пожелал дать ему в долг. Ибо дать взаймы Гудмунду — это все равно что бросить свое серебро в море.

— Ты упрям, Гудмунд, и мы знаем это, — сказал наконец Соне Ясновидящий. — Но все равно тебе придется уступить, как и остальным. Я вот думаю, что же я слышал такое о том, как Орм сын Тосте из Овсянки, приехав в наши края, сумел уговорить тебя, когда ты не хотел продавать ему зерно и корм для скота по умеренной цене. Что-то там такое произошло вокруг колодца. Но я позабыл, что именно мне рассказывали, ибо начинаю уже стареть. И пока ты теперь, Гудмунд, сидишь и думаешь о том, как бы тебе возместить свою шестую часть целиком, ты, Орм, расскажи-ка нам, как все-таки тебе удалось тогда уговорить его. Это всегда полезно узнать.

Все радостно закричали, выражая согласие послушать Орма, и тот поднялся и сказал, что рассказ его будет простым и кратким. Тут Гудмунд вскочил, завопив, что не желает слушать ни слова.

— Мы давно уже с Ормом примирились, — выкрикнул он, — и нечего вспоминать о том, что было. Подождите немножко: я вспомнил об одном человеке, с которого я еще не собрал серебро, и сейчас я мигом донесу вам недостающее.

Он заспешил в свой лагерь. Но многие еще продолжали выкрикивать, что с удовольствием послушают рассказ Орма. Однако тот возразил им, что ничего говорить не будет, и пускай они попросят об этом кого-нибудь другого.

— Гудмунд говорит правду, — сказал он, — мы давно уже с ним примирились. Зачем же мне обижать его без нужды, когда он и так уже отправился за серебром, опасаясь, как бы я не рассказал эту историю? Я и вспомнил-то об этом лишь потому, что мудрый Соне сам заговорил об этом деле.

Не успел он произнести этого, как явился запыхавшийся Гудмунд, неся с собой недостающее серебро. Токе взвесил его долю, все оказалось правильно. А потом Угге передал в руки Глуму и Аскману две трети требуемого выкупа. Они же, в свою очередь, признали в похитителях своих дочерей славных и невиновных зятьев. Последняя треть выкупа, которая оставалась за Слатте и Агне, могла быть выплачена с отсрочкой, после зимы, чтобы вернуть ее в меховых шкурках.

Но как только все уладилось, Улоф Летняя Птичка заявил, что он все же охотно послушал бы историю Орма, когда тот уломал Гудмунда. Все выборные громогласно поддержали его, и даже сам Угге взял слово.

— Поучительные истории, — сказал он, — полезно бывает послушать, а эту историю я что-то не слышал. Возможно, Гудмунд и против, чтобы мы узнали, что же тогда приключилось. Но ты, Гудмунд, должен понять, что доставил нам немало хлопот в этом деле, и мы заплатили за тебя треть выкупа, хотя ты и сам бы справился с этим. И ради такого количества серебра ты должен согласиться на то, чтобы история была рассказана всем. Если хочешь, расскажи нам ее сам, а Орм сын Тосте просто поможет тебе, если ты что-нибудь забудешь.

Гудмунд пришел в ярость и начал выть. У него это было старой привычкой. Вот почему его иногда называли Ревун. Он втянул голову в плечи, затрясся всем телом, замахал кулаками и завыл, как оборотень. Тем самым он надеялся, что его воспримут как берсерка, и в молодые годы ему иногда удавалось запугать людей. Но теперь все было напрасно. И чем больше он завывал, тем больше все вокруг смеялись. Внезапно он умолк и огляделся вокруг.