Кончина СССР. Что это было? - Дмитрий Несветов

Геннадий Бурбулис, Государственный секретарь РСФСР, первый заместитель Председателя Правительства РСФСР (1991–1992)

…Сегодня до сих пор не осознается: то принципиальное фундаментальное обстоятельство, что это был не просто распад Союза Советских Социалистических Республик, это была, по крайней мере для меня, человеческая трагедия. Я, мои близкие – мы теряли свою родину, в которой выросли, за которую переживали: чему-то радовались, чем-то гордились, на что-то гневались, чем-то огорчались, ведь это была наша родина. (стр. 269)

Валентин Степанков, Генеральный прокурор РСФСР и Российской Федерации (1991–1993)

Союз, конечно, жалко. Может быть, не жалко такого огромного конгломерата с чисто имперской системой власти – об этом нельзя было жалеть. Но, когда он распался, жалко стало той общности людей, которая этим Союзом была рождена. Единое экономическое пространство, единое культурное пространство – это нас объединяло. И привитое нам чувство интернационализма, которое было, а сейчас утрачено. (стр. 133)

Лев Аннинский, литератор

Я испытал шок, я испытал невероятную горечь от того, что развалилась страна, в которой я вырос, в которой я привык жить. <…> …Да, я отношусь отрицательно к факту распада, для меня это личная беда, потому что я вырос в этой стране, я считаю эту страну великой. И то, что она распадается, это касается распада моей собственной личности, моей системы убеждений. <…> Чувствовал свое бессилие, чувствовал невероятную досаду и ощущение горького распада моей судьбы. Потом понемножку, конечно, все это как-то отчасти компенсировалось, но ощущение горечи и беды не прошло. (стр. 340)

Владимир Буковский, писатель, диссидент

Нет, сочувствия и жалости у меня не могло быть, коль я этого столь долго желал. У меня было раздражение, что этот факт остался почти незамеченным на Западе… Не было ни ликования, ни хотя бы признания исторического события. Все-таки это было историческое событие. Нет, полное безразличие. (стр. 352)

Андрей Нечаев, министр экономики Российской Федерации (1992–1993)

Я думаю, что это простая человеческая трагедия для многих-многих советских людей и советских семей. <…> И, безусловно, эти простые люди ни в коей мере не должны и не могут нести ответственность за идиотизм социально-экономической политики, которую проводило советское коммунистическое руководство. (стр. 308)

Леонид Млечин, писатель и историк

У меня есть собственное воспоминание. Я с 25 декабря 1991 года был в Лондоне неделю. И когда я летел назад, в аэропорту Хитроу я протянул паспорт, на котором было написано «Советский Союз», и миграционный инспектор взял его в руки, посмотрел на него и сказал: «А ведь нет такой страны больше». И вы знаете, в эту секунду мне стало не по себе и я понял, наверное, то, что испытывали русские мигранты, а это же минимум миллион человек, а то и больше, которые после Гражданской войны вынуждены были покинуть Россию и оказались людьми без государства. (стр. 319)

И все же ощущением фатальной неизбежности и неисповедимой исторической поступи был пропитан морозный московский воздух – тем самым вечером, когда над Кремлем тихо, почти неприметно, был спущен государственный флаг Союза ССР.

Итак, историческая неизбежность. СССР как искусственная государственная и политическая конструкция долгие десятилетия держался на силе и навязанной модернистской идеологии.

Сергей Станкевич, государственный советник РСФСР (1991–1992), советник Президента Российской Федерации (1992–1993)

СССР как насильственно скроенную большевиками глобальную идеологическую империю, существовавшую ради всемирного торжества коммунизма, сохранить было нельзя. Абсолютно нельзя. Это было искусственное образование, державшееся только на систематическом насилии и монополии одной идеологии, одной партии. Как только ослабла монополия, посыпалась конструкция. (стр. 34)

Геннадий Бурбулис, Государственный секретарь РСФСР, первый заместитель Председателя Правительства РСФСР (1991–1992)

…Это была все-таки уникальная в истории человечества империя, Советская империя, по природе своей связанная с большевистской коммунистической утопией осчастливить людей через насилие. Империя, которая презирала собственный народ, уничтожала миллионами лучших людей, цвет нации – методично и последовательно. И в этом плане распад Советского Союза в декабре 1991 года надо квалифицировать как распад уникальной, последней тоталитарно-коммунистической империи в истории человечества. (стр. 269)

С годами силы кончились, страх прошел. Власть спасителей человечества деградировала в тихую номенклатурную бюрократию, чем окончательно дискредитировала светоносную идею и ввергла опекаемое общество в апатию и безволие. Больше ее уже ничто не могло удержать.

Лев Аннинский, литератор

…Ощущение такое, что все дорвались просто… Опасность ушла – и мы разбежались. Просто по инстинкту: раз можно, давайте побегаем свободно. (стр. 341)

Владимир Буковский, писатель, диссидент

Это было искусственное построение коммунистической идеологии: дружба народов, отсутствие национальностей, уничтожение национального государства и так далее. Мечты Маркса и Ленина… И, естественно, как только их мечты перестали управлять жизнью, тут же рухнула и структура. (стр. 354)

Дело ведь еще и в том, что эти насильственные скрепы, делая устойчивой с виду могучую и безразмерную советскую конструкцию, тем самым удерживали от распада то, что уже давно обрушилось – одну из давних жертв мирового передела новейшего времени – Российскую империю.

Леонид Млечин, писатель и историк

Что касается распада Советского Союза, то, если взять карту и посмотреть на нее, распался он строго по тем же границам, по которым распалась Российская империя в 1918 году, – абсолютно по тем же самым границам. Сейчас, может, уже не все помнят, но в 1918 году создались самостоятельные республики: Азербайджан, Грузия, Армения. Отвалился Туркестан, Прибалтийские государства начали возникать, независимая Украина… <…> Но распад Российской империи был приостановлен, потому что Ленин и Троцкий с помощью Красной армии заморозили этот процесс. Им не удалось сохранить только небольшие краешки. <…> Таким образом, большевикам удалось сплотить единое государство, но оно существовало, как существовала вся советская система, на страхе и на силе. Когда Горбачев выключил морозильник, она растаяла и развалилась. Развалилась, повторяю, строго по границам 1918 года. (стр. 316–318)