Серебряная куница с крыльями филина - Ан Ци

больше не надеясь на себя, притащила к дисплэю сослуживцев. Все впустую! В конце концов, ей пришлось примириться с неприятной истиной и прекратить бесполезные попытки. Степана Матвеевича Найденова не было ни на одной из фотографий прихода, который он посещал каждый день!

Ну что ж, они смастерили их сами – хорошие снимки дигитальной камерой, запечатлевшей с десяток людей, ходивших на французские мессы. Проделано все было тактично, так, что Найденов не видел никого из снимаемых и снимавших. А собственное его изображение ничем не выделялось из прочих на непосвященный взгляд. Рамона собиралась задать свои вопросы, Синица – переводить, если потребуется. Священник – образованный человек, возможно, захочет побеседовать сам.

Затем они покажут людей, которых сфотографировали. Скажут, что журналистке понравились их лица. Ей хочется рассказать о них своим читателям. И в первую очередь, о троих. Вот они. Девушка – студентка француженка, молодой музыкант с валторной, и этот пожилой мужчина с усами, похожий на отставного военного.

Рамона Зайфельд шла немного впереди, за ней, слегка отстав, Петр нес свою аппаратуру. Она оглядывалась по сторонам и то и дело, приветливо улыбаясь, просила «дорогого Питера» щелкнуть что-нибудь занятное.

Мы говорим «щелкнуть», хоть щелкают, собственно, орехи. По лбу тоже щелкают. Как там, у Александра Сергеевича работник Балда поступил с бедным попом? Я никогда не любил этой сказки и не мог понять, как можно вообще такое детям читать. «Вышибло ум у старика!» – жуть зеленая! – подумал Петр.

По-немецки это самое слово в дословном переводе означает не «щелкнуть», а «выстрелить». Какие-то у меня своеобразные мысли перед этой встречей. У нас еще достаточно времени до назначенного часа. Рамона хочет осмотреться и наметить, что нам потом поснимать. Еще ее интересует, как служат в России. Секретарь святого отца предупредил, что там сначала пройдет панихида, а потом уж беседа с нами состоится. Тут никогда не знаешь, как сложится, возможно, придется подождать.

– Рамона в соответствии со своими представлениями о вежливости пригласила отца настоятеля поужинать в ресторане «Че Гевара» по соседству после интервью. Я ей говорю – он экстремист, чтоб не сказать, террорист, этот Че. Его даже коммунисты не очень привечали. Экспортом революций, де, занимался, в то время как надо все-таки революционной ситуации дожидаться. Так удобно ли в ресторанчик с таким названием служителя культа привести? – рассказывал Синица перед днем решительной встречи своим ребятам.

– На Кубе, насколько я помню, со священниками тоже не церемонились, хоть испаноязычное население традиционно ревностные католики, -заметил Олег.

– Вот именно! Но Рамона отмахнулась от моих слишком политкорректных опасений. Там кухня хорошая, говорит, я пробовала, и вся недолга!

На этот раз в будний холодный сумрачный день церковь была заполнена только наполовину. Петр и Рамона осторожно на цыпочках вошли под церковные своды и беззвучно опустились на заднюю скамью.

Звучал орган. Торжественные печальные звуки окатили их густой волной, и немедленно веселое оживление журналистки сменилось тихой серьезностью, а у Петра защемило сердце.

На возвышении справа от кафедры стоял закрытый дубовый гроб. Он был окружен лилиями и розовыми махровыми орхидеями. Сам постамент был задрапирован тяжелым темным бархатом, уложенным крупными складками. На лакированной коричневой крышке гроба с большим крестом и бронзовыми ручками и окантовкой дрожали блики света. Музыка смолкла, и священник взошел на кафедру.

– Все мы – родные, близкие и друзья покойного понесли невосполнимую утрату. Он так внезапно ушел от нас, что мы не успели привыкнуть к этой мысли, такой важной и естественной для каждого христианина! Его час настал, и наш Отец протягивает ему руки со святого престола. Ему, нашему брату во Христе, лучше там, где он сейчас. А нам… Нам тяжело без него. И мы должны быть мужественными! Наш долг – вспоминать его полную достоинства и благородного служения жизнь и молиться на него.

Друзья! Все мы скорбим вместе с сыном усопшего и его семьей. Он сам скажет сейчас прощальное слово о своем отце.

Мужчина лет сорока сменил настоятеля прихода. Он помолчал немного и откашлялся. Это был человек высокого роста и плотного телосложения с хорошо развитым плечевым поясом и крупными руками и ногами. У него были очень светлые густые волосы, зачесанные назад и немного набок и леденистые небольшие серые глаза. Черный траурный костюм сидел на нем как влитой. А белоснежная рубашка и черный пластрон скорее наводили мысли о торжестве, чем о похоронах. Но на его лице читалось непритворное горе

– Я так внезапно потерял отца, – начал он. Петр приготовился было слушать, но тут за его спиной произошло едва заметное движение. Сзади сели двое, и его внимание невольно переключилось на их тихие, еле слышные голоса.

– Зденек, покойный Штефан был военный. А почему гроб не накрыли государственным флагом? – говоривший слегка заикался и произносил слова подчеркнуто медленно.

Синица скосил глаза назад. Двое молодых людей в сутанах наклонились друг к другу и оживленно шептались.

– Они устроили сначала гражданскую панихиду. Я там был от прихода. Видишь во втором ряду одинаковые спины? Это его сослуживцы. Пришли все-таки. Там они речи говорили, награды на подушечку выложили и флаг тоже, конечно. С флагом, правда, была отдельная котовасия. Военные – все старые отставники, как и он – хотели красный советский. А сын требовал российского!

Ответил его собеседник. Он говорил по-русски безупречно, но с легким акцентом.

– Слушай, по-моему, спины как спины. Как ты их различаешь? Но неважно. И что же с флагом?

– Поспорили немного между собой и порешили, что будут оба. А к нам не захотели ни один приносить. Церковь, и даже не православная! Все его прежние соратники были страшно удивлены и недовольны, узнав, что Штефан католик. Когда же стало известно, что он завещал приходу свое имущество…

– И какое имущество – прекрасную квартиру в центре Москвы, большой дачный участок с домом и эту грандиозную сумму денег. Ты только подумай, полтора миллиона евро! Отец настоятель заказал памятную мраморную доску с золотыми буквами в честь его пожертвования. Будет процессия. Кстати, сейчас многие на работе. Но в воскресение состоится собрание, посвященное этому. И мы станем поминать его в своих молитвах особо. А каждый год.

Хор в белом облачении вышел из боковой двери и запел. Чистые высокие женские голоса и низкие бархатные мужские сплетались и расходились как цветы в траурном венке. Они заглушили шепот, и больше Петр ничего не услышал.

Маминой приятельнице Рамоне повезло, – подумал он. – В Мюнхене подобные случаи – не редкость. Пусть, возможно, такой щедрый дар тоже не обходится без внимания прессы. Но тут у нас!