Остаться человеком - Карлаген
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Я готов брат. Сразимся без чар, только честная сталь.
- Сразимся брат. Харра! - клинки столкнулись.
Ойвинду было тяжело. Пускай его противник подрастерял былую сноровку и здоровье, всё же в каждом ударе, в каждом движении, чувствовалась рука мастера, поднявшегося почти до вершины возможностей простых людей. Хролфр не сдерживался отдавая всего себя последней битве. Его смелые выпады дважды достали до тела мага, оставил на его груди пару неглубоких порезов. Только вот, тело мага лишь внешне было старым. Физически, Ойвинд ощущал себя не хуже крепкого зрелого мужчины, в то время как Хролфр даже вернув часть своих былых сил, оставался дряхлым стариком. Очередной выпад, и старый замшелый сустав заклинило, воин сбился с шага, и меч Ойвинда рубящим ударом вспорол живот старика. Хролфр, рухнул на землю, чувствуя как его кишки выпадают наружу.
- Спасибо друг... Север помнит... - его взгляд потух. Старый воин замолчал навсегда.
- Север помнит. Прощай, друг, на не заберёт тебя Многоликая.
***
После доблестной гибели Хролфра, тан Эджил, пригласил мага в свой дом. Ойвинд не отказался, чтя законы гостеприимства, и пользуясь своим положением сходным с годи, мастером волшебного клейма и друидом, маг решил отдохнуть и восполнить потраченный Таум. Пара дней ушла на то, чтобы снять душевное напряжение, и вновь заполнить опустевший наполовину сосуд. Покинув смертного вождя, маг направился на полуостров, стремясь найти последнего человека, имеющего с ним родственные корни.
Драккар уверенно плыл к намеченной цели, изредка подгоняемый порывами ветра, которые сотворял маг. Одна - две чаши Таума - обычные затраты, на магию первого ранга, более чем скромно, особенно в сравнении зверскими затратами в половину резерва, лишь для того, чтобы не надолго сделать старика живее и ловчее.
Ойвинд, положил руку на грудь, чувствую как ноют недавно зажившие раны. Он не будет сводить эти новые шрамы - это память о друге, как и горящая ладья с его телом запущенным в море. Север помнит. Помнит и Ойвинд.
Континент отличался. Эти места давно бы заселили карлы или недалёкие пейзане, но, земли на которые ступил Ойвинд отличались дикостью, суровыми нравами местных и множеством мерзких тварей, от серокожих младших и старших горных троллей, до троллей ночных, алчущих крови людской. Последние больше напоминали эфиальтов - мерзких демонов-душитилей, голодных духов или кошмаров. От чего, старый маг чувствовал лёгкую мигрень. При всём своём благородстве, храбрости и чести, славному народу Севера не помешало познакомиться со знаниями Старой Империи. Тогда бы, Ойвинд хотя бы примерно мог понять, что за нечисть или нежить его ждёт в этих землях.
Добравшись до высокой скалы, нависающей над морем, старый маг разложил на ней свой плащ, а после вышитую на льняном полотне карту полуострова. Старый маг достал куклу полную детских зубов и развязав ей голову и положил на карту, после чего запустил руку под свою мантию, схватил левой рукой амулет и начал медленно читать заклинание. Магия, тяжким грузом легла на его плечи, грозя нанести вред его душе и телу, мужчина чувствовал, как словно десятки крохотных лезвий, в его голову вонзаются слова заклинания. Но сам амулет позволял сохранять разум целым. Кровавый туман окутал молочные зубы внутри куклы, после чего боль стала по-настоящему нестерпимой, старый маг ощутил тонкую струйку крови, стекающую по его губам и с большим трудом удержал концентрацию. Кровавая дымка собралась в одном из участков карты, формируя смутный человеческий силуэт.
- Так вот ты где, брат Рауд. Север помнит твои корни.
Глава 30 Черная Кровь
Когда колдун или иной пользователь магии умирает, его чары, оставленные без ухода, начинают медленно разрушаться. Среди смертных же бытует заблуждение, что стоит лишь убить колдуна, как его чары рухнут вместе с ним. Только вот подобное происходит далеко не всегда.
Гниль же была и вовсе магической тварью с громадными запасами энергии. Без её поддержки ходы полные биомассы начали разрушаться. Под контролем чудовища были десятки тонн слизней, что, утратив общее руководство начали разбредаться по пещерам, часть правда взяло на себя выжившее отродье Гнили, но опасаясь убийцы своего родителя, монстр решил убраться подальше, а между тем склизкая магия Гнили разрушалась...
Когда рухнули очередные склизкие барьеры Гнили, в глубине горных пещер открылись сотни новых проходов. Липкие восьмиглазые паутинные ежи стали быстро наполнять свободные проходы, из глубоких пещер прилетел хищный чёрный туман - древняя тварь, имя которой помнили лишь редкие гоблины, из самой глубины гор, из мест где отродясь не было света, вылетели странные черные мухи - безобидные в целом твари, но по странному стечению обстоятельств, решающие утонуть исключительно в эле, вызывая стремительную порчу оного.
Ырук Вырыватель мрачно смотрел на котёл первоклассного пойла, ставшего за одну ночь помоями. На жутком лице старого гоблина вздулись вены. Вопль полный боли и ненависти вырвался из груди столетнего колдуна.
- Ухыр млять! Это ведь ты сотворил?! Ты! Я знаю, что ты!!! - гоблин бесился, оставляя глубокие борозды от своих когтей на сводах пещеры. Он продолжал беситься, разбивая кулаками громадные камни. А между тем, ежи всё ближе подбирались к отдаленным пещерам племени, а чёрный туман стремился на волю.
***
Ему исполнилось уже четыре года. Мой брат и сын Мии. Кровный родич, полукровка, возможно тот, кого Обар хотел пустить на собственное усиление. Я честно старался относится к нему не хуже и не лучше, чем к обычному гоблину. Только вот это отродье той твари что трогала Мию, мерзкое отродье осквернившее МОЮ женщину. Его стоило бы убить, будь он постарше, глядишь схватил бы куда меньше побочек от ускоренного взросления. Убить. Всех отродий Обара убить, выморать саму память о нём, а после самому отринуть прошлое и проложить новый путь. Это так просто, так правильно кажется и так хрупко выглядят их хрупкие шейки...
С трудом, я всё же смог подавить этот разрушительный порыв. Хвала предкам, что воспитание у гоблинов проходит в общем загоне, а не как-то иначе.
Очистив разум от эмоций, я понял, что из всего выводка Обара по-настоящему ненавижу лишь сына Мии. Меня раздражало в нём слишком многое: то, что он в отличие от меня сильно напоминал своего отца; и то, что среди малышни он выделялся
