Дневник космонавта - Валентин Лебедев

Иллюминатор розовел и стал густо ярко розовым, с белым оттенком — очень красивый глубокий цвет, как в огненном мешке. Потом иллюминатор стал темно-розовобордовым и начал потихоньку темнеть, как бы остывать. Вдруг удар, и нас бросило на ремнях вперед, вправо и влево — это ввелся тормозной парашют. Говорю Толе: «Приготовься, сейчас будет ввод основного парашюта». Через 16 сек. еще толчок и броски вправо и влево. Все время ведем репортаж. Совершенно спокоен, только удивительно все интересно и хотелось как можно больше всего увидеть, запомнить и записать. Снова рывок и переход на симметричную подвеску парашюта, а потом взведение кресел, сработали пиротолкатели, и наши кресла поднялись на полный ход амортизаторов, прижав нас плотно к приборной доске. Посмотрели друг на друга и говорим: «Вот теперь можно сказать, почти все нормально». А то Толя, когда еще двигатель отработал тормозной импульс, говорит: «Ну, Валь, все, теперь аварии не будет», а я ему: «Сплюнь». Дальше спускались на симметричной подвеске, и вдруг толчок, вспышка слева — это вскрылись дыхательные отверстия, и отделился лобовой щит. Спуск на основном парашюте с высоты 5,5 км показался очень долгим. Так много сильных впечатлений от момента включения двигателя и до ввода парашюта, что после этого плавный спуск на парашюте не ощущался — показалось, что мы сидим. Говорю: «Наверное, уже сели» — но оказалось, по высотометру высота еще 2800 м. Совершенно не чувствовался спуск. Потом только появились небольшие колебания. Ведем связь с самолетом-ретранслятором. Все время у нас запрашивают самочувствие и как идет спуск и транслируют в Москву.

Вдруг треск, нас подбросило и ударило о Землю. Внутри все екнуло, от неожиданности я аж выругался, нас бросило на бок и стало тащить по Земле парашютом. Толя отстрелил парашют, и движение СА прекратилось. Я оказался вверху, повис на ремнях, а Толя внизу. Спрашиваю: «Жив?». Улыбается: «Жив». «Как чувствуешь?» — «Лихо меня копчиком ударило», — говорит Толя. «Удар такой же, как и в первом моем полете, — говорю ему, — почувствовал его всеми позвонками». Висим на ремнях, самолет все время над нами, дают нам команду — раскрыть антенну, так как на подходе поисковая группа. Толя отстегнулся и стал резать ремни наших укладок, потом устал — мокрый, вспотел, лег головой на меня и стали ждать вертолета. Минут через 35 к спускаемому аппарату подошла часть поисковой группы. Вертолет, на котором она находилась, в 600 м от нас зацепился за сопку хвостовым винтом из-за плохой погоды, шел снег, и упал, подломив стойку шасси. К счастью, никто не пострадал. Слышим, открывают люк, самочувствие все это время было неплохое, только необычная тяжесть тела. Люк плавно открывается и слышу знакомый голос врача поисковой группы Валеры Богомолова: «Ребята, потерпите немного, мы вас покантуем, чтобы удобно было вытащить». Снова закрыли люк, и они стали кантовать СА для удобства выхода, и здесь я почувствовал резкое ухудшение самочувствия — укачивание, сильные вестибулярные расстройства. Говорю Толе: «Давай выходить, а то вырву». Толя крикнул, чтобы открывали люк, и нас стали вытаскивать. Первым вылез Толя. Я с трудом расстыковал разъемы кабелей связи и медицины, отстыковал шланги вентиляции и подачи кислорода. Когда вылез по пояс из люка, говорю: «Ребята, держите, а то упаду», и они вытащили меня.

На улице ночь, свежий воздух, идет снег и падает на лицо, а мне плохо, донесли до спального мешка и когда поднимали на руках, было чувство, что меня поднимают высоко-высоко — как будто метров на 10. Не пойму, в чем дело, знаю, что на руках высоко не поднимешь, а боюсь, как бы не уронили. Втиснули меня в спальник на собачьем меху прямо в скафандре, положили на землю и начались позывы на рвоту. Говорю: «Дайте платок». Сработали два позыва и сразу стало легче, посветлело в глазах. Лежу, рядом Толя в шезлонге и люди с такой заботой нас укрывают от холода.

Фотограф Евгений Викторович Моров укрыл меня своим меховым пальто, а сам остался в пиджаке на морозе. Потом ребята из группы технического обслуживания стали разгружать контейнер полезного груза с результатами экспериментов, говорят, что столько возвращаемых материалов они не видели. Его набралось две сумки от скафандров.

Стал замерзать, и меня понесли в вертолет связи, так как вертолет с теплой палаткой прилететь не смог, был туман, снег. А потом перенесли в машину ПЗУ, специально сделанную для поиска и эвакуации экипажей и кораблей. В ней было тепло, стали отходить.

В теле тяжесть. Когда сидишь, давит вниз на плечи, голову, ощущение, как в самолете, когда он попадает в во входящий поток, и если в это время ты стоишь, то перегрузка давит на ноги. Нам полезло, что корреспонденты не смогли добраться на место посадки, и мы спокойно отдохнули. Хочется есть, вчера не обедали, не ужинали, а сегодня только попили чайку и закусили галетами, да еще врач угостил нас яблоком — такое вкусное!

Поспали в ПЗУ часа три, так хорошо. Проснулся, в машине темно. Лежу на нарах, млею от сна, тепла, покоя на душе и слушаю, как Толя шепотом рассказывает о спуске Владимиру Алексеевичу и офицерам. Вся остальная группа всю ночь провела у костра во главе с генералом Субботиным, который руководил поисковыми работами. В машине две койки — одна внизу, другая под потолком, на ней лежал я. Поворачиваться трудно, как если бы ты это делал на центрифуге при перегрузке 2. Лежишь на спине — тело спину прижимает к постели непонятной неведомой силой, как будто за время нашего отсутствия увеличилась гравитация на Земле. Поднимаешь руку, как будто груз держишь в руках, 1–2 кг. А когда захотел лечь на бок, то это оказалось не так-то просто сделать. Ты, как грудной ребенок, сучишь руками и ногами в поисках опоры, совершая при этом нелепые движения.

В машине с нами все время были два врача, один — уролог из ЦНИАГ Владимир Алексеевич, а другой — Богомолов Валера из ИМБП и офицер, ответственный за машину. Когда стало светать и разгулялась погода, то налетели вертолеты. Приехали местные власти из ближайшего поселка, который расположен в 80 км от места посадки.

Над нами все время висит самолет-ретранслятор. Внизу, на земле, стоит вертолет связи и через него врачи передают информацию о нашем самочувствии сразу в Москву. Утром в 6 ч. 41 м. прилетели вертолеты и нас стали одевать потеплее для эвакуации. Снег прекратился, в машине нас переодели в летное меховое обмундирование, положили на шезлонги и понесли к спускаемому аппарату. Помню, когда одевали меховые брюки, встал впервые, то ощущение было, будто кто сидит на плечах, а ноги уходят в землю. Вышли на улицу, усадили нас в специальные шезлонги, укутали тулупами на собачьем меху и понесли вначале к кораблю посмотреть его после посадки, и всем сфотографироваться около него на память, а затем к вертолету. Когда несли, да простят меня, я испытывал блаженство. Несли по степи, покрытой тонким слоем снега, везде торчат кусты колючки и перекати-поле, а ты, как король, восседаешь на троне и несут тебя к железной птице, чтобы поднять в небо и перенести к близким с такой заботой, вниманием, что лучшей награды и признания людьми твоего труда трудно себе представить. Сфотографировались у корабля. Оказывается, почему нас так ударило при посадке: мы сели на склон единственной сопки, на пространстве, которое обозримо вокруг, и при косом ударе о землю нас перевернуло и тащило на парашюте, пока его не отстрелили. Вокруг интересная картина, обстановка, как на фронте, небольшая сопка, на склоне на боку обгоревший спускаемый аппарат, рядом развернуты полевые радиостанции и стоят две машины ПЗУ — одна с краном для эвакуации корабля, другая в транспортном варианте для экипажа, в которой мы провели всю ночь, а рядом выстроились вертолеты, и все это в открытой безлюдной голой степи. Потом меня понесли в один вертолет, а Толю в другой. И мы взлетели на Джезказган. Садимся в городском аэропорту, а там нас ждет уже самолет ТУ-134 из Центра подготовки. На аэродроме собрался народ, встречают хлебом-солью. В вертолете со мной летел наш инструктор Коновалов Виктор, начальник медслужбы ПСС ВВС, и Валера Богомолов.