Берия, последний рыцарь Сталина - Елена Прудникова

Вообще хорошо получилось, другой раз даже шутил он, он считал, что МВД у него, все у него и если даже захотят, то и арестовать его по своему слабому характеру неспособны будут, а если даже и захотят, то каким образом, кто арестовывать будет? Обратятся к Кобулову арестовать Берия, а мы их арестуем вместе с Кобуловым, он был убежден в этом. Но когда мы увидели, что дело имеем с провокатором и разобщение, которое он считал, обеспечивает ему успех в его провокационных действиях, это разобщение сразу пало. Когда мы переговаривались друг с другом – слушай, тебе нравится этот человек, – тогда некоторые удивленно смотрели и думали: а что он этот вопрос задает, с какой целью? (Смех.)

Тогда мы продолжали и говорим – слушай, что ты смотришь так, ведь это провокатор, ты посмотри и сам увидишь, что это провокатор, что это негодяй. И после этого люди говорили – пожалуй, правильная постановка вопроса, принципиальная. Когда мы друг с другом сговорились, оказалось, что мы все одного мнения. Тогда уже мы организовали заседание. Мы организовали заседание Совета Министров, а членов ЦК, которые не входят в Президиум Совета Министров,[119] пригласили на это заседание, а потом повернули заседание Президиума и там все выложили, прямо в лоб ему сказали – ты провокатор, не коммунист и не был коммунистом, терпеть дальше этого не будем. И вот вы бы посмотрели на этого героя, который носился, как он обмяк сразу, а может быть, даже и больше (смех), а каким героем выглядел.

Товарищи, мы это делали и глубоко были убеждены, что Центральный Комитет правильно поймет нас и одобрит наше решение. (Продолжительные аплодисменты.)

Единодушное решение Президиума о Берия – этого, товарищи, надо было добиться. Я прямо скажу, чтобы не шептались потом. Некоторые говорили – как же так, Маленков всегда под руку ходит с Берия, наверное, они вдвоем – это мне говорят, а другим, наверное, говорят, что Хрущев с ним также ходит. (Смех.) И это правильно. Ходили, и я ходил. Он посредине идет, бывало, а с правого бока Маленков идет, а с левого я. Вячеслав Михайлович как-то даже сказал – черт знает, вы ходите и что-то все время обсуждаете. Я говорю – ничего путного, все гнусности всякие, противно даже слушать, но ходим.

Я считаю, что до поры до времени это хождение нам пользу принесло, нужное хождение. В четверг[120] мы с ним – Маленков, я и Берия – ехали в одной машине, а распрощались мы с ним знаете как. Он же интриган, он меня интригует против Маленкова и против других, но он считал главным Маленкова, что надо против него. Прощается, он мне руку жмет, только я это слышу, я ему тоже отвечаю «горячим» пожатием: ну, думаю, подлец, последнее пожатие, завтра в 2 часа мы тебя подожмем. (Смех.) Мы тебе не руку пожмем, а хвост подожмем.

Товарищи, с вероломным человеком надо было так поступить. Если бы мы сказали, когда уже увидели, что он негодяй, то я убежден, что он расправился бы с нами. Вы не думайте, он умеет. Я уже некоторым товарищам говорил, и мне говорили, что я преувеличиваю: смотри, не будь чудаком, похоронит тебя, речь произнесет и табличку повесит – здесь покоится деятель партии и правительства, а потом скажет – «дурак». И покойся там. Он способен на это. Он способен подлить отраву, он способен на все гнусности. Дело мы имели не с членом партии, с которым надо партийными методами бороться, а мы имели дело с заговорщиком, с провокатором, а поэтому не надо было разоблачать себя. Агентура, как они говорят. Это значит: агентура – начальник МВД в ЦК. Вот до чего мы дошли. Обстановка такая создалась.

Я считаю, у нас вынужденная, так сказать, дружба. Теперь вы видите, какая это дружба и как она кончилась. Думаю, что правильно поймут члены партии и правильно свое отношение выразят. Мы думали об этом: на заседание придем, а он поднимет людей, черт его знает, ведь мы имеем дело с провокатором. Поэтому надо было хорошенько продумать все эти вопросы, а теперь надо поставить работу так, чтобы этого не было совершенно. Во-первых, честность людей, а во-вторых, снизить их роль, нельзя так делать.

В этом деле были единодушны как товарищ Маленков, товарищ Молотов, товарищ Булганин, товарищ Каганович и все другие товарищи. И эта, я считаю, товарищи, операция, если так можно выразиться, не ослабит, а усилит руководство ЦК. (Аплодисменты.)

Голоса. Правильно.

Хрущев. И бояться нам нельзя. Были некоторые голоса: а как это будет расценено в партии, не будет ли это понято как слабость.

Товарищи, а вот когда мы не решаем вопросы сельского хозяйства, когда в стране недостача мяса, недостача молока, недостача даже картошки, недостача капусты, так это сила? Этим определяется сила советского государства или слабость?

Это, товарищи, позор. Ведь к нам придут и скажут: слушайте, дорогие товарищи, вы нас учите, как строить социализм, а вы у себя картошки выращивать не умеете, чтобы обеспечивать свой народ, капусты у вас в столице нет. А почему? Не можем решить, срывает провокатор.

Я уверен, что некоторые скажут: сколько он честно служил нам, но все-таки большевики докопались и спрятали его. Я уверен, что это будет. Поэтому, товарищи, я считаю, что это усиливает наше руководство, усиливает нашу партию. А как в международном отношении этот акт? Конечно, узнают потом, как мы будем публиковать, как бы мы ни публиковали, все равно узнают. Я убежден, что в международных, буржуазных вражеских кругах расценивают правильно: а если они не остановились (а слава о Берия была) и запрятали Берия, значит, характер есть. (Аплодисменты.) Поэтому, товарищи, правильно это сделано, еще раз правильно.

Я не буду говорить о неправильном выступлении товарища Сталина, о котором говорил товарищ Маленков, в адрес товарища Молотова, в адрес товарища Микояна. Вы знаете, что это без всяких доказательств, это плод определенного возраста и физического состояния человека, в жизни не было того, что он думал.

Товарищи, я заканчиваю свое выступление и думаю, что никому не удастся свернуть нас с верного пути, по которому идет партия, по пути, указанному Лениным и Сталиным. (Аплодисменты.)

Будем двигаться своей поступью и сейчас после очищения, изъятия этого врага. Эта поступь будет уверенная и ускоренная. (Аплодисменты.) Я, товарищи, верю, что мы еще сильнее стали.

Я, товарищи, хочу такую деталь привести. Когда товарищ Маленков сказал товарищу Ворошилову, товарищ Ворошилов, старейший член партии, всем нам известный, и по возрасту, он бросился обнимать товарища Маленкова перед заседанием. Когда товарищ Маленков сказал товарищу Ворошилову, он ответил: слушай, тише, слушает он. И тогда сказали, что если подслушает, то не успеет расшифровать, так как мы его уже расшифровали. Можно допустить, какую обстановку он создал внутри Президиума? Я видел, что другой раз говорил правильно, Лаврентий Павлович, и плюнул тихо. Громко – правильно, а тихо – плюнул. Разве можно такую обстановку заводить в партии? Теперь этого не будет. Будет коллективное руководство, настоящее, большевистское руководство, и это надо, чтобы это было не только в ЦК, и ниже, до первичных партийных организаций эту коллективность. Надо, чтобы Пленумы ЦК были, заседания были, повестка дня и сессии надо организовать без парадности, без парадной болтовни бессодержательной. Все это надо перестроить. Сила в нас. И чем лучше и глубже мы будем развивать внутрипартийную демократию, чем мы лучше будем организовывать и привлекать народ к активному обсуждению политики нашей, хозяйственной и всей нашей работы, тем сильнее мы будем, потому что, товарищи, народ наш стеной стоит за партию, наш народ идет уверенно за партией, и это мы все, товарищи, понимаем.

Поэтому, товарищи, я заканчиваю с уверенностью, что очищение от этого подлого предателя, провокатора способствует еще большему укреплению рядов нашей партии, укреплению нашего ленинско-сталинского руководства. (Аплодисменты.)

Булганин. Слово имеет товарищ Молотов.

Молотов. Товарищи, мы обсуждаем такой вопрос, в отношении которого надо учитывать и особую обстановку, в которой мы жили последний период, последние месяцы, и особое положение, в котором оказался Берия в качестве руководителя МВД и одного из членов руководящего ядра. Особенность обстановки, как тут товарищи говорили, заключается в том, что после смерти Сталина мы должны были продемонстрировать единство. Это было необходимо и с точки зрения внутренней, и с точки зрения международной обстановки.

Особенность положения, в котором оказался Берия, та ставка, которую он взял после смерти Сталина, все это ясно показывает, что он пробирался на пост премьер-министра Советского Союза, и он порекомендовал именно этот путь. То что было сделано вначале, в период мартовских дней, это для него было, конечно, только переходной стадией.