Путь Базилио - Михаил Харитонов

Тененбойм тем временем думал, как бы всё-таки обосновать смету на дыбу так, чтобы хватило ещё на небольшой ремонт кабинета. Ему хотелось приобрести новый аквариум для хобота и заменить цихлид на сомиков, которые очищали хобот от мусора гораздо тщательнее. Очень не помешали бы приличная настольная лампа и патефон.

— Считаю невозможным дальнейшее деловое общение с этим бюджетником, годным исключительно на шашлык… — Гепка, наконец, вышел на финишную прямую.

— Лев Строфокамилы-ы-ыч! К вам Огюст Эмильи-и-ич! — закричала из придверной лохани секретарша, зычная жаба.

— Бдын-бдын! — слон, оторававшись от размышлений, машинально постучал кончиком хобота об аквариумное стекло. Рыбки, тихонечко объедавшие с хобота отшелушившуюся кожу, испуганно заметались по стеклянной клетке.

— Звать? Или подождё-о-от?! — закричала жаба ещё громче.

— Да сколько можно отвлекать! У нас со Львом Строфокамиловичем важный разговор! — заорал на жабу Гепка и стукнул по полу хвостом.

Слон поднял на него глаза — и, сочтя поведение методиста выходящим за границы допустимого, резко выдернул хобот из аквариума, тут же пустив Сникерсу в грызлице тугую водяную струю. Тот отпрянул и и со всего маху треснулся попой об пол.

— Охолонись, — почти дружелюбно посоветовал слон обтекающему методисту. — Огюсту назначено. Я тебя услышал, буду думать. Лосю подождать! — протрубил он жабе хоботом, и им же сделал гепарду знак — иди, мол.

Гепка понуро встал и отряхнулся, сняв прилипшую к морде водорослевую нить и маленькую тиляпию. Её он рассеянно кинул в пасть и схрумкал, выплюнув на пол подрагивающий хвостик.

— Я не могу работать в таких условиях, — сообщил он в пространство неведомо кому.

— Я тоже, — вздохнул слон, лежевесно вытянув порозовевший хобот и встряхнув его — так, что во все стороны полетели брызги. — Иди уже.

Когда ябедливый Гепа, наконец, освободил помещение, Лев Строфокамилович осторожно выдвинул ящик стола и достал несколько разноцветных папок. Быстро просмотрев две — серую и голубую — он добавил к ним третью, с косой жёлтой наклейкой. Папки он выложил на стол рядком и подровнял хоботом.

— Зови! — крикнул он жабе.

Через минуту в дверях кабинета, осторожно склоняя пышнорогую главу, явил себя Огюст Эмильевич Викторианский, старший экзекутор Аузбухенцентра, преподаватель морали и эстетики, более известный как Вежливый Лось.

Огюст Эмильевич был богато наделён различными достоинствами. А также их всегдашними спутницами — то есть предрасположенностями, склонностями и пристрастьями. Среди последних немаловажное место занимало ношенье дорогих костюмов, которые он часто менял. На сей раз Лось заявился в светлом клетчатом пиджаке понивильской работы и белоснежной рубашке тонкого сукна. Дымчато-серые брюки его, украшенные увесистой кожаной мотнёй, свободно ниспадали на ухоженые копыта, покрытые блестящим коричневым лаком. Рога были откорнюкюрены в сизое с морозцем. На одном из отростков сияло кольцо со сверкающим пердимоноклем, по утверждениям Огюста Эмильевича — фамильной драгоценностью.

— Добрейшего дня, Лё, — имя своего старого друга Лось из дружеской деликатности проглатывал, заменяя неприятное «лев» протяжным звуком, звучащим уважительно и неконкретно.

— И тебе того же, Оги, — поприветствовал его слон в той же манере.

— Какие ветра дуют в высших сферах? — голос Викторианского был высок, фистулен. — Не пал ли с неба огромный сапфир на наши огороды? Не завещал ли нам какой-нибудь авторитет сорок бочек соверенов и две банки майонеза? Или старина Бонч испытал, наконец, долгожданное недомогание?

— Присядь, — то ли предложил, то ли распорядился слон.

Лось охотно занял роскошное кресло у двери, завозился, пристраивая поудобнее хвост. Наконец, у него это получилось.

— Мой день определённо не задался, — сообщил он, элегантно слизнув с носа прилипшую соринку. — Утром встал пораньше, чтобы написать выстраданные бессонной ночью четыре страницы. Вместо этого я истратил цветы селезёнки на починку кофемашины, которая коварно распаялась прямо в процессе. Потом меня вызвали на заседание учёного совета, где я провёл худшие три часа в жизни на этой неделе. Я пребывал среди напыщенных кретинов, как шатёр в винограднике.

— Пффф. А эта бредятина откуда? — поинтересовался слон.

— Гм, бредятина…. бредятина, бредятина… А, про шатёр? Пророк Исайя, разумеется: в такие дни меня неудержимо влечёт к духовности. Собственно, меня влечёт к ней всегда, когда не тянет к изысканности. Но сейчас я и думать не могу об изысканности. Нет, нет, не уговаривай! «Пусть пройдёт время»[36], — лось произнёс последние слова таким тоном, что Лев Строфокамилович понял: это тоже цитата.

— Губошлёп, — вынес слон свой обычный вердикт. — Трепло, — добавил он на тот случай, если лось вдруг не понял.

Огюст Эмильевич тяжело вздохнул.

— Прости, если можешь, мою логорею, Лэ, — сказал он, почти не манерничая. — Просто я сегодня не в духе. Моя Муза мне дерзко изменяет. Не удивлюсь, если с каким-нибудь юным, порочным калушонком, — не удержался он от развёртывания метафоры. — Я не написал свои четыре страницы, вот и всё. Я даже первую не дописал. И уж раз на большее не способен — готов быть краток. Пресекай же мои излияния, дабы я не приносил более даров тщетных.

— Вот и не приноси, — пробурчал Лев Строфокамилович, на забыв, однако ж, добавить в голос толику сочувствия и понимания.

Викторианский уже второй год писал монографию «Этические и эстетические аспекты права победителя». Он вкладывал в эту книгу душу, вместе со всем, что в ней накопилось — начиная с отшлифованного годами стиля и кончая огромным практическим опытом. Увы, ему решительно не давалась вторая часть книги — о женском (или, как выражался Викторианский, «вагинальном») аспекте этого права. Проблема состояла в том, что тема оставляла его равнодушным. Примерно по этой же причине после великолепного первого тома «Искусство наказания: мальчики», заслужившей самые лестные оценки и вошедшей в серию «Настольная книга педагога», анонсированный второй том про наказание девочек так и не вышел из печати, бесславно скончавшись в груде черновиков. Сердце Лося было безоглядно отдано прекраснейшему полу — мужскому.

— Что ж, — вздохнул лось. — Отдам долг обществу. Ну так что там у нас, Лё?

— Ты прекрасно знаешь, что. У нас уже три месяца вакантно место младшего экзекутора в начальных классах.

Лось схватился за рога и издал тяжёлый, полновесный стон.

— Лю, сколько можно? Оставь, пожалуйста, эту тему. Я прекрасно справляюсь с данными обязанностями сам.