Приключения Найджела - Вальтер Скотт

— Уж ты справишься, отец! — возразила суровая девица. — Только как бы тебя раньше не зарезали — ждать этого уже недолго. Вряд ли тебе удастся прятать от них свое золото, как прежде.

— Мое золото, сплетница, мое золото? — повторил ростовщик. — Увы, не много его, и приобретено оно тяжким трудом — не много и тяжким трудом приобретено.

— Хитрости больше тебе не помогут, отец, — сказала Марта, — да они и раньше не спасли бы тебя, если б хвастун Колпеппер не избрал более простой путь, чтобы ограбить тебя, и не посватался к твоей злосчастной дочери. Но к чему я все это говорю? — прибавила она, спохватившись и пожимая плечами с жалостью, весьма недалекой от презрения. — Он не слушает меня, он думает не обо мне. Не странно ли, что страсть к золоту у него пересиливает стремление сохранить вместе с богатством и свою жизнь?

— Ваш отец, — сказал лорд Гленварлох, который, невзирая на всю неучтивость и резкость Марты, невольно проникся уважением к силе ума и чувств, проявленной бедной девушкой, — ваш отец, как мне кажется, достаточно хорошо владеет своими способностями, когда занимается привычными делами и обязанностями. Удивляюсь, как он не сознает справедливости ваших доводов.

— Природа сотворила его человеком, не ведающим страха, и это бесстрашие — лучшее, что я могла от него унаследовать. С годами у него осталось довольно сообразительности, чтобы ходить по знакомым, протоптанным дорогам, но искать новых путей он уже не способен. Старая слепая лошадь долго еще ходит по кругу на мельнице, хотя и спотыкается на открытом лугу.

— Эй, дочь, эй, пустомеля! — закричал старик, очнувшись от задумчивости; все это время он посмеивался и похихикивал себе под нос, вспоминая, очевидно, какое-то удачное мошенничество. — Ступай к себе в комнату, девица, ступай к себе, задвинь засовы и накинь цепь, не своди глаз с двери, не впускай и не выпускай никого, кроме почтенного мейстера Грэма. Я накину плащ и схожу к герцогу Хилдеброду. Ох, ох, было время, когда мне все повиновались, но с годами мы становимся все беспомощнее.

И под привычный аккомпанемент собственной воркотни и кашля старик покинул комнату. Дочь посмотрела ему вслед с характерным для нее выражением досады и печали.

— Если вы действительно опасаетесь за жизнь вашего отца, вы должны уговорить его переехать отсюда, — сказал Найджел.

— Все равно он не будет в безопасности ни в одной части города. Я бы скорее желала видеть его мертвым, чем публично опозоренным. В других кварталах его стали бы преследовать и забрасывать камнями, как сову, которая отважилась вылететь среди бела дня. Здесь он был в безопасности, пока его товарищи извлекали выгоду из его уменья вести дела, теперь же его всячески притесняют и вымогают деньги под любым предлогом. На него смотрят как на выброшенный бурей на берег корабль, с которого каждый старается урвать себе добычу; от дерзких нападений отдельных грабителей отца спасает только ревнивая подозрительность, с какой они относятся друг к другу, считая его достояние общей собственностью.

— И все же, мне думается, вам следует покинуть это место, — повторил Найджел, — и найти спокойное убежище в какой-нибудь далекой стране.

— Надо полагать, в Шотландии, — спросила Марта, бросив на него испытующий и недоверчивый взор, — где мы обогатим чужеземцев нашим спасенным состоянием? Не так ли, молодой человек?

— Сударыня, если б вы знали меня лучше, вы избавили бы меня от подозрения, скрытого в ваших словах.

— А кто меня разуверит? — резко возразила Марта. — Вы, говорят, игрок и драчун, а уж я-то знаю, как можно полагаться в несчастье на таких людей.

— Клянусь вам, меня оклеветали! — воскликнул лорд Гленварлох.

— Возможно, и так, — сказала Марта, — впрочем, меня мало интересуют ваши пороки или безрассудства. Во всяком случае, либо те, либо другие привели вас сюда; если вы желаете покоя, безопасности и счастья, самое лучшее как можно скорее бежать отсюда, из здешнего свиного хлева, который нередко превращается в бойню.

С этими словами она вышла. Неприветливость, с какой говорила эта особа, почти равнялась презрению и вызвала у Гленварлоха, никогда, несмотря на свою бедность, не подвергавшегося такому оскорбительному обращению, мимолетное чувство горестного удивления. К тому же зловещие намеки Марты на ненадежность его пристанища ни в коей мере не прозвучали утешением для его слуха. Любой храбрец, будучи окружен подозрительными личностями и не имея других советчиков и помощников, кроме собственного отважного сердца и сильной руки, испытывает малодушие и чувство одиночества, которые на какое-то время отнимают у него бодрость и подавляют свойственный ему от природы дух отваги. Но если мрачные размышления и рождались в голове Найджела, ему некогда было им предаваться, и если он не питал особой надежды приобрести друзей в Эльзасе, то недостатка в посетителях он не испытывал.

Не прошло и десяти минут, в течение которых Найджел ходил взад и вперед по комнате, пытаясь привести в порядок мысли и найти способ выбраться из Эльзаса, как его уединение было нарушено приходом властителя этого квартала, великого герцога Хилдеброда, пред чьей персоной засовы и цепи жилища ростовщика упали как бы сами собой; обе половины наружной двери распахнулись, и герцог вкатился в дом, как сорокаведерная бочка — сосуд, с которым он и в самом деле имел много сходства по величине, форме, цвету и содержимому.

— Доброго утра вашей светлости, — произнес этот жирный бочонок, подмигивая Найджелу своим единственным глазом с выражением необычайного нахальства и фамильярности; в то же время его безобразный бульдог, следовавший за ним по пятам, издал какое-то хриплое рычание, словно приветствуя на такой же манер тощую кошку — еще одно живое существо в доме Трапбуа, о котором мы не успели упомянуть; кошка в один миг вскочила на балдахин над кроватью и, выгнув спину, стала шипеть на чудовище, приняв, очевидно, приветствие пса с такой же благосклонностью, с какой Найджел отнесся к приветствию его хозяина.

— Молчать, Вельзевул! Молчать, чтоб ты сдох! — закричал герцог Хилдеброд. — Скоты и дураки вечно во все вмешиваются, милорд.

— Мне казалось, сэр, — ответил Найджел высокомерным тоном, дабы соблюсти должную дистанцию, — мне казалось, я сообщил вам, что мое имя в настоящее время Найджел Грэм.

При этих словах его уайтфрайерское высочество разразилось громким, отрывистым и наглым смехом, повторяя едва разборчиво хриплым голосом:

— Найджелл Грин, Найджелл Грин, Найджелл Грин! Помилуйте, милорд, да вас все собутыльники засмеют, коли вы будете кричать караул, пока вас еще не трогали. Вот вы и проговорились: хорошо, что я сам еще раньше догадался, кто вы такой! Если хотите знать, мейстер Найджел, так я назвал вас милордом оттого только, что мы произвели вас в пэры Эльзаса прошлой ночью, когда херес одержал над нами победу. Что вы теперь скажете? Ха-ха-ха!