Мольер - Жорж Бордонов

Утихла ли когда-нибудь окончательно битва за «Тартюфа»? В XVIII веке аббат Бертран де Ла Тур попробует найти оправдания для героя:

«Это человек, доведенный до крайности самым откровенным коварством, — исходящим и от той, кого он любит, призывающей его к себе и притворяющейся влюбленной, чтобы соблазнить его и погубить, и от того, кому он ревностней всех служил, кто более всех ценил его и кто благодаря самой гнусной хитрости сделался соучастником этого предательства».

Многие благонамеренные писатели — такие, как Брюнетьер, Леметр, Вейо, — склонны разделять подобную точку зрения. Что до прелатов — Боссюэ, Бурдалу, — то они питают к Мольеру неугасимую злобу и презрение, что менее всего похоже на христианские чувства. Лишенная возможности что-либо еще предпринять против Мольера, партия святош все ему припомнит в час его смерти, приравняв его к еретикам, колдунам и анабаптистам.[206] Но здесь снова вмешается королевское правосудие, и самым решительным образом.

XXVII ПРАЗДНИК СВЯТОГО ЮБЕРА В ЗАМКЕ ШАМБОР

Введение

Жан II Поклен недолго прожил в заново отстроенном доме на Рынке. Работы, порученные каменных дел мастеру Никола де Браку (в них участвуют представители разных специальностей этого цеха, что указывает на большой объем работ; по мнению Мадлены Юргенс, речь шла о перестройке дома почти целиком), закончены в начале 1669 года. Жан II умирает 25 февраля. Его отпевают 27 февраля в церкви Святого Евстахия. Никаких подробностей об обстоятельствах смерти мы не знаем; впрочем, возраст покойного, семьдесят четыре года, — достаточное объяснение, особенно для того времени. Он оставляет запутанное наследство. Наличные деньги (125 экю) отдаются его зятю, Андре Буде, на уплату мелких долгов и расходы по похоронам. Мебель перевозят на Лебединую улицу к Мари Майар, вдове Жана III. Мольер как глава семьи Поклен должен улаживать трудности с наследством. Дом «Под образом святого Христофора» сдан внаем ветошнику Никола Белье. Оказывается, что Жан II не до конца за этот дом расплатился. За ним еще числилось 1000 ливров, составлявших приданое жены одного из кредиторов, и он должен был ежегодно выплачивать часть этой суммы. Впоследствии кредиторы перепродали долг некоему парижскому буржуа, от наследников которого Жан II откупился в 1660 году. Но после смерти старого обойщика наследники первых кредиторов притворились, что не знают о переуступке, сделанной их родителями, и стали требовать денег. Мольеру придется с ними рассчитываться, и дело это будет тянуться до его смерти. Но на доме висит еще один долг, более серьезный: предоставленная, по видимости, Жаком Рого ссуда в 10000 ливров, в погашение которой учреждена ежегодная рента в 500 ливров. Мольер ничего не говорит семейству; он просто обязуется уплатить Рого (то есть самому себе!), с тем, чтобы его сонаследники отказались от своей доли доходов при сдаче дома внаем. Он также берет на себя ликвидацию остатка долга, сделанного Жаном II, когда поступала в монастырь его дочь, Катрина-Эсперанс. Посмертная опись имущества составляется только в апреле 1670 года, по просьбе Мольера, его зятя Андре Буде и невестки Мари Майар, выступающих опекунами своих несовершеннолетних детей. Документ этот не привлекал бы к себе внимания, если б не подчеркивал так очевидно жадность Буде и вдовы Майар. Одна бумага, оставленная Жаном II, вызывает особые споры. Смысл ее явствует из заголовка:

«Запись о том, сколько я потратил на моего старшего сына и уплатил как ему, так и тем, на кого он мне указал».

Эти суммы, израсходованные Жаном II на расчеты с кредиторами Мольера, когда потерпел крах Блистательный театр, составляют 630, 320 и 125 ливров. Мольер заявляет, что вернул их отцу и что его зять и невестка о том знали. Но у обойщика Буде и вдовы Майар на сей счет другое мнение; они отрицают, что им было что-либо известно. Вдова совсем неграмотна, так что даже расписываться не умеет; ее науськивает зять. А Буде — настоящий сутяга. Они инстинктивно объединяются против Мольера, который настолько их богаче. А если б они еще знали правду об этом долге в 10000 ливров! Но они ее узнают лишь после смерти Мольера, когда нотариусы разберут его бумаги. В конце концов все уладится благодаря деловитости и бескорыстию Жана-Батиста. Дом «Под образом святого Христофора» останется неделимой собственностью наследников Поклена: дочери Мольера и детей Буде и Мари Майар.

ПИРАТСКОЕ ИЗДАНИЕ «ТАРТЮФА»

Все эти хлопоты, осложнения, мелочные дрязги угнетают Мольера. Он не создан для них; конечно, он любит порядок во всем, но торговаться с лавочниками давно разучился. Все это его раздражает, выматывает. Еще одна забота: в июле 1669 года ему приходится предъявить иск некоему книготорговцу, который выпустил в свет «Тартюфа» (под заглавием «Обманщик»). В марте Мольер получил привилегию печатать свою книгу, сроком на десять лет. Но книготорговцы-издатели, Жан-Франсуа и Жак Эно, не посчитались с авторским правом. Пьеса имеет успех; дело так для них заманчиво, что можно и рискнуть. Мольер подает жалобу:

«По жалобе, поданной в королевский суд мэтром Жаном-Батистом Покленом де Мольером о том, что хотя по условиям дарованной ему Его Величеством привилегии издавать и печатать книгу или пьесу для театра, написанную и сочиненную вышесказанным ходатаем, под названием «Обманщик», никто другой кроме как он сам не имеет права издавать, продавать и сбывать вышесказанную книгу без его ведома, не испросив у него разрешения, невзирая на то, вышесказанному ходатаю стало известно, что Жан-Франсуа и Жак Эно, отец и сын, парижские книготорговцы, напечатали сами или при чьем-то соучастии подложное издание вышесказанной книги и открыто ее продавали, столь дерзко, как если бы могли не знать о запрете на то, содержащемся в указе от 15 марта сего года, должным образом занесенном в книгу общины книготорговцев…».

Разумеется, Мольер выиграет дело; печатать «Тартюфа» он доверит издателю Рибу. Просто ко всем прочим добавляются и эти тревоги…

«ГОСПОДИН ДЕ ПУРСОНЬЯК»

Несмотря на успех «Тартюфа», Мольер мало работает в ту зиму — то есть почти ничего не пишет. Королевская милость не вывела его из подавленного состояния. После эйфории первых недель он снова погрузился в умственную спячку. Характер его ухудшается. Он становится все более нетерпеливым и раздражительным. Ему нужно отдохнуть, но король его не отпускает. В августе 1669 года труппу дважды требуют в Сен-Жермен, чтобы играть там «Скупого», «Тартюфа» и «Принцессу Элиды». Эти «визиты» прибыльны, но очень утомительны. В сентябре Людовик XIV уезжает в свой замок Шамбор. Начинается охотничий сезон. После целого дня верхом и хорошего ужина хочется поразвлечься. В замок вызывают Мольера, Люлли, актеров и музыкантов. Они покидают Париж во вторник 17 сентября, а вернутся только в воскресенье 20 октября. У Мольера ничего не заготовлено на этот случай, он может предложить только свой обычный репертуар. Но Людовик XIV желает чего-нибудь новенького, чтобы повеселить гостей и как следует отпраздновать день святого Юбера. Приказ короля не обсуждается, тем более теми, кто так ему обязан, как Мольер. Шамбор — это всего лишь просторный охотничий домик, восхитительный, спору нет, но совершенно не приспособленный для жилья. Тут все предусмотрено для толпы охотников, для шумных трапез, где собирается множество людей, проголодавшихся на свежем воздухе, разгоряченных скачкой по лесу. В каминах весело трещат целые дубы, но коридоры и лестницы — царство сквозняков. Лес, окружающий замок со всех сторон, надел свой роскошный осенний убор; но как только садится солнце, с земли и прудов поднимаются влажные туманы, сырые испарения. Мольер дрожит от холода и лихорадки в своей неудобной, плохо или вообще не протопленной комнате. Нужно повиноваться королю, но все его раздражает: раскатистый смех всадников, ржание лошадей, лай собак, то пронзительные, то еле слышные звуки охотничьих рожков, которые носятся над полями с утренней зари до вечерней, пока не сольются в торжествующей музыке, возвещая удачу. Завернувшись в халат, Мольер подходит к окну. Он смотрит на деревья, курчавящиеся ржавой листвой до самого горизонта, на пестрые кавалькады, построившиеся словно для битвы, возмущающие своим присутствием глубокий покой природы. Свора собак несется и скрывается за холмом. Король во главе небольшого отряда — кавалеры в лентах и перьях, амазонки в платьях огненного цвета, и развевающихся на ветру коротких плащах. В седле король неутомим. Лучшие наездники едва за ним поспевают. По вечерам у него волчий аппетит; и когда многие мечтают только добраться до постели, он хочет развлекаться, зовет актеров, как его предки звали своих шутов. Мольер думает, что, в сущности, это и есть та роль, которую ему отводят. Для этих краснолицых вельмож и их отважных спутниц он вовсе не автор «Тартюфа» или «Мизантропа», а паяц с уморительными ужимками. По аллее пробегает олень, закинув рога на спину. Мольер может только пожалеть благородное животное. Разве он сам — не такое же беззащитное существо, и так же затравленное (прежде всего болезнью, которая грызет его плоть, изматывает, лишает сил)? Ему аплодируют, глядя, как хорошо он умирает. Он возвращается к столу, нерешительно берется за перо. Если он только фарсер — ну что ж! Пусть появится нелепый Пурсоньяк. Мужчины и женщины, для которых этот персонаж создается, пышут здоровьем. Они до отвала сыты дичиной с пряными приправами, легким вином, галантной болтовней, охотничьими рассказами; они вовсе не хотят, чтобы их заставляли думать, их надо позабавить. Мольер подлаживает свой текст к тем шуточкам, которые слышит вокруг себя. Но как он сам себе противен! Он все чаще придирается к актерам. Такой добрый прежде, он иной раз дурно обращается со своими слугами: «Это был человек, как никто требовавший, чтобы его обхаживали; его нужно было одевать, как большого вельможу, а сам он и складочки на своем воротнике не поправлял».