Три жизни Юрия Байды - Иван Арсентьев

И точно: стоило лишь подумать, как «убитая» женщина заверещала не своим голосом. Варухин барсом метнулся в кузов и вмиг добил ее, но поздно. В небо взмыла ракета, и, когда Варухин выскочил из кузова, его заметили.

— Партиза-а-а-ане-ен! — пронесся истошный вопль.

Над лесом взвились пучком голубые ракеты. Дозорные, извиваясь ужами, спешили в заросли. Ползли четверо. А где Варухин? Где пятый? Четверо затаились в траве, ждут. Кругом светопреставление, грохот, свист пуль! С грузовиков бьют спаренные установки. Пульсирующие нити трасс все ниже, ниже косят траву над головами окаменелых партизан и обрываются, кажется, возле виска. Невозможно подняться, невозможно шевельнуться, но нужно немедленно уходить. Варухина по-прежнему, не видно, может, ему крышка… И четверо, ослепленные ежесекундными вспышками ракет, беспрерывным ливнем пуль, вскакивают и бросаются в гущу кустов. Первым убивают рыжеволосого. Он падает на колени, роняет автомат и опрокидывается назад. Еще двух срезают одновременно, ни один из них не шевельнулся, а затем и четвертый, повалившись ничком, медленно перевернулся на спину, словно так ему было удобней, и уставил большие немигающие глаза в черное небо.

Тем временем разворошенное Варухиным гнездо карателей пришло в движение. Сообразив, что происходит, фашисты бросились к месту прорыва партизан. У карателей с восточной стороны появилась бронемашина, которая поливала дорогу из пулеметов. К счастью, молчавшая до поры сорокапятка ударила прямой наводкой по броневику. Он подскочил и загорелся. Партизаны побежали через дорогу, по ним открыли огонь минометы. Сухие взрывы сотрясали воздух, покрывая отчаянные вопли погибающих. Раненые цеплялись один за другого, падали. Росла паника.

— Вперед! Вперед! — кричал Афанасьев, захлебываясь.

В этот момент на дорогу выскочил грузовик из тех самых, что были растревожены Варухиным. Он щетинился огнем. В кузове немцы, по бортам — живое заграждение — русские женщины. Четырехствольная установка стегала вдоль дороги и буквально разрезала пополам партизанскую колонну, косила людей.

— Быстрей! Быстрей! — Афанасьев яростно кричал и размахивал пистолетом. Но его никто не слышал в грохоте.

И вот последний раненый переполз дорогу, по ту сторону в кустах не осталось ни одного живого. Люди тянулись просекой, удаляясь от страшного места туда, где не слышно свиста пуль, грохота взрывов. Дорого достался им в этот раз прорыв. Коржевский едва переставлял ноги, он ранен в правый бок осколком, потерял много крови. Его ведут под руки, лечь на носилки не соглашается…

С рассветом партизаны выходят на поляну, где, прижавшись к дубкам, стоят пустующие строения лесничества. Они расселяются в них. Коржевский ложится на голые доски старой кровати, приказывает вызвать к нему командиров. Явился Максим Костылев и еще один взводный, остальные ранены или убиты. Отряд потерял почти половину личного состава. Коржевский назначил новых взводных и приказал задержаться на три часа, подкрепиться и привести себя в порядок.

Взводные ушли расставлять посты. Максим послал своих в разведку, Афанасьев распорядился снять с лошадей вьюки с провизией и боеприпасами и распределить все среди бойцов, а лошадей передать в диверсионную группу для продолжения рейда на фашистскую авиабазу.

Не остывший еще после тяжкого, изнурительного ночного боя, отягченный заботами о судьбе отряда и организационными хлопотами по комплектованию диверсионной группы, Афанасьев поразился, увидев живого и свежего Варухина, вертевшегося возле начальника штаба Присяжнюка.

— Как вы здесь оказались? — спросил растерянно.

— Странный вопрос… А где же мне быть, товарищ комиссар?

— Вы же возглавляли дозор? Где он?

— Хм… вы спрашиваете меня так, будто я виноват, что остался живой!

— Отвечайте! — гаркнул Афанасьев.

— Пожалуйста. Дозор напоролся на засаду. Была страшная темнота. Это вы, надеюсь, помните? Я уцелел случайно… и тут же своевременно примкнул к колонне.

— Вы напоролись на засаду потому, что действовали неграмотно, грубо, не как десантник, а как… Дали обнаружить себя. Мы еще обсудим ваши действия, разберемся, почему погиб возглавляемый вами дозор, а сейчас приступайте к исполнению своих штабных обязанностей.

Козырнув по уставу, Варухин отправился к партизанам, недовольно ворча:

— Вот она, комиссарская логика: если ты погибнешь — это назовут самопожертвованием, если ж тебе удалось спастись, выжить, — тебя назовут чуть ли не подлецом!

Варухин наполнил фляжку холодной колодезной водой, погрыз сухарей с консервами и повалился спать. Солнце в это время только-только выстрелило в свет свои первые лучи. Гром рвущихся бомб, рев «мессершмиттов» разбудили Варухина. Пыль и дым покрывали поляну. У лесниковой избы взрывом отрезало угол. Стало видно старую кровать, на ней Коржевского, усыпанного трухой и земляной крошкой. Он судорожно дергался, раненный вторично.

Сбросив бомбы, самолеты улетели. Варухин приблизился к Коржевскому, тот сидел серый, поникший, спустив ноги с кровати. Левая рука висела плетью, из предплечья текла кровь. Перевязывать было нечем.

Тут в глаза Варухину бросилось знамя отряда, свалившееся на пол от сотрясения. Подумав секунду, он сорвал с него чехол, скрутил жгутом красное полотнище, перетянул кровоточащую руку командира. Вдруг сквозь звон в ушах послышалась близкая ружейная стрельба. «Неужели немцы догнали?» — ужаснулся он.

Коржевский тоже услышал стрельбу, страдальчески поморщился. В дверях возник запыхавшийся Афанасьев, увидел серое лицо командира, застыл на секунду с отчаяньем в глазах. Тут же спохватился, распрямил плечи, заговорил спокойно, лишь пальцы тревожно теребили мочку левого уха да веко подергивалось, не подчиняясь воле. Со стороны могло показаться, что комиссар, шутя, подмигивает, подбадривает. Но Афанасьеву было не до шуток: обескровленный отряд опять окружен.

— Какое будет приказание, командир? — спросил он Коржевского.

— Группу распустить. Рейд на авиабазу отставить. Принимай, комиссар, командование и действуй по своему усмотрению. Я уже плохо соображаю. Почти ничего не вижу, много из меня вышло крови… Кружится голова…

Коржевский безнадежно махнул рукой.

Не успел Афанасьев ступить на порог, как навстречу связной от Максима. Командир разведчиков докладывал: с западной стороны на лесничество движется рота противника, от дороги наступают вчерашние потрепанные каратели. На восток пути нет, горит лес.

Афанасьев черкнул несколько слов на листке, вручил его разведчику для Максима, а Варухину велел оповестить всех партизан, чтоб бросали все, кроме оружия и боеприпасов, и бегом собирались здесь, возле дома лесничества.