Внутри, вовне - Герман Вук

Мне неловко об этом писать, но без этого я не смогу продолжать свой рассказ, так что лучше уж одним махом с этим покончить. Ну, так вот, название Питеровой книги — не более и не менее, как, извините, «Мой хуй»; и весь роман — действительно об этом. Это — диалог длиной в двести тридцать семь машинописных страниц между героем книги и его половым органом. Но как же это возможно, черт побери? Позвольте мне процитировать аннотацию на суперобложке: «Питер Куот — это в наивысшей степени откровенный модернист. Он вводит нас в мир Джойса и Кафки, в мир экспрессионизма и кошмара, где благопристойная линейная реальность растворяется в загаженной фантасмагории, которой, в сущности, и является человеческое страдание: викторианские условности вкуса меркнут перед грубой природной истиной». Я очень подозреваю, что эту аннотацию Питер написал сам.

Главный герой книги — это, разумеется, университетский профессор-еврей. Все американские еврейские писатели — это университетские профессора, и все они пишут книги об университетских профессорах-евреях, которые пишут книги об университетских профессорах-евреях. Это — всего-навсего жанровая условность, подобно такой условности, как четырнадцатистрочная форма сонета. Героя книги Питера зовут Иезекииль Динстаг; в один прекрасный день, когда профессор Динстаг принимает душ, его половой орган вдруг ни с того ни с сего начинает с ним говорить. Никаких объяснений — просто начинает говорить, и все тут. Профессор Динстаг недавно развелся со своей женой-шиксой, которая бросила его за то, что он слишком часто соблазнял студенток, и теперь профессор впал в хандру и не может работать над романом, который он задумал написать. Иезекииль, само собой, удивлен — но не слишком, а так, лишь слегка удивлен, точно он видит все это в каком-то кафкианском сне, — когда к нему обращается такой неожиданный собеседник, и он просит эту часть своего тела объясниться.

— Я еврейский народ, — отвечает его член. — Я Агасфер, Вечный Поц, и я решил высказаться начистоту и рассказать тебе свою историю, чтобы ты мог пересказать ее всему миру.

После этого Питер пускается во все тяжкие. Я безуспешно пытался уговорить его изменить или выбросить вопиюще безвкусное выражение «Вечный Поц», но для него нет ничего святого; он говорит, что здесь в двух коротких словах сформулирована вся тема произведения, и стоит на своем, хоть тресни. Половой член Динстага галопом пробегает всю человеческую историю начиная с Древнего Египта, перескакивает через века и страны.

Время от времени он перевоплощается в каких-то конкретных людей — таких как Иосиф, Самсон, Соломон и Иов; иногда он становится целым народом — в частности, во времена испанской инквизиции; или оборачивается двумя людьми одновременно — например, спорящими друг с другом Спинозой и Маймонидом. Он говорит, что Спиноза был, в сущности, его мошонкой, в которой «содержались все семена будущего, а я был Маймонидом — закоснелой древней идеологией». Я излагаю этот роман не очень внятно, но попробуйте вкратце описать, скажем, джойсовские «Поминки по Финнегану» или «Орландо» Вирджинии Вулф. А это — как раз такого рода книга. Из нее получается, что «жестоковыйный» народ — это библейская двойная аллегория вечного еврейского характера, что антисемитизм — это на самом деле зависть к половому члену, и так далее. Книга не очень длинная, и это очень хорошо, потому что она, в сущности, представляет собою всего лишь один затянутый литературный анекдот. Но, конечно, лучше всего прочесть сам роман, который Питер расцветил множеством пикантных эпизодов. В книге появляются и жена Потифара, и Далила, и царица Савская, и Эсфирь, и в ней есть даже рассуждение про Голду Меир: небось она сама тоже немного закачается, когда узнает, что написал про нее Питер Куот. Впрочем, ее не так-то легко вывести из себя, и, может быть, она просто посмеется.

Книжным клубам, конечно, нелегко дать рекомендацию книге с таким названием. А как им оформить свои рекламные буклеты? Но у обоих клубов глаза разгорелись на этот роман. После того как «Путь Онана» разошелся тиражом в двести тысяч экземпляров, Питер Куот просто не мог сесть в лужу. Оба клуба заранее объявили новую книгу Питера литературным шедевром. Как говорится в письме, которое я получил от одного из руководителей «Литературной гильдии», «это — необыкновенно самобытная и тонкая дань исторической несгибаемости еврейского народа». В том же письме содержалось предложение изменить нынешнее название книги на «Диспут Динстага»: такое название клуб был готов принять, ибо оно не так шокирует среднего американца, подписывающегося на книги, рекомендуемые «Гильдией». Однако Питер остался непреклонен. После этого «Клуб книги месяца» придумал чертовски хитроумный ход. Он предложил Питеру для книги новое название — «Поц и я», указав, что легко угадываемая аналогия с названием «Король и я» придаст книге респектабельности, ибо все, что написали Роджерс и Хаммерстайн, — это признанный образец солидности. Кроме того, некоторые подписчики-гои могут подумать, что «поц» — это монархический титул какого-то экзотического азиатского правителя. Это предложение сопровождалось обещанием заплатить в счет будущего гонорара солидный аванс — при условии, конечно, что название будет изменено.

Пожалуй, мне следует раскрыть одну страшную тайну: хоть Питеру и поют дифирамбы за его принципиальную позицию, изложенную в «Пентхаузе», тогда он на первых порах уже был готов принять предложение «Клуба книги месяца». Он говорил, что «Поц и я» — это очень даже неплохое название, оно очень смешное, да к тому же «Клуб» предлагает за это очень круглую сумму. Но тут он получил два новых предложения от издательств, выпускающих книги в мягких обложках, и эти предложения были одно другого щедрее; а когда я связался с главными редакторами этих двух издательств, оказалось, что они и слышать не хотят о том, чтобы изменить название.

— Да что вы, это же самое завлекательное название со времен «Унесенных ветром»! — сказал один из них.

Вот тут-то Питер снова заартачился и написал свое знаменитое письмо, и в результате эта книга дойдет до потомков именно под названием «Мой хуй». «Литературная гильдия» проглотила это и все-таки взяла книгу. Я видел их рекламный буклет. На обложке крупными буквами набрано: «Новый шедевр Питера Куота». Но тот, кто пожелает узнать название этого шедевра, будет вынужден заглянуть внутрь буклета — и после этого он либо покраснеет, как маков цвет, и откажется от членства в клубе, либо, заранее пуская слюни, отправит подтверждение на Питерову книгу.

Джаз Джекобсон просмотрел буклет и сказал, что его автор «труса празднует». Джекобсон — это, в голливудской терминологии, «пекеджер»: его задача — сорганизовать продюсера, режиссера, актера на главную роль, банковский заем и пьесу или сценарий, чтобы обеспечить кассовый успех спектаклю или фильму еще до того, как начнется работа над ним.

— Морт Ошинс до смерти хочет сделать фильм по этой книге, — сказал мне сегодня утром Джекобсон, когда мы с ним сидели за завтраком в ресторане «Веселые девяностые годы», где когда-то любили завтракать мы с Бобби — в те времена, когда здесь было лишь маленькое кафе «Апрельского дома». Уписывая яичницу с ветчиной, Джекобсон ни на секунду не закрывал рта:

— Гудкинд, это же выдающееся юмористическое произведение. Если учесть куотовскую репутацию, оно и в твердой обложке разойдется тиражом тысяч в триста, да еще миллиона три — в мягкой обложке, плюс миллион разойдется по клубным подпискам. То есть мы заранее гарантируем себе для фильма гигантскую аудиторию с потенциальной чистой прибылью от пятидесяти до семидесяти миллионов долларов. Для такого фильма я сегодня же могу получить заем — если, конечно, Ошинс и Куот договорятся друг с другом на одиннадцать миллионов долларов, из которых автор получит миллион. Деньги на бочку!

Раздумывая об этой странной затее — сделать фильм из Питеровой книги, — я осторожно вставил:

— Я понимаю, что создать образ профессора Динстага — это для актера очень заманчивая задача. Но…

— Профессора? — Джекобсон посмотрел на меня через свои толстые очки так, словно я был какое-то безволосое и остроухое насекомое, явившееся из космоса. — Какого профессора? Я вас не понимаю. Конечно же Морт Ошинс будет играть его хуй. Это — для него настоящая роль.

Бывают фразы, после которых беседу продолжать невозможно. Это была одна из таких фраз. Джекобсон в молчании доел свою яичницу с ветчиной и выпил стакан молока.

Я все еще не понимал, чего Джекобсон от меня хочет. Об этой встрече в Нью-Йорке он договорился со мной по телефону из Лондона, где Морт Ошинс сейчас принимает участие в рекламировании своего нового фильма под названием «Распятый Христом». Это — фильм про еврейского вора, который был распят на кресте рядом с Иисусом. Ошинс впервые прославился, когда он выпустил пластинку с комическим монологом этого вора, прочитанным с еврейским акцентом и с изрядной примесью слов из идиша: в этом монологе он обыгрывал страдания вора, когда его прибивают к кресту, и вопросы, которые он задает Иисусу, уже вися на кресте: например, о том, когда же наконец они оба отправятся в рай, и так далее. Этот монолог был тем смешнее — для тех, кто вообще склонен над этим смеяться, — что он сопровождался неумолкающим стуком молотка; и ключевая фраза: «Ой, поосторожней мит дер молоток!» — вошла в поговорку. Теперь эта фраза стала названием основной песни фильма.