1185 год Восток - Запад - Игорь Можейко

Следующим ударом де Треси разрубил плечо Бекету. Подоспевший де Бретон вонзил меч в грудь Бекета, и тот рухнул.

Прибежавший на помощь рыцарям де Бро раскроил Бекету череп.

Затем, подняв окровавленный меч, он закричал на весь собор:

— Изменник мертв!

Гром и молния не поразили убийц. Тишина стояла в гулком соборе. Никто не ответил страшному де Бро. Серыми тенями в черноте рыцари вышли из зала. Люди расступались, молча жались к степам.

На дворе шел густой снег. Рыцари сели на коней и поскакали прочь. Следом за ними скакали солдаты шерифа.

К утру они были в замке Моревиля, и замок встретил их молчанием. Невероятно, но той ночью слух о смерти Бекета несся по стране быстрее, чем всадники. В замке уже знали, что случилось.

Но если убийцы, охваченные суеверным страхом, все же побаивались удара молнии, то брат шерифа Роберт де Бро не бежал со всеми. До поздней ночи его люди взламывали сундуки и ящики архиепископа в поисках ценностей. Они не только увезли посуду и бумаги Бекета, но даже сорвали со стен обивку и навалили на повозки церковную мебель.

Когда мы говорим о роли религии в жизни человека средневековья, о его трепете перед богом, нельзя забывать, что этот трепет сочетался с уверенностью даже самого жестокого из преступников, что перед смертью он сможет замолить грехи и откупиться от ада.

Отлученный от церкви, граждански уничтоженный, Роберт де Бро всю ночь спокойно грабил архиепископский дом и собор, не испытывая никаких угрызений совести. Правда, братья де Бро отличались удивительным душегубством.

И только когда последний солдат де Бро покинул Кентербери, один из друзей архиепископа осмелился вернуться в собор.

Бекет лежал лицом вниз в большой луже крови.

В собор начали стекаться монахи. Они крались, словно были преступниками, они говорили шепотом, и тонкие свечи дрожали в их руках. Долго не решались повернуть Бекета на спину.

Удар де Бро был столь жесток, что думали — ничего от лица не осталось.

Но лицо было чистым и спокойным. В робком пламени свечей померещилось даже, что Бекет улыбается.

Голову перевязали, затем перенесли Бекета в алтарь. Вокруг загорелись сотни свечей. К тому времени собор уже был полон народу. Те, кто убежал оттуда в самый страшный момент, теперь вернулись. Наступал рассвет.

На следующее утро один из монахов сказал, что ночью к нему явился Бекет. Монах спросил его: «Разве вас не убили?» И Бекет ответил:

— Меня убили, но я восстал из мертвых.

И с этими словами, окруженный ярким сиянием, архиепископ поднялся в небо.

Ни один человек не усомнился в правдивости этих слов.

А в толпе, наполнившей собор, какая-то женщина, которая уже много лет была калекой, закричала, что выздоровела, и отбросила костыли. Тут не могло быть жульничества: эту женщину в городе знали все.

Люди, наполнившие собор, рухнули на колени, славя Господа. Те, кто не смог протиснуться в собор, опускались на колени в снег. А народ все шел и шел, потому что жестокие господа, боясь правды, убили народного заступника, святого человека. Боясь, что убийцы вернутся, монахи на следующий день перенесли тело в склеп и замуровали гроб кирпичной кладкой.

Когда новость достигла Лондона, князья церкви не могли скрыть своего восторга. Архиепископ Йоркский, который полагал, что отныне с него отлучение снято, взобрался на амвон и публично объявил, что Бекет поражен рукой самого Господа. Эту проповедь в той или иной форме повторили все основные епископы страны. Они требовали выбросить тело Бекета — как гнусного изменника и преступника.

Выполнить требование епископов решил шериф Рандольф де Бро. Пока его сообщники отсиживались по замкам, готовясь незаметно вернуться во Францию, он поспешил обратно в Кентербери, чтобы захватить тело изменника и бросить его собакам.

Надо отдать должное этому негодяю: он никогда не прятался за спины других. Совершая очередную мерзость, он всегда был впереди.

Солдаты де Бро с трудом пробились сквозь толпы людей к собору, но в тесном, душном склепе они не нашли тела архиепископа. Де Бро пришлось вернуться ни с чем.

В первые недели, когда Бекета оплакивали сотни тысяч людей, лондонские власти твердили, что Бекет — государственный преступник, казненный по воле государя. Был издан указ о том, что любой священник, упомянувший имя Бекета в проповеди, будет высечен розгами. Отряды шерифа де Бро были срочно усилены солдатами из Лондона. В самом Кентерберийском соборе было запрещено вести службу.

Но постепенно поток ненависти стал иссякать. Рядовые священники, презрев угрозы, произносили проповеди в честь Бекета, пилигримы тянулись со всех сторон в Кентербери. Генрих-младший неожиданно для советников заявил, что не простит отцу смерти своего наставника, молодая королева открыто обвиняла в его смерти королевских министров и не скрывала презрения к архиепископу Йоркскому. Сторону Бекета приняла и Элеонора Аквитанская.

А из-за границы приходили все новые вести, одна удивительнее другой. Муж Иоанны, дочери Генриха II, король Сицилии Вильгельм, приказал воздвигнуть статую Бекета в своей столице, король Франции Людовик не только провозгласил траур по архиепископу, но и объявил о своем желании приехать в Англию, чтобы поклониться праху святого. На следующий год французский король прибыл в Кентербери и помолился на могиле Бекета. Он привез золотую чашу и большой бриллиант для украшения надгробия. Наконец, стало известно — и это окончательно ввергло в растерянность правительство, — что римский папа рассматривает вопрос о причислении изменника к лику святых. Что и было сделано через два года после гибели Бекета.

К сожалению, историческая справедливость далеко не всегда торжествует. И хотя посмертная слава Бекета была велика, его убийцы, несмотря на то что существует множество легенд об их страшной судьбе, остались живы. В течение нескольких лет они отсиживались у себя в замках, а затем король вернул их на службу. Возможно, он так поступил, признавая свою ответственность за смерть Бекета. Ведь, казалось бы, чего проще — сделать убийц козлами отпущения и остаться чистым в глазах современников и потомков. Но Генрих отлично понимал, что наказывать убийц, в сущности, бессмысленно. Это будет попытка оправдаться за чужой счет. Она никого не обманет. Да и кого наказывать, а кого миловать? Что делать с братьями де Бро? Что делать с епископами, которые кричали с амвонов, что Бекет — изменник? Что делать с собственными министрами, которые грозили казнями любому, кто приблизится к месту гибели Бекета? Все выполнили его приказ, который не был отдан, но который очень хотелось выполнить.

Разумнее всего было показать миру, как сильно удручен английский король смертью Бекета, как безжалостно он казнит себя.

Да и в самом деле, вряд ли Генрих чувствовал облегчение от смерти бывшего друга. Политический и моральный урон, который понес он, был невосполним. Отныне любое бедствие или неудача рассматривались как кара за убийство Бекета. В те дни, когда феодалы и высшее духовенство глумились над памятью Бекета, король вел себя иначе. При получении вести о смерти архиепископа он ушел в опочивальню и трое суток не выходил оттуда, отказываясь принимать пищу.

Генрих понимал, что смерть Бекета нанесла непоправимый удар по его планам создать великую империю. Отныне он стал убийцей, который даже не сумел замести следы своего преступления. Над ним нависла угроза интердикта: папа мог в любой момент отлучить от церкви его и всю Англию.

И вот на третий день своего добровольного заточения Генрих понял, что в округе молчат колокола.

Он выбежал из опочивальни и бросился к придворным, ждавшим у дверей.

— Почему молчат колокола? — закричал он. — Наложен интердикт?

— Да, — сказали придворные.

Архиепископ Нормандский, не ожидая указания из Рима и не сомневаясь, что оно последует, наложил интердикт на все владения Генриха во Франции. Отныне в землях Генриха нельзя открывать храмы: церковь отвернулась от короля.

Узнав о том, что самое худшее еще не случилось и интердикт должен быть утвержден в Риме, Генрих скинул с себя оцепенение и повелел архиепископу Руанскому немедленно отправиться в Рим, с тем чтобы уговорить папу не накладывать интердикта. Любой ценой, давая любые обещания.

Посольство провело несколько трудных недель в Риме. Александр III был весьма огорчен смертью крупного церковного деятеля и не намерен был допускать подобное в будущем. Он сам укрылся на пять дней в своих покоях, никого не принимая и молясь за упокой души Бекета. Но послы постепенно сломили сопротивление папы. И это понятно: Александр желал получить максимальную выгоду от раскаяпия короля и держал интердикт над головой Генриха, как топор палача.

Пройдет несколько лет, и в отчаянии от бесконечной семейной войны стареющий Генрих начнет искать причины своих бед. И придет к выводу, что это — посмертная месть Томаса Бекета, прощения у которого он так и не вымолил.