Ночные объятия - Шеррилин Кеньон

Взгляд упал на рюкзак.

До того как он понял, что делает, в его руках оказался шар ручной работы.

Руки гладили замысловатый узор, выгравированный Саншайн. На этот шар она, наверное, потратила часы.

С любовью гладила его руками…

«Они тратят время впустую над своими тряпичными куклами, и это становится для них очень важным. И если кто-нибудь отберет это у них, они рыдают…»

В его голове всплыл отрывок из «Маленького принца». Саншайн впустую потратила на шар свое время и отдала ему свою работу. Скорее всего, она понятия не имела, как тронул его этот простой подарок.

— Ты по-настоящему жалок, — выдохнул он, сжимая шар в руке и кривя от отвращения губы. — Это ничего для нее не значило, и ради ничего не стоящего куска глины ты отправил себя на смерть.

Закрыв глаза, он сглотнул. Это правильная мысль.

— Ну и что теперь?

Позвольте ему умереть. Возможно, тогда он обрел бы какое-то утешение.

Злясь на собственную глупость, Зарек силой мысли расколол шар. Достав mp3-плейер, он нашел «Hair of the Dog» группы «Назарет», надел наушники и стал ждать, когда Майк откроет окна и впустит смертельный солнечный свет.

В конце концов, это было то, за что заплатил сквайру Дионис.

Тартар

Стикса окружала чернота, пронзаемая криками. Он изо всех сил пытался разглядеть что-нибудь, но видел только странные точки призрачно светящихся глаз, которые были готовы на все, чтобы быть полезными.

Это место было холодным. Ледяным. Он прощупал дорогу вдоль скалы и понял, что заключен в маленькую комнатку величиной шесть на шесть футов. Комната не была достаточно длинной для того, чтобы он мог удобно лечь.

Вдруг около него появился свет, который постепенно трансформировался в молодую красивую женщину с темно-красными волосами, светлой кожей и зелеными циркулирующими глазами богини. Он тут же узнал ее.

Это была Мнимия[82] — богиня памяти. Ее изображения бесчисленное количество раз встречались ему в свитках и храмах.

В руке она держала старинную масляную лампу, чтобы рассмотреть его, она подошла ближе.

— Где я? — спросил Стикс.

Его голос был вялым и тихим, как легкий ветерок, шепчущий в хрустальных листьях.

— Ты в Тартаре[83].

Стикс проглотил гнев. Когда он умер в древней Греции эры назад, он был помещен в самом центре Райских кущ.

Тартар был тем местом, куда Гадес ссылал души злых людей, желая их помучить.

— Мне здесь не место.

— А где твое место? — спросила она.

— Мое место с моей семьей.

Она смотрела на него, и ее глаза подернулись грустью.

— Они все родились заново. Единственная семья, которая у тебя осталась, — это брат, которого ты ненавидишь.

— Он мне не брат. И никогда им не был.

Она подняла голову, как будто прислушивалась к чему-то очень отдаленному.

— Странно. Ашерон никогда не чувствовал того же самого к тебе. Не имеет значения, что часто ты был жесток к нему, он никогда не испытывал к тебе ненависти.

— Меня не волнует, что он чувствует.

— Верно, — сказала она, как будто знала его самые тайные мысли, как будто знала его лучше, чем он сам знал себя.

— Я, в самом деле, не понимаю тебя, Стикс. Веками ты находился на Исчезнувшем Острове как у себя дома. У тебя были друзья и любые известные предметы роскоши. Там было мирно и красиво, почти как в Райских кущах, и, тем не менее, все, что ты сделал, это составил план великого отмщения Ашерону. Я подарила тебе воспоминания о твоем красивом доме и семье, о мирном и счастливом детстве, чтобы ты утешился, и вместо того, чтобы наслаждаться ими, ты использовал их, чтобы питать свою ненависть.

— Ты обвиняешь меня? Он украл у меня все. Все, на что я наделся и любил. Моя семья мертва из-за него, мое королевство разорено. Даже моя жизнь закончилась из-за него.

— Нет, — мягко сказала она. — Ты можешь лгать себе, Стикс, но не мне. Это ты был тем, кто предал своего брата. Ты и твой отец. Ты позволил страху ослепить тебя. Именно своими собственными поступками ты приговорил не только его, но и себя.

— Что ты знаешь об этом? Ашерон — дьявол. Нечистый. Он портит все, к чему прикасается.

Она погрузила пальцы в пламя лампы, заставляя его зловеще мерцать в темноте маленькой комнаты. И все это время ее глаза обжигали его своим светом.

— Это — преимущество памяти, не так ли? Наша действительность всегда омрачена собственным пониманием правды. Ты помнишь события по-своему, и судишь своего брата без знания того, какими они были для него.

Мнимия положила руку ему на плечо. Жар ее прикосновения обжигал кожу, и когда она заговорила, ее низкий голос звучал зловеще и коварно.

— Я собираюсь преподнести тебе самый драгоценный из подарков, Стикс. В конце концов, ты поймешь.

Стикс попытался убежать и не смог.

Огненное прикосновение Мнимии сделало его неподвижным.

У него закружилась голова, когда он устремился назад во времени.

Он увидел свою красивую мать лежащей в золоченой кровати, ее тело было в поту, и служитель отирал влагу с ее пепельного лица, светло-голубые глаза глядели из-под светлых волос.

Он никогда не видел, чтобы мать была наполнена таким восторгом, как в тот день.

В комнате толпились судьи, его отец-король стоял у кровати вместе с руководством государства. Длинные окна-витражи были открыты, позволяя свежему воздуху с моря ослаблять жару позднего летнего дня.

— А это другой красивый мальчик! — радостно объявила знахарка, заворачивая младенца в одеяло.

— Под руководством милосердной Аполлимии, Аара, Вы позволили мне испытать гордость, — сказал его отец, в то время как громкий ликующий крик эхом отражался в комнате. — Два брата, чтобы править двумя нашими островами.

Смеясь, его мать наблюдала за тем, как знахарка мыла первенца.

И тогда Стикс ощутил настоящий ужас от правды о рождении Ашерона, узнал мрачную тайну, которую отец скрывал от него.

Ашерон был перворожденным сыном. Не он.

Стикс, находившийся теперь в младенческом теле Ашерона, изо всех сил старался дышать своими легкими новорожденного. Наконец, он сделал глубокий и чистый вздох, когда услышал крик тревоги.

— Зевс пощади, это самое страшное из уродств, Величества.

Его мать подняла взгляд, изогнув в тревоге брови:

— Как так?

Она прижимала к груди второго младенца, когда знахарка принесла его к ней.

Испуганный, ребенок хотел только, чтобы его успокоили. Он потянулся к брату, с которым делил матку все эти месяцы. Если бы он смог прикоснуться к нему, все было бы хорошо. Он знал это.

Но мать убрала брата прочь, подальше от его досягаемости.